Каждый день в пять минут седьмого я слышу один и тот же вопрос:

— Кэти, что сегодня сделала?

Для некоторых подобный вопрос может прозвучать как предвестник беды. Думаю, вы понимаете. Что ты сделала со своей жизнью? Или посмотри, во что ты сейчас вляпалась! Но у меня сегодня и всегда заготовлен потрясающий ответ:

— Сварила кофе, поболтала с девчонками, попыталась (но безуспешно) заставить принтер работать, сделала маникюр — рядом в «Нью-Йорк нэйл бар», выпила чашечку латте у «Джино» (улыбнулась шикарному парню Данте второй по личному рейтингу улыбкой, но я не стану рассказывать об этом Пенни). Пообщалась с девчонками, размышляла о коллекции, позвонила на фабрику (почему они до сих пор не могут выучить английский?), съела сандвич из «Кранкс», потом меня рвало в туалете, была размолвка с французами, отправила письма с напоминанием Харви Никсу и в новый магазин в Харрогит

[1]

1. В общем, все как обычно.

И Пенни, раздраженно дыша в трубку, всегда переспрашивает:

Вечеринка, о которой говорила Пенни, проходила в «Момо». Я уже не помню, что за презентация была тогда — может быть, рекламировали водку с запахом шоколада или что-то другое, — это уже не важно. Естественно, за пиар отвечал Майло, и весь зал был забит знаменитостями из списков Б и В. Не все были из мира моды, но, поскольку организацией занимался*Майло, всё было пропитано модным духом. Модели, несколько непопулярных дизайнеров и пара смутно знакомых актеров из дневных телевизионных «мыльных опер» или викторин, идущих не в «прайм-тайм». Майло переживал не лучший период — эта вечеринка явно не удалась. Единственным его «уловом» оказался Джуд Лоу, который должен был прийти только потому, что ему пообещали предоставить в неограниченное пользование пиджак из змеиной кожи от Гуччи.

Я же была в своей стихии. Понимаете, у меня такой тип лица, что окружающие уверены, что уже видели меня и знакомы со мной. Да еще и в каждой из образовавшихся групп были те, кого я знала. Это означало, что я могла перемещаться по залу от одной группы к другой по мере того, как разговор становился скучным, что в мире моды происходит в среднем через четыре с половиной минуты.

В начале — компания Майло у бара: сам Майло — главный голубой лондонского пиара, стройный и крайне привлекательный в черном неопреновом костюме и пестрых туфлях из кожи мустанