Обычные истертые деревянные лавки со спинками, такие знакомые по фильмам советских времен, обычный деревянный барьер слева от стола судьи, где между двумя сержантами милиции сидит подсудимый. И судья, зачитывающая приговор, еще не была одета в знакомую теперь многим черную мантию. Эти мантии ввели чуть позже, в 1992 году, для судей Конституционного суда. И потом их стали носить все судьи, а в том, 1990 году, еще существовал СССР, еще в диковинку было предпринимательство, еще зыбкой была граница между привычным клеймом «спекуляции» и законным бизнесом. И росло, как снежный ком, количество судебных процессов, в которых рассматривались дела об экономических преступлениях.

Судья читал и читал привычной скороговоркой обстоятельства дела, которые вскрылись в результате следствия. Подсудимый сидел, свесив голову, и только желваки на скулах у него шевелись да пальцы рук сцепились в замок и побелели от напряжения.

– …приговорить к двадцати годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима.

Эти слова прозвучали как удары колокола! Двадцать лет! Что это значит для двадцатипятилетнего парня? То, что выйдет он оттуда уже сорокапятилетним мужиком, скорее всего больным. И вся молодость со всеми ее радостями просто будет вычеркнута из жизни. И подсудимый вскочил с лавки, повис на руках сержантов, вцепившись побелевшими пальцами в деревянный барьер.

– Су-ука-а! – орал он, брызгая слюной. – Ты сука! Ты меня продал, за бабки продал! Но я ведь вернусь, ты не жди, что я там подохну! Я вернусь, Боря! Вернусь, и ты мне заплатишь за все… самым дорогим заплатишь!