— Так, говоришь, иначе будем жить? И что же, князей не будет у нас? А кто управлять станет? Само собой все наладится, что ли? — Мефодий недоверчиво хмыкнул и покосился на остальных: поддержат ли?

Собравшиеся в питейной избе мужики сидели с хмурым видом — судя по всему, им было не до смеха. Даже виночерпий, этот розовощекий здоровяк, молча смотрел перед собой, раздумывая о чем-то. Не дождавшись ответной реакции, Мефодий снова обратился к рассказчику:

— Добре, пусть так. А поклоняться кому будем? Неужто и Рода забудем, и Макошь?

— Эх, знал бы ты…

Сидящий напротив него мужчина икнул и тоскливо огляделся вокруг. Сложно было сказать, что в нем не так, на первый взгляд, мужик мужиком, но он отличался от остальных — то ли выражением лица, то ли осанкой, то ли еще чем-то. Наверное, именно из-за этого к чужаку, когда он только появился в селище, отнеслись настороженно. К тому же вел он себя более чем странно — говорил на каком-то нелепом наречии, задавал неуместные вопросы, да и в остальном проявил себя как юродивый. Поэтому, когда однажды кто-то в шутку назвал его Баламошкой, всем показалось, что это имя как нельзя лучше подходит ему. Так его и стали называть. Вскоре никто уже и не помнил о том, что его, на самом деле, звали Марселем. Действительно, что за имя такое — Марсель? Будто ругнулся кто-то ненароком. Срамота, а не имя.

В общем, как-то так само собой получилось, что Марсель остался. Без каких-либо взаимных обязательств или планов на будущее. Проснувшись на следующее утро в незнакомом помещении, историк некоторое время пытался сообразить, где находится. Поморщившись от головной боли, которая, несмотря на чистоту и высокое качество напитка, все же давала о себе знать, он с трудом поднялся на ноги и попытался разглядеть место, в котором провел эту ночь. Зрелище было не то чтобы плачевным, но и не особо радостным. Доцент находился в старой избе, добротной, но довольно скудно обставленной. Вместо кровати в углу комнаты стояла лавка, которая, судя по всему, заменяла кровать. Подойдя к двери, он осторожно приоткрыл ее и выглянул наружу. Двор оказался под стать избе — заросший травой и крайне запущенный. У дома имелась пристройка, выполнявшая роль то ли сарая, то ли амбара. Печальную картину дополняли покосившийся забор и пустая собачья будка.

— Что, не нравится? — Марсель обернулся на голос и увидел Курьяна, который стоял возле калитки и с насмешливым видом наблюдал за ним. — Не переживай, со временем подберем тебе что-нибудь получше, если сумеешь прижиться.

— Получше? — Марсель мотнул головой, пытаясь разогнать муть перед глазами, мешавшую ему сфокусировать взгляд на собеседнике. — Как я здесь очутился?

— Не помнишь? — удивился здоровяк. — А ты, брат, здоров пить! А ведь говорил, что не любишь это дело.

— Не люблю. Вчера это случайно вышло.

Выйдя наружу, он, скорее по привычке, чем по необходимости, прошелся по селищу, чтобы проверить, все ли идет своим чередом. Шум возле дома кузнеца привлек его внимание, и он направился в его сторону. Стараясь не привлекать к себе внимания, Марсель встал в сторонке и некоторое время наблюдал за происходящим. Степан стоял на крыльце своей избы, недовольно хмурясь, а перед ним, размахивая руками, распиналась Авдотья, дородная баба лет сорока.

— Нет, ты мне скажи, — наступала она на мужика, который был выше ее, как минимум, на две головы, — она что, считает себя лучше моего мальчика?

— А если и так, тебе какое дело? — прогудел в ответ кузнец.

— Как это — какое дело? — кипятилась Авдотья. — Чем это вы лучше? Скотина у вас упитаннее, что ли? Или, может быть, хата красивее? Говори!

— Мне без надобности спорить с тобой, — Степан попытался отмахнуться от нее и вернуться в дом, но баба не унималась. — Да отстань ты, ветрогонка!

