Свет полной и яркой луны падал на блеклые окна жилых многоэтажных домов. Улицы были пустынны, осенняя листва скрывала под ногами грязь и лужи, казалось, что все вокруг остановилось, ни дуновения ветерка, ни капельки дождя, царила полная тишина. Она замерла на мгновение, и уже потревожить ее посмела лишь прекрасная луна, нагло и коварно разгоняя вокруг себя ненасытные облака, пугающим светом.

У каждого подъезда этих окрашенных в лунный свет домов, толпилась молодежь. Ночные тусовки стали навязчивой модой, в которую все чаще входили взрослые, создавая в таком стиле свой круг общения, и дети, проникшие в эти тусовки, уже отбирали свое. Не сказать, что народ отдыхал, кто после занятий, после работы и учебы. Скорее все эти мероприятия были настроем на все более приближающуюся бурную всегда неспокойную ночь.

Луна скрылась, покой дворов был нарушен, молодежь после возлияний плавно перешла на эстрадные песни, в живом исполнении крича непонятные рифмы и пытаясь следовать в такт аккомпанемента, распевала во всю мощь голосовых связок знакомые до боли эстрадные хиты прошлых лет и кое-какие современные. Голоса слились в один непонятный хор, который как горная река была слышна на всю улицу да еще перебивающаяся мощными бренчаниями на гитарах, до того, что рвались струны. Все это было так гулко и непонятно, похоже на общий рой, где сотни пьяных голосов пытаются что-то выкрикнуть, чтобы быть замеченным. Никто этого не стеснялся и никто никого и ничего не боялся, все были абсолютно без комплексов.

Не тухнул в окнах свет, жильцы домов не ложились спать, в конец недели, в субботний вечер это было бы простой тратой времени ведь сон не похож на отдых, это скорее вторая жизнь человека.

Впереди предстояла длинная, осеняя ночь и целый свободный воскресный день. Молодежь не упускала этого и отдыхала старым дедовским способом, заливая промежуток времени спиртными напитками. Объединившись группами, в толпе мелькали одноразовые пластиковые стаканчики и, отражался свет от стеклянных бутылок с содержимым огнеопасной жидкостью, и нельзя было сразу отгадать, что это было. Чистый спирт, самогон, вино или портвейн, а возможно и дешевая водка, рядом болоны разного пива, орешки в пакетиках и всякой разной закуски, молодежь ни в чем себе не отказывает.

Дул противный холодный ветер, раскачивая могучие гигантские тополя, силой срывал осенние листья и возносил их над улицами и домами большого города. Зима на востоке приходит уже осенью, поэтому люди нарядились в теплые куртки, непрерывными потоками спешат по своим делам под кронами листопадов, сутулые они закрывали шею, дабы холодный пронизывающий насквозь ветер не попадал под их одежды.

Юля в синих джинсах и белой болоновой куртке до пояса, показалась из-за угла пятиэтажного дома и быстрыми, с мелькающими на ногах белыми сапожками до колен, шагами шла к своему подъезду, не оглядываясь, она скрылась в сумраке своего старого подъезда. Спрятав голову с роскошными густыми черными волосами, что были распущены и длинные до лопаток, под капюшон. Руки, засунув в рукавицы женственной и плавной походкой, заставляя прохожих мужчин невольно оглядываться и долго смотреть на нее в след, исчезла в темном мрачном сумраке своего сырого и старого изрисованного и исписанного подъезда. В этот подъезд не падал солнечный свет и не попадал свежий воздух, как всегда Юля открыв дверь, подставила под него кирпич, чтобы вся эта надоевшая сырость выветривалась, но все было бесполезно. Старые и догнивающие свой век дома, построенные Хрущевым, покрывались грибком и белым налетов от неприятного запаха и пара постоянно шедшего из всех щелей подвала внутрь подъезда. Все стены подъезда от первого до пятого этажа были исписаны нецензурной лексикой и молодежными жаргонами, непристойными карикатурами и разными языческими знаками и свастикой. На дверях помадой изображены граффити о любви между женщинами и о побоях между мужчинами. А также отпечатки поцелуев, оставленные девушками на память об их здешней тусовке. Каждый день, проходя мимо этих художеств, Юля улыбалась, это поднимало ей настроение. Не замена труб в подвале, ни покраска стен и ремонт согнутых перил, ничего из этого не производилось еще со времен рождения последней конституции, все брошенное на произвол судьбы доживало свой последний век. Единственное, на что смогли организоваться и собрать деньги жители этих подъездов, так это поставить железные двери и установить домофон. На все остальное догорала в сердцах граждан последняя надежда на помощь обдирающего их карманы ЖКХ. Юля быстро поднялась на свой пятый этаж, чтобы поскорее уйти от этого противного запаха, что даже покурить никто не оставался в подъезде, зашла в свою квартиру. С тех пор как в подвале прорвали трубы, и его по пояс затопило канализационной водой, отчаянные жильцы либо поставили себе двойные двери, либо стали покидать такие дома, у кого имелась такая возможность. Юля захлопнула за собою черную железную дверь, на которой мелом и крупными буквами было написано: «Юля, я вновь хочу с тобою встретиться. Твой Стас».

