Вадим Платов решил наконец-то узаконить отношения с любимой девушкой Надей. Свадьба обещала быть веселой и бесшабашной. Гости шумной компанией отправились сначала в ЗАГС, а потом на прогулку по реке на быстроходном катере. Но произошла трагедия. Катер захватили беглые заключенные. Появившиеся на берегу солдаты внутренних войск открыли огонь по сбежавшим зэкам и случайно убили молодую жену Вадима. Вне себя от горя и ярости, он выхватил автомат у одного из солдат и начал беспорядочную стрельбу, в результате которой погибли ни в чем не повинные люди… Вадима осудили на пятнадцать лет. Перед отправкой в далекую сибирскую колонию он дал слово, что найдет и покарает тех беглых зэков, что сломали ему жизнь…
Часть первая
А. С. Пушкин
— Вадик, просыпайся, в садик пора! — послышался сквозь сон насмешливый голос мамы. — Ты забыл, дорогой, кто рано встает…
Тот весь день блуждает сонной мухой! Вадим зарылся в подушку. Зачем вставать? Рано ведь еще. Подождут детский садик, школа, которую он окончил около семи лет назад. Он взрослый, состоявшийся мужчина, он имеет право немного поспать…
— Вадик, вставай, — упорствовала мама, заглядывая в приоткрытую дверь. Она забавно морщила нос, чтобы не рассмеяться. — Я принесла тебе благую весть.
Часть вторая
Где-то в Красноярском крае. Десять лет спустя
Колония общего режима, расположенная в глуши Хазаровского района, взбунтовалась 22 сентября. Дозрело и прорвало — с мощным выбросом отрицательной энергии. На зоне бунт, над нами чайки реют! Даже старожилы не могли припомнить чего-то подобного в этих скорбных стенах. Повод был банальный — как на броненосце «Потемкин»: тухлая еда. Реальные причины залегали гораздо глубже. Зона относилась к разряду «красных» или «козлиных» — на замкнутой территории площадью несколько гектаров главенствовал режим. Жесткий, суровый, не позволяющий блатным не то что развернуться, но даже вспомнить, что у них имеются в этой жизни какие-то права. Активисты и персонал безжалостно давили любые позывы к свободомыслию и попытки жить по понятиям. Двери карцеров всегда были открыты для блатарей. Над ворами издевались, не считали за людей, создавали невыносимые условия для обитания. Могли часами строем гонять по плацу, как каких-то «духов»-новобранцев. «Кумовья» из оперчасти копали под каждого, знали наизусть все слабые стороны заключенных и умели ими ловко манипулировать. За малейшую провинность — карцер. За попытку взбунтоваться, качнуть права — жестокое избиение. «Суки», науськанные администрацией, наваливались толпой, учиняли «темную», и провинившийся зэк потом неделю харкал кровью и глотал таблетки от головной боли. Сучьи отряды регулярно проводили облавы и рейды в «блатных» бараках, изымали все, что формально считалось запрещенным, подвергали зэков бесконечным унижениям, получая от этого колоссальное удовольствие. Вот и вчера не успели замордованные зэки закрыть глаза, как нагрянула ватага из козлиной секции с красными повязками. Шмон великий — повальный обыск. Изымали все, попутно унижали и отпускали затрещины, вскрывали потаенные нычки, глумились по полной программе, а потом ушли, довольно похохатывая, оставив после себя вселенский разгром. Зэки скрипели зубами, зализывали раны, проклиная «барина» — майора Долгопятова, начальника колонии. Падла высшего разряда, целиком и полностью отмороженная.
Терпение лопнуло. Взбунтовалась ярко выраженная серость. Вначале было слово. Неприличное. Потом кому-то дали в морду. И понеслась гулять волна по блатным баракам, забродило болото, пошла коллективная вонь — сила корпоративного духа. На баррикады, блин! Взметнулся лес заточек и шаберов — все не конфискуете, суки! Выплеснулась из бараков разъяренная лавина в серых бушлатах, пошла куролесить по зоне. Избивали контролеров, не успевших смыться, заперли бедолаг в карцере, чтобы не мешались. Показывали неприличные жесты часовым на вышках, которые остолбенело наблюдали за происходящим. Помчалась толпа, вооруженная железками, на бараки с козлиными секциями, активисты орали от страха, пытались оказать сопротивление, но их буквально смели. Били, вымещая зло, калечили, пускали «кагор». Впечатление стихийности происходящего было налицо, а так ли это на самом деле, не стоит ли за происходящим некий изворотливый ум — никого пока не волновало. Начальника колонии, имевшего в этот день законный выходной, истошный телефонный звонок вытряхнул из постели. Он поразился, мол, какой, к лешему, бунт? У вас что там, грибы на завтрак?! Срочно вызвал ОМОН, помчался на работу. А там такой «день десантника»… Зона бурлила, взрывалась. Никогда блатные не представляли какой-то силы — разобщенные, униженные, а тут вдруг выяснилось, что это не так. Несколько сотен заключенных, истекающих адреналином, правили бал. На какое-то время зона перешла под их полный контроль. Бараки, мастерские, клуб, подсобные строения… Корчились в пыли истекающие кровью «козлиные» тела. Уцелевшие активисты бежали в котельную, набились в нее под завязку, заперлись и пока не представляли реальной угрозы — слишком были деморализованы. А вокруг зоны уже кипели события. Из поселка Засино прибыла «тревожная» рота внутренних войск, заняла позицию у запертых ворот, через которые летели кирпичи, бутылки с зажигательной смесью. Вертолет барражировал над территорией. Из райцентра, расположенного на востоке, спешили грузовики с ОМОНом. Разворачивалась спецоперация «Вулкан-3» — пресечение массовых беспорядков в местах лишения свободы. Было приказано немедленно оцепить зону, чтобы мышь не проскочила.
Но зэки не дремали. Взбудораженные, впавшие в неистовство, пока еще не отдающие отчета своим поступкам, они подперли ворота грузовиком, занимали позиции на стенах, крышах бараков. Неслись в эфир из отобранных телефонов воззвания к помощи родным, адвокатам, друзьям на воле — помогите, поддержите, янычары лютуют и беспредел творят! Просили, чтобы не замяли это дело, не создали информационный вакуум вокруг событий в колонии. Пусть весь мир знает, как обращаются с бесправными российскими заключенными!
— Братва, из шайтан-трубы шмаляют! — истошно завопил какой-то зэк, слетая со стены.