Мало кто знал о том, что сам странник родился недалеко от того места, где находился сейчас. Он был сыном местного целителя, ведаря, как его называли в народе, и был захвачен во время набега еще в раннем детстве. Переходил из рук в руки, пока однажды не стал собственностью состоятельного константинопольского чиновника. К тому моменту он уже был способен держать в руках оружие, к тому же отличался ловкостью и сообразительностью. Это, а еще знание языка росов, и определило его дальнейшую судьбу. Привыкший подчиняться, он ни секунды не раздумывал, когда ему приказали биться с представителями собственного народа, когда те атаковали Византию. И, несмотря на то, что война, по большому счету, была проиграна, его таланты не остались незамеченными. Он получил свободу и даже достиг определенного положения, так что к моменту судьбоносной встречи с человеком, приведшим его к Богу, он вполне мог позволить себе безбедную жизнь до конца своих дней. Однако у неба, как оказалось, были на него свои планы. Проникнувшись христианскими идеями, он ужаснулся пролитой им крови и решил посвятить всего себя служению церкви, сделавшись самым верным ее последователем. До встречи с Марселем его вера была непоколебима — главным образом, потому, что он, как ему казалось, знал ответы на все вопросы. Теперь же он был смущен, возможно, впервые за последние несколько лет. И дело было даже не в том, что его собеседник вел богохульные речи — нет, он был вполне почтителен и не сказал ничего, что можно было бы расценить как ересь. Но он, задавая вопросы, сам же на них и отвечал, зачастую даже говоря больше, чем знал сам Кирилл. При этом делал это как бы между прочим, словно речь шла о чем-то естественном и общеизвестном.

— Скажи-ка мне, друг мой, — обратился церковник к своему собеседнику, который, допив свой напиток, поднялся, чтобы налить еще, — не хотел бы ты отправиться со мной к князю? Думаю, мы могли бы быть полезны друг другу.

— Что? — Марсель поперхнулся от неожиданности и постучал себя по груди, чтобы восстановить дыхание. — Ты хочешь, чтобы я сопровождал тебя?

— Да, именно так. Я вижу, что ты человек большого ума. Я тоже не глупец. Так почему бы нам не постараться вместе сделать этот мир лучше?

Прозвучавшее предложение в первый момент показалось ученому настоящим безумием, однако чем больше он о нем думал, тем заманчивее оно выглядело. А что? Селище, конечно, это хорошо, но не слишком ли быстро он смирился с тем, что закончит здесь свои дни? Не пора ли двигаться дальше? Перспектива увидеть собственными глазами древний Константинополь, окунуться в гущу событий, о которых он столько читал, еще в бытность свою студентом, так сильно потрясла его, что он с трудом сдержался, чтобы не расцеловать своего собеседника. Однако ему удалось вовремя взять себя в руки, и он, изобразив на лице сомнение, ответил:

Местность, по которой они проезжали, казалась ему идиллической — даже отсутствие ровной дороги с лихвой компенсировалось поражающими взор красотами и вкусным, тягучим ароматом цветущих равнин. К тому моменту, когда солнце начало припекать, они покрыли достаточно солидное расстояние, и Марсель уже начал ощущать голод, тем более что предыдущим вечером поужинать ему так и не удалось. Поэтому, когда с ним вдруг поравнялся Муса и, вопросительно взглянув на него, произнес слово «еда», он тут же кивнул. Процессия съехала с дороги и остановилась на небольшой поляне, откуда просматривалась вся местность. Скорее всего, телохранитель не случайно выбрал именно это место, подумал ученый, окинув взглядом окрестности. Действительно, отсюда можно было заметить приближение врага задолго до того, как он сам смог бы увидеть их. Мысленно похвалив смекалку мавра, Марсель не стал дожидаться помощи охранников и сам спустился с коня. С наслаждением ступив на мягкую сочную траву, он отошел в сторону и теперь наблюдал за тем, как его подчиненные готовили место для отдыха. Курьян тоже был заинтересован происходящим, и его можно было понять. Отвязав от седел длинные тонкие тростины, назначение которых до сих пор было непонятно ученому, они привычными движениями скрепили их между собой, образовав, таким образом, некое подобие вигвама. После этого один из охранников принес аккуратно сложенный кусок плотной материи и, развернув его, накинул на связанные прутья. Уже в следующий момент Марсель с удивлением разглядывал древний аналог походной палатки, конструкция которой показалась историку едва ли не более удачной, чем у большинства известных ему примеров из двадцать первого века.