— Юля, опять к тебе приходил твой Стас, — при встрече сказала Юле мать.

— Я уже об этом знаю, — с чувством лени произнесла Юля.

— Дочка, сколько можно, хватит мучить парня, когда ты дома, то не выходишь, когда он к тебе приходит. Когда тебя нет, он все равно к тебе приходит, значит, ты не отвечаешь на его звонки по мобильному? — быстрым темпом заговорила мать.

Тагир уехал в Санкт-Петербург. До отъезда пока он жил с матерью проблем больше у них не возникало. Тагир вышел на работу, приносил какие-то деньги в дом, и мать в целом была им довольна. Но после того как он уехал, все поменялось, жить стало трудно и тяжко. Его мать, перебиваясь с рук, принялась работать на нескольких местах, получая минимальную заработную плату, она должна была прокормить свою беспомощную мать, которая кроме нее никому была не нужна, приехала с нею, и малолетнего сына Сашу, которого она обязана, была вырастить. Альфина, так звали мать Тагира, работала на нескольких местах, не имея российского гражданства и из-за этого, ее могли взять разве что уборщицей в какой-нибудь столовой или общежитии, где она и работала. Убиралась Альфина одновременно в четырех местах по совмещению. С утра она бежала в институт, где перед занятиями студентов она протирала коридоры и уборные, затем и общежитие этого же института, который находился в конце их улицы. После она садилась на утренний трамвай и ехала полгорода, где ее уже ждали в неком бордели похожей на столовую. Отработав в этой столовой, где она отбывала одну треть своего рабочего дня, там же пообедав на автобусе, уезжала загород, где в военной части до вечера протирала полы в офицерском общежитии. Официально на этом заканчивался положенный рабочий день, но она привыкшая к трудностям собирала последние силы и шла в школу, которая находилась за три улицы от их дома, там еще два часа она отмывала полы в длинных коридорах после всех занятий. На этом ее четвертая работа заканчивалась, но это было еще не все. Сбившись с рук и ног, она приходила домой, где ее ждал радостный Саша с уже приготовленным ужином. Ей оставалось лишь посидеть за столом, поспать часа два и уже после этого отправляться на свою последнюю работу за сутки, на ночное дежурство, на которое она ходила каждые три дня. Совместно с напарницей они охраняли продовольственный склад, принадлежащий центральному рынку в городе, зарплата за эту работу равнялась сумме зарплат получаемых ею за предыдущие работы. На этом складе, меняясь с напарницей, что было запрещено, она и высыпалась после тяжелого трудного дня. Так незаметно пролетали недели.