Откинув ту часть материи, которая заменяла дверь, Муса поставил внутрь блюдо, уже наполненное всевозможной снедью. Причем Марсель даже не заметил, кто и когда успел это сделать. Впечатленный расторопностью охранников, ученый, тем не менее, решил, что выражать свое удивление ему не следовало, и поэтому, просто кивнув головой, забрался в палатку. Оказавшись внутри, он тут же отметил комфортность передвижного дома — в нем с легкостью могли поместиться два человека, и им не было бы тесно. Роль окна играло отверстие в импровизированном потолке, сквозь которое поступало достаточное количество света. Сооружение сильно напоминало юрты, которые он наблюдал во время своей поездки в Казахстан, правда, сильно уменьшенную их копию. Пища оказалась вполне съедобной, и он с жадностью накинулся на нее, параллельно прислушиваясь к тому, что происходило снаружи.

— Вот скажи мне, — судя по тому, как говорил Курьян, ему тоже перепало кое-что из запасов провизии, — что ты здесь забыл? Молчишь? Ничего, молчи. Я и за двоих могу говорить. Оглянись вокруг. Красиво? Народ добрый, приветливый. Приехал бы с женой да ребятишками, построил дом, живи в свое удовольствие. Руками-то работать умеешь, черненький?

— Меня зовут Муса, — откликнулся мавр, которому, похоже, надоело такое обращение.

— Пусть будет Муса, — согласился мужик. — Так ты, значит, приехал, потопчешься немного — и назад? Потом еще куда-нибудь поедешь, да? И так всю жизнь? А дом твой где? Есть он у тебя вообще, дом?

Лада родилась намного раньше срока. Женщина, носившая ее под сердцем, болтала о чем-то с соседкой и смеялась, поглаживая живот, но вдруг ее лицо перекосилось от боли, и она, согнувшись пополам, повалилась на землю. Тут же сбежались люди, беременную перенесли в избу, и уже через несколько минут к ней явился местный знахарь. Осмотрев пациентку, которая потеряла сознание и больше не реагировала на внешние раздражители, он обеспокоенно покачал головой и попросил мужа больной принести его мешок со снадобьями. Как только все было доставлено, он принялся торопливо смешивать травы, бормоча себе что-то под нос.

— Чего это, а? — не находящий себе место мужик то и дело заглядывал ему через плечо и мешал сосредоточиться. — Что с ней? Все хорошо?

— Отстань, — отмахнулся тот.

Как только все было готово, он растолок получившуюся смесь в ступке до порошкообразного состояния и, разведя ее водой, наклонился к женщине: разжал ее челюсти и влил в рот лекарство. Больная тут же зашлась кашлем, но пришла в себя лишь на мгновение, после чего опять потеряла сознание. Подождав некоторое время, знахарь приложил ухо к ее груди, послушал с минуту, затем с сожалением вздохнул и поднялся:

— Тряска у твоей жены грудная. Наверное, родилась такой. Мне жаль, дружок.

Когда он ушел, удивленно бормоча себе под нос что-то, Лада еще некоторое время с сожалением смотрела ему вслед. Петр на полном серьезе считал себя хорошим человеком только потому, что не делал ничего плохого. Но отсутствие плохих дел не делает людей хорошими, это девушка усвоила еще в детстве. Неужели все настолько изменилось? Присев на мягкий диван, она открыла бутылку с каким-то ярко-желтым напитком и сделала глоток, но тут же закашлялась и отставила его в сторону — это совершенно невозможно было пить. Поморщившись, девушка вернулась к размышлениям. Возможно, только что она смогла обнаружить то основное отличие, ради которого учитель прислал ее сюда. Нежелание творить зло при отсутствии добрых дел… Как бы волхв назвал такое состояние? Пустотой, наверное. Никчемностью. Можно ли считать добрым делом то, что Петр организовал для нее более комфортную обстановку? Нет, конечно, ведь он сделал это не бескорыстно. Эх, люди. И еще это глупое «выканье». К чему оно? Чтобы проявить уважение к собеседнику? А если ты его не знаешь? Ведь нельзя уважать человека заранее. Странно, странно…

Оглядев новые вещи, девушка подумала, что, возможно, сделала лишком поспешные выводы на основании одного единственного случая, и решила прогуляться по городу. Смирившись с тяжелым воздухом и слишком большим количеством прохожих на улицах, она постаралась слиться с толпой, чтобы лучше почувствовать ее настроения. Но из этого ничего не вышло — несмотря на то, что люди постоянно общались друг с другом и говорили в коробочки, которые прикладывали к ушам, даже улыбались и смеялись при этом, Ладу не оставляло чувство, будто каждый из них говорит, но не слушает. Вот две женщины, стоя у стеклянной стены, обсуждали что-то. Остановившись неподалеку, девушка прислушалась к их разговору, но, сколько ни пыталась, так и не смогла понять, зачем они вообще говорили то, что говорили. Создавалось впечатление, будто они открывали рты только потому, что так было принято. То и дело перебивая друг друга, женщины несли какую-то околесицу, а потом, когда запас новостей иссяк, улыбнулись друг другу, поцеловались, не касаясь губами, и разошлись в разные стороны. Лада хотела пойти за одной из них, чтобы узнать, что она будет делать дальше, однако в этот момент ее остановил рослый мужчина в темно-синей форме, который носил на груди странный знак. Наверное, это жрец, подумала девушка.