Это была сильная женщина, доказывавшая своим терпением и выносливостью, что женщина способна существовать без мужчины. Обеспечивая при этом материально и поддерживая морально своего малолетнего и очень умного сына и старую недееспособную мать, требующие к себе большого внимания. За весь день пока Альфина всю себя отдавала работе ее мать, и сын старались обходиться без нее. Этой осенью как Тагир поступил, Саша пошел в шестилетку, так как школа была за три улицы, и он был смелым и смышленым мальчишкой он уходил и возвращался один, никто его не провожал и не встречал. Он понимал их положение, и никогда не капризничал, хоть ему и много не хватало, и у него многого не было в отличие от своих одноклассников и друзей во дворе. У него не было велосипеда, о котором он, конечно, мечтал, у него не было красивого рюкзака, свои книжки он носил в старом портфеле, в котором его брат еще ходил в начальную школу. У него не было красивых игрушек и больших машинок, которыми хвастались его друзья, но он все терпел и стойко переносил отсутствие того, что у него могло бы быть. Он никогда никому не завидовал и никогда ни у кого ничего не просил, на улице и в школе он был независим и всегда горд за свою мать, и никогда ни на кого не обижался, когда его оскорбляли и звали безотцовщиной.

Бабка весь день проводила дома и ждала внучка, готовила обед и ужин, это все, что она могла делать в этом доме. Убирался в доме: мыл посуду, полы и так далее сначала всегда Тагир, но после его отъезда эта миссия перешла к Сашке, и он ответственно брался за все. Когда под вечер Саша возвращался со школы он садился за уроки, а бабка выходила на прогулку. Прохаживаясь с гордо поднятым носом по своей улице и двору, перед своими ровесницами и деловито поглядывала на них, которые в свою очередь смотрели на нее и сидели на лавках, что-то, сильно обсуждая полушепотом. Бабка понимала, что они постоянно сплетничают, и этого сильно не любила, поэтому ни с кем не общалась. Она еще помнила те времена, когда молодой девчонкой жила в доме богатого помещика и с подружками соседками того же сословия бегала то на речку, которая текла неподалеку, то на станцию, где собиралась молодежь с разных сословий, разделившиеся кругами смотревшие все друг на друга бурно обсуждали. Один круг дети офицеров, другой круг дети богатых помещиков, третий, дети простых крестьян и слуг. И теперешняя ситуация с бабками на лавке ей напомнила это время и она как всегда на прогулке впадала в ностальгию и потеряв связь с окружающим миров только вспоминала и тосковала, хотя столько лет прошло, но лучшее никогда не забывается.

Саша в свои малые годы приспосабливался к самостоятельной жизни, и никогда никого не ждал, когда все сделают за него. Захочет поесть согреет себе обед или ужин. Захочет гулять, выйдет из дома, закрыв за собою двери и так далее. Когда уставшая мать приходила с работы, она ничего не делала, все было уже сделано, она только отдыхала. Лишь по выходным Саша мог наговориться с матерью, рассказывая ей все, что произошло за эту неделю, так как в обычные дни он не загружал ее мыслями, откладывая на выходные. Часто бабка весь день проводила на прогулке то в парк сходит то по рынкам, то по набережной походит, бывало, ее не загонишь домой. Из-за этого всего Альфина отчитывала ее по выходным, будто бы она совсем не смотрит и не контролирует своего внука, хотя он в этом вовсе не нуждался, но внимание бабки ему было нужно. Вопросы эти так и оставались не решенными, по прежнему каждый занимался своими делами, бабка, зная, что внук все может сам, оставляла его одного, но если человеку под-силу все, то с одиночеством справиться тяжело. Саша сам учил уроки и Читал книжки, он один сидел дома за телевизором и собирал конструктор или карточный домик. Сам с собою устраивал шахматные турниры и играл в компьютер купленный еще Тагиром, он в полнее мог бы жить один, но ему нужна была теплая и родная душа.

Зарплату, которую получала Альфина, это около семи тысяч рублей, из них две тысячи уходило на оплату за квартиру, которую они снимали. Одну тысячу она отправляла Тагиру на его счет в банке, которые он снимал по мере надобности. Остальные уходили на пропитание и на разные необходимые мелочи. Альфина всегда говорила, что деньги как река, иногда приток бывает полноводным, а порою совсем пересыхает. Кошельки как озеро наполняются во время обильного дождя приносимого полноводными притоками, и высыхают при засухе, деньги исчезают, незаметно испаряются. Ты отдаешь за них столько времени и сил, что не способно восполнить то за что ты их отдаешь.