— Здравствуйте! Ваши документы, пожалуйста, — обратился незнакомец к девушке.

— Что? — не поняла та.

— Ваш паспорт, пожалуйста, — повторил мужчина.

Узнав о том, что прибыл посланник греческой церкви, Лада по обыкновению скрылась в смежной комнате и стала прислушиваться к разговору. Однако беседа, которая должна была закончиться, едва начавшись, неожиданно затянулась — лже-церковник оказался вполне подготовленным, и девушка в какой-то момент усомнилась в том, что он на самом деле не является тем, за кого выдает себя. Слишком складно священник излагал свои мысли. Настолько складно, что Владимир, казалось, начал сомневаться. Этого Лада ни в коем случае не могла допустить — покинув свое укрытие, она присоединилась к князю. Впрочем, тот не имел ничего против ее присутствия. Увидев, что ее собеседник не так прост, как она думала, девушка решила изменить стратегию и резко высказалась против его религии. Она ожидала, что после такого ответа Кирилл, кем бы он ни был на самом деле, ретируется, однако тот проявил себя с неожиданной стороны, и Лада с удивлением захлопала ресницами — за время пребывания в роли невесты властителя Киева она впервые столкнулась с таким открытым противостоянием. Заметив, что князь уже готов выйти из себя, она незаметно прикоснулась к нему под столом — Владимир, который уже собирался приказать поднять посланника на копья, моментально остыл и, хоть и с трудом, но взял себя в руки. Отпустив церковника, он обещал встретиться с ним на следующий день.

Немного успокоив князя, который не находил себе места от нанесенного ему оскорбления, Лада поспешила в свою комнату, где ее уже ждал волхв. Лицо его было нахмурено, что не предвещало ничего хорошего.

— Учитель, я сделала что-то не так? — девушка почтительно склонилась перед старцем, ожидая выговора, но его не последовало.

— Нет, дитя мое, — медленно ответил жрец. — Это мы допустили ошибку, когда выбрали этого человека на место Кирилла. Он сильнее, чем я думал. И у него есть цель, к которой он идет. Вот что… Тебе нужно помешать ему, во что бы то ни стало.

— Но как я могу это сделать? — воскликнула Лада.

Идя по едва заметной тропинке за Тарасом и Федором, историк пытался вспомнить последние слова Владимира. Что он говорил? Вроде бы Лада была не в курсе его намерений. Значит, жрица не хотела его смерти. Это дарило ему небольшую надежду на благополучный исход — слабую, но все же надежду. Может быть, ей удастся убедить вспыльчивого жениха в том, что его стоит оставить в покое? Оставалось только объяснить самому себе, зачем ей это могло понадобиться. Не из гуманистических ведь соображений, на самом деле. Хотя, если подумать, что мешало волхвам убить его еще тогда, раз он был им неугоден? Может быть, они действительно не так плохи, как он о них думал. Но Кирилла-то они укокошили… Окончательно запутавшись в собственных рассуждениях, Марсель поднял глаза и обнаружил, что успел забраться в такую дремучую чащу, что даже неба не было видно — небольшая изба, построенная из грубых необработанных бревен, выглядела здесь почти как часть общего зеленого организма. Затянутая со всех сторон сочным плющом, она практически сливалась с лесом, и можно было пройти всего в паре метров от нее, не заметив.

— Вот, мы и пришли, — внезапно дружелюбным голосом проговорил Тарас. — Добро пожаловать. Только сразу предупреждаю: не балуй, у меня баба не любит гостей, так что постарайся произвести на нее хорошее впечатление. И не болтай лишнего.

— Кто там? — послышался женский голос, и ученый, судорожно сглотнув слюну, с удивлением уставился на ладную женщину в чистых белых одеждах. Ее внешний вид настолько не соответствовал окружающей действительности, что он даже на секунду зажмурился, чтобы убедиться, что это не галлюцинация.

— Это мы, любовь моя, — с нежностью в голосе отозвался мужик.