Резкий шум разбудил Юлю, она открыла глаза. В соседних комнатах, между которыми находилась ее комната, доносились неустанная возня и разговоры, Юля злобно вздохнула и недовольно засопела. Слышимость была настолько отчетливой и разборчивой, что создавалось такое впечатление, будто межкомнатные стены в общежитии из многослойного картона, и это не давало высыпаться по утрам и засыпать вечером. В первые дни пребывания в этом адском месте она сильно уставала от недостатка покоя, в голове витали мысли о сладком и долгом сне, но этого в студенческом общежитии не дано. Где уж тут долгие сны, когда соседки с обеих сторон страдают бессонницей, сплетни пьяных девиц, как серные пробки теснятся в ушах.

Юля поднялась с кровати и взглянула на настенные часы.

— О-о, — протянула устало она, — только девятый час, в такую рань у всех начинается возня. Каждый начинает чем-то заниматься, ходя до учебы еще целых два долгих и мучительных дня. — Юля лениво поднялась с постели, и сонно зевая, дошла до умывальника в уборной, где тут же очнулась, коснувшись теплыми и нежными руками грубой струи леденящей воды из-под крана. — А где же горячая вода! — удивилась Юля, — каждое утро моешься ледяной водой, как будто на улице мороз. Черт, в первый же день все в этой общаге мне уже надоело.

Разложив на столе завтрак студента, а это хлеб да масло, она взяла свой чайник и вышла в общую кухню, где девчонки с этого этажа от безделий ходили и одаривали соседок приветами. С утра дежурная по этажу уже мела полы деревянные и скрипучие покрытые старым линолеумом. Две газовые плиты, что стояли у забрызганного окна уже полностью были обставлены чайниками да сковородками, места свободного не было, Юля втиснула свой небольшой чайник в общую кучу и ушла в ванную. Сильнее всего ее раздражало поведение девушек на кухне, она подходила к плите и день ото дня видела одну и ту же большую сковородку, где можно было жарить семь яиц одновременно, а кто-то жарил всего две или порой одно. Этот «тупизм», как она называла тех, кто поставил эту сковородку, занимало много место, и каждое утро ей некуда было поставить свой маленький чайник. Яйца в неохраняемой сковородке расходились по кусочкам всеми, кто подходил к ней, Юля же увидев общипанные со всех сторон яйца, брезгала к ним прикасаться и обходила стороной. Юля вернулась из ванной в комнату и подошла прямо к плите, где, опять построив недовольную гримасу, стала приЧитать.

— Блин, опять кто-то унес мой чайник, теперь ищи его по всему этажу. — Она не стала этого делать и, схватив первый попавшийся чужой чайник, отправилась в комнату. Такая обстановка вызывала в ней невроз, состояние при котором она будто впадала в бешенство. — Меня бесит уже это. — Прошептала Юля себе под нос.

Прошел один месяц, за это время ничего в жизни этих студентов не изменилось. Наконец объявили о том, что пришел долгожданный день посвящения в студенты, приглашены были все первокурсники в институте, готовили один большой праздник на всех, записались все и заядлые прогульщики, и скромные отличники. Намечалось веселье широкого и большого размаха, шли приготовления в спортзале, где все будет проходить, устанавливали сцены, ставили столы и очень много спиртных напитков, без них праздник не удастся.

Более ста студентов собралось на площадке перед общежитием. Отдельными группами по пять, а то и по пятнадцать человек они стояли кружками поодаль друг от друга. Стоял шумный гул смеха и веселья, ребята предчувствовали то, что их ждет. Из общежития продолжали выходить студенты и присоединяться к группам. Наконец все группы объединили в одну большую толпу и друг за другом направились в сторону спортзала, который находился на обратной стороне института, в этом спортзале превратившийся в ночной клуб все и исчезали.

В нутрии клуба над головами стояла большая дымовая завеса, хотя и запрещалось курить внутри помещения, все равно молодежь себе в этом не отказывало, это был их день. Дышать было нечем, дым от сигарет, словно туман скрывал все, на расстоянии восьми метров уже нельзя было, что-либо разглядеть. Но все продолжали курить, бурно что-то обсуждая или просто общаясь, не заметно было, как постепенно исчезает сигарета и начинается новая. Повышающийся адреналин в крови требовал никотина, словно наркотик и волнение утихало. Кто-то просто выходил на улицу, чтобы отдышаться прохладным и свежим воздухом или устраивать разборки в темных местах. Через некоторое время в так называемом клубе начался концерт, видимо из местных музыкантов на электрогитарах они стали заводить весь зал. На столах уже находились одни объедки и стояли опустевшие бутылки или кто-то где-то лежал лицом в салате праздновал свой день, будет, что вспомнить ему завтра. Под ногами лежали горы мусора — объедки и всякого разного хлама, перед сценой пьяные девчонки устраивали потасовки и во весь голос подпевали за музыкантами. Среди этой толпы была и Юля с Полиной, они прильнули к сцене, видимо, им очень нравилась эта незамысловатая музыка с быстрой игрой на гитарах со странными словами о плохом и ужасном мире и его страшных обитателях.

Здесь же в спортзале в десяти метрах от сцены стоял и Тагир со своими друзьями из общежития человек в десять, из-за громкой музыки они перекрикивали друг друга, смеялись, шутили, друг друга задирали и заигрывали.

— Женя, я так и не понял тебя, если ты собираешься, что-то с этой девчонкой иметь, то я крайне, сЧитай, не завидую тебе, — говорил один.

Ноябрь. Осенние листья ковром стелятся под ногами, заметая все улицы и дворы. Это последние листья, кочующие по всему городу гонимые северными ветрами. Опавшие еще в лавинном октябре они не дают покоя серым людям бьющие и разбрасывающие их ногами, не дают передышки и покоя дворникам и школьникам, вышедшим на субботники и устроившие им войну. Порой вечерами над городом поднимаются сотни столбов белого дыма — это отголоски ненавистной золотой осени. Самое романтическое время года, когда в памяти врезаются воспоминания и ностальгия ушедшего когда-то детства, проведенное за кострами из осенних листьев, вдыхая приятный запах горящей листвы и сырой земли, все это вызывает слезы и радость. В такие спокойные осенние вечера у тлеющих куч листьев собирается детвора, безжалостно играющая со сгорающими кучами листьев устраивая адскую игру, уничтожая чужой труд. На утро все повторяется, и неутомимые дворники снова собирают в кучи листья и победоносно подвергают их тлению, вновь и вновь.

Обычный осенний пасмурный день, люди скрылись в подъездах и квартирах. Один Тагир не боясь никакой непогоды, размахивает веником в том же дворе, где и всегда, он собирал в кучу листву, которую от утренней сырости нельзя было поджечь. Как всегда в окно наблюдала за ним влюбившаяся в него прекрасная Марина, которая еще не потеряла свою надежду познакомиться с ним, подсматривая за ним вот уже больше месяца. Она уже не скрывала своего образа в окне и, потеряв стыд и совесть, наглым образом пыталась соблазнить Тагира, одеваясь соответствующим образом и не отводя от него глаз, стояла по долгу в окне, где ее постоянно видел Тагир. Он же в свою очередь давно заметил ее, но любовь с работой не совместима, он ограничивался только тем, что тоже периодически переводил на нее свой любопытный взгляд. Марина, конечно, замечала его глаза и пыталась в это время сделать какой-либо жест, чтобы еще более привлечь его внимание, но парень он скромный и подойти к ней первым, вряд ли решиться. Но как бы обворожительная Марина не хотела его, ей самой придется решать свою судьбу. Марина об этом не догадывалась и с обычной идеологией и моралью, приличием и воспитанностью, ждала, когда он к ней подойдет и познакомиться с ней сам. Но если некоторые девушки могут долго ждать, то уже парни не догадываются, что нужны ли они вообще им.