— А с вами кто? — Марсель обратил внимание на то, что женщина при этом смотрела не на него, хотя он стоял всего в нескольких шагах, а куда-то мимо, и сообразил, что она была слепа.

Марсель еще некоторое время смотрел вслед удаляющейся телеге, а когда она почти скрылась из виду, пошел в том направлении, где, как он понял, находился какой-то поселок. Все, что ему нужно было, это найти ночлег, чтобы утром продолжить свой путь — теперь уже в обход Житомира, который облюбовали для себя волхвы. То, что рассказал Игнат, натолкнуло ученого на определенные мысли. Выходит, жрецы отнюдь не были так уверены в успехе своего предприятия, раз решили копать сразу с нескольких сторон. Он не удивился бы, если бы выяснилось, что подобные случаи наблюдались и в остальных славянских городах. Триполье осталось в стороне от этих событий, скорее всего, только потому, что он там поселился. Или его поселили, чего уж там. Понимая, что вся его предыдущая жизнь в течение последнего года, так или иначе, шла под диктовку Лады и ее соратников, историк почувствовал себя обманутым. Если подумать, то так оно и было — волхвы подставили его, использовав в собственных интересах. Но ничего, он им испортит всю малину, не на того напали. Жрецы славянских богов на протяжении многих веков оставались в роли сторонних наблюдателей, лишь иногда вмешиваясь в жизнь простых людей. Так почему бы ему не использовать их же опыт для достижения своей цели? У него уже было достаточно знаний, чтобы в нужный момент понять, к чему может привести то или иное изменение. Ведь для того чтобы все пошло по совершенно иному пути, достаточно минимального воздействия, на которое даже у него хватит сил.

Представив себя в роли прорицателя, потрясающего посохом в деревнях, Марсель рассмеялся — настолько забавным показался ему этот образ. Эдакий славянский Ной, наставляющий людей на путь истинный. Или, может быть, Нострадамус? Нужно было набросать приблизительный план событий, которые должны были произойти в ближайшее время. Жаль только, что у него не было в запасе пары-тройки сотен лет, чтобы можно было предотвратить татаро-монгольское нашествие. Впрочем, возможно, его и не будет вовсе, если волхвы постараются. Задумавшись, ученый уже начал рисовать в голове табличку наиболее значительных исторических мероприятий, в которых он мог бы принять участие, как вдруг по пояс провалился в воду. Выругавшись от неожиданности, он дернулся и тут же погрузился уже по грудь. Состояние эйфории, в котором он прибывал только что, моментально исчезло, и ему на смену пришла паника. Игнат предупреждал его о топи, как он мог быть таким невнимательным? Какой, к чертям, Нострадамус? Сейчас засосет его трясина, и не останется от него ничего, кроме историй о странном и смешном Баламошке, которые будет по вечерам рассказывать мужикам Курьян под медовуху.

Стараясь не делать резких движений, ученый медленно повернулся лицом к тому месту, где была твердая земля, и попытался дотянуться до нее. Наконец, ему удалось ухватиться за траву, спускающуюся к воде, и он начал медленно подтягиваться. Однако давление на растение было слишком сильным, и спасительная соломинка оборвалась. Чувствуя, что медленно, но верно погружается все глубже, Марсель решил, что единственное, что ему оставалось, было попытаться позвать на помощь. Понимая, что вероятность того, что рядом окажется случайный прохожий, была катастрофически мала, он, тем не менее, начал кричать так громко, как только мог. Наконец, окончательно охрипнув, историк закрыл глаза и прислушался. Нет, никого. Проклятье, как обидно-то! Сгинуть вот так, после всего того, что ему пришлось пережить. Чувствуя, как вязкая трясина сковывает его ноги, а вода начинает подбираться к шее, он вдруг почувствовал себя совсем молодым и не готовым умирать. Может быть, позже, но не сейчас! В чем он ошибся? Зря отпустил Мусу и Курьяна? Нет, если бы они остались с ним, то точно погиби бы. Нужно было двигаться дальше в сторону Житомира? Опять нет, там его точно бы сцапали волхвы, в этом можно было даже не сомневаться. Может быть, нужно было с самого начала плюнуть на этого Кирилла и жить себе спокойно? Наверное, так. Но кто мог знать, чем все обернется? Эх, эх…

— Это судьба, — неожиданно раздался голос рядом с ним.

Марсель открыл глаза и увидел, что у самой топи на земле сидит Лада и жует травинку. Не зная, чего ждать от этой встречи, ученый только растерянно моргнул.