Возможно, Тагир хотел с ней познакомиться, ведь если он заметил, что она им заинтересовалась, нужно не отступать от своего счастья, а помочь бедной страдающей девушки, просто к ней подойти и сказать приятные слова. Одно его смущало, разве можно постучаться в дверь незнакомой девушки, для того, чтобы с ней познакомиться, а если дверь откроют ее родители, что сказать? Это его и останавливало, ему казалось это неприличным, хотя попробовать можно было, это уж не противоречит, не марали, ни этике и правилами закона это не запрещено. В конце концов, может эта девушка хочет заманить его к себе. Тагир был очень сильным человеком, но к тому же очень робким, различные противоречия сливались в нем из этого он сам, и состоял, на это и строились его мысли и понятия, из противоречий его дум и мнений.

Что же ему предпринять, как ему поступить? Почему Марина не хочет выйти на улицу, тогда бы возможно он бы и подошел к ней, но на данный момент ситуация была иной и Марина не собиралась выходить во двор. Он закончил свою работу и ушел, остались только его следы, отраженные в лужах, по которым он ступал. Марина смотрела, как дождь смывает оставшиеся в ее памяти образы его силуэта и блеск его глаз в тенях зданий. И печалью отразились слезы в глазах милой очаровательной девушки.

Она вновь увидела своего покровителя, он возвращался, набравшись храбрости и отчаявшись, он шел по направлению ее окна, где под ее окнами и остановился. Он смотрел плененными глазами на нее и не ждал, а думал. Марина вдруг застеснялась и спряталась за тюлями, за которыми Тагир ее не видел, но она видела его и так же ласкала его своим нежным взглядом.

На следующий день ребята встретились на том месте, где договаривались сойтись. Самым подходящим местом, для того чтобы собраться группой был парк, в прохладную осеннюю пору там было безлюдно и на большую группу толпившихся ребят не падало никакого подозрения, никто их не видел. Тагир привел собою только десять человек, это были те, кого он хорошо знал, с кем с первых дней выпивал и с кем ссорился, это были его самые близкие приятели в общежитии. Девушки их разделяли, а спиртное вновь их мерило.

Ребята со стороны Тагира были обычными, его сокурсники, все они были ровесники восемнадцати и девятнадцатилетние ребята. Внешне на интеллигентов и на отличников не походили, скорее это были ребята, которые лучше прогуляют какие-нибудь лекции, чем пойдут на них. Среди всех своих друзей Тагир отличался ростом, он был чуть выше и шире в плечах, он был темнее и одевался всегда со вкусом стильно и красиво. Говорил он только по делу и вовремя, никогда не говорил ничего лишнего и никогда не выдавал никаких тайн и секретов, пока его о чем-нибудь не спросишь, сам он не скажет, хотя на интересные ему темы обсуждал и спорил посреди самых красноречивых.

Станислав умудрился собрать двадцать человек, и на его же удивление ему казалось что мало. Он был способен собрать и организовать больше ребят, но это самое большинство видимо не желало. В итоге они договорились, что тридцать пять человек это тоже не плохо и для начала достаточно. Это вполне подходило для организованной группировки для совершения разбоя, ведь чем больше людей, тем тяжелее ими управлять. Сами ребята считали, что это скорее не разбой, а операция по освобождению из рук сутенеров безобидную девушку.

Слившись в один общий большой круг, ребята знакомились друг с другом, разговаривали, многие сразу сошлись характерами и нашли общий язык, в общем, это была самая настоящая тусовка. Ребята подружились, но больше всего их связал алкоголь, который уже стали доставать их своих походных рюкзаков. Это были обычные баклажки с содержимым напоминавшей самогон, для студентов это было гораздо дешевле, чем водка, которую в последнее время уже не отличить от самогона, разве что запахом. В первом случае он манит, а во втором травит.

Антон, посмотрев на часы, время еще было предостаточно, разложив в ряд одноразовые стаканчики, стал разливать эту «прозрачную смерть». Ребята стали опустошать один за другим свои стаканчики, баклажки быстро пустели и уже лежали в одной кучи в стороне. А под ногами, по традиции, лежали раздавленные уже не нужные стаканчики, окурки сигарет, плевки, и другой мусор. Выпивали ребята без закуски, да и зачем, ведь закусывают только девушки. Беседа ребят была оживленной и полная энергии, в пустом парке им не кто не мешал, и им ничего не запрещали, они были без каких-либо комплексов и без какого-либо контроля, никто не дрался и не ссорился, потому что не было девчонок. Это была братская и веселая обстановка где они только смеялись, шутили и играли. Среди этой галдевшей толпы были три человека кто неустанно сидел и по мобильному телефону без конца отправлял сообщения, а один из парень не жалея единиц долгими минутами разговаривал по телефону со своими девушками. Заехал со стороны автострады в парк и долгожданный автобус, он остановился радом с толпой. Первым зашел Антон, он вынес оттуда большую тяжелую сумку и бросил на землю, ребята достали оттуда разные кастеты и резиновые дубинки, хватило всем и еще осталось лишнее.

После успешной операции проведенное хорошо организованными ребятами, Саша в автобусе в течение всей дороги не мог оторвать свой влюбленный взгляд от Юли. Повесив нос, он разочарованно, отчаянно всматривался в блаженный и сладкий поцелуй Юли и Тагира, которые не могли оторваться друг от друга, будто сто лет не виделись. Они слились в горячем объятье, успокаивая пылающую в венах страсть отрывистыми и жадными затяжными поцелуями, будто пытаясь, поглотить друг друга. В этих поцелуях они застывали и вновь оживали, для того чтобы снова и снова утолять свою изголодавшуюся страсть по плоти и душе.

— Я это просто так не оставлю, — в глазах Саши горел очаг зависти и мести. Антон же стоял рядом с Федором и слышал все его причитания и недовольства. Станислав сидел среди шумной компании и голосил вместе с ними, его не было не видно, не слышно, его голос сливался в едином гуле, ему видимо, ни до чего дела не было.

— Мы думали, нашли Саньку крутую девчонку, он единственный из нас без бабы. Уже третью девчонку теряем за этот месяц, почему ему так не везет? Зря, наверное, рисковали из-за Юли, только другому пацану помогли, если бы я знал, если бы я догадывался, что ей нужен только он, и думать бы перестал о ней, — произнес Федор.

— У любой девчонки, какая бы она не была, в этом возрасте есть и должен быть парень, сам пойми. Во-вторых, рисковали не зря, видишь других девчонок, спасли, они нам за это должны быть благодарны. А их благодарность мы можем взять только одним путем, ты, наверное, уже догадался. Знай, что оправданный риск — как стакан спиртного, расслабляет, и приносил удовольствия и силы. И, в-третьих, Федор, ты совсем жизни не знаешь, сейчас не времена принцесс и принцев, абсолютно любую девчонку можно отбить и заманить ее расплюнуть.

— И как ты думаешь это сделать?

Дух темной улицы освещал окрестные улицы. Небесные фонари рассекали лазером света черную массу, царящую на пустынных дворах. Никакого больше света, окна домов погружены в глубокий сон, где-то бродит одинокий ветер, стоит мертвый и пугающий призрак тишины. Все городские фонари перебиты, ночные магазины из-за полного отсутствия людей и те закрыты. В такое жуткое время, когда остается три часа до восхода, когда даже на крупных проспектах нет ни единой души живой, ни даже мертвой, не дышит ветер, не беспокоится сонная Нева. Все остальное глухое мгновение, провинциальная тишина, все это способно просто свести с ума. Страх — чувство, сопровождающее тревожную ноту волнения в безлунную ночь. Этот страх стал разрывать душу, и бессилие стало бить по ногам. Воцаряется чувство осознания глухоты, мир рушиться перед несчастными глазами, когда начинаешь понимать, что это предел. Таково ощущение могильной тишины, она здесь царит, не смотря на большие масштабы города. Тишина не расслабляет, она настораживает на крадущуюся за спиной опасность, настораживает как жертву, перед неизбежной грозой хищника, наконец, настораживает как мгновение затишья перед решающим рывком.

Неожиданно, разрывая в клочья мертвую тишину с покрытых тенью тьмы улиц, появляется гроза всех монстров — черная Газель. С режущим скрипом, ньютоновским давлением и трением покрышек об асфальт, с полным оборотом, микроавтобус замирает перед парадными дверьми шикарного ночного казино, со светящимися в темноте фарами и стеклами. Группа лиц, экипированных в черный однотоновый цвет костюма, как у водолаза, и с масками на лицах крепко держа в руках автоматы, количеством в пятнадцать человек с шумом врываются в тихое казино, где пьяные и расслабленные посетители с первых секунд вообще не поняли, что произошло. В это мгновение охрана, словно спохватившись вестью о том, что начался погром, выбегали из разных комнат, но бесполезны были их действия относительно вторжения хорошо спланированного и ко всему подготовленное. Автоматные очереди достигали каждого, кто в это время находился на ногах. Пятнадцать боевиков за пять секунд превратили целое казино в окровавленную мясорубку, уничтожили всех. Окровавленные бездушные тела лежали под их ногами, разбитые от пуль столы и разорванные на мелкие куски доллары и все другие задетые пулями вещи украшали общую картину апокалипсиса. И после последнего выстрела в затылок несчастной девушки, пытавшейся покинуть казино, воцарилась тишина сумрачно похожая на ту, что десять секунд назад царила за стенами уже неприятного казино. Разбойники замерли в ожидании чего-то, один человек снял с лица маску и перевел свой жестокий черный взгляд в сторону дверей, они ждали важных гостей.

С важным победоносным видом, словно генерал после захвата объекта, в двери вошел амбал, в белом, как лист смокинге и в черной, как чернила шапке, ступая по окровавленным телам, он встал в центре круга образованного разбойниками. Со счастливым и довольным, проделанной работой, лицом, видимо это был их босс, он перевел свой взгляд на барную стойку, где целой осталась одна нетронутая бутылка шампанского. Наступила мертвая тишина, и было слышно, как за той же барной стойкой кто-то плачет, бармен спрятался при вторжении и остался жив. Из одной темной комнату попытался кто-то выбежать, но тут же выйдя за порог, пал мертвым, распластавшись на полу. Следом за ним неторопливо вышла девушка, костюм отчетливо выдавал очертания ее стройной и красивой фигуры, она была из их же банды. Девушка вывела перед собой солидно одетого, но всего в крови толстого мужчину, ударила прикладом пистолета ему по икрам, от чего тот упал на колени и сильно зажмурил глаза, сделав вид, что он ничего не видит, и знать ничего не хочет. Человек в белом костюме гордо, подняв нос, посмотрел на несчастного мужчину.

— Я же говорил тебе, — произнес он.

— Прости меня, пожалуйста, прости, — сквозь слезы и слюни захлебываясь молил мужчина.

Обычно прожитый день запоминается тем, с чего он начался. Вечернее время является итогом всего прожитого дня. А ночь является уже завершающей фазой. Потом вновь просыпается утро и оттого, каким оно будет, зависит весь предшествующий день. Проснутся в хорошем, подтянутом настроении или встать, но не стой ноги, либо еще по какой причине утро будет, цвести или чахнуть на глазах, а день потускнеет от печали и скуки и, наоборот, от радости и счастья. Утро готовит человека ко дню, а вечер снаряжает его к ночи.

Юля, поднявшись, взглянула на настенные часы, которые показывали уже восьмой час.

— Легла в двенадцать, а такое ощущение как будто проспала всего два. Голова раскалывается. — Разговаривала она сама с собой в слух.

Тагир к этому времени вернулся с работы, увидев его Юля, бросилась к нему в объятья и, даже забыл о головной боли.

— Киска моя, — успел только Тагир произнести, недоумевая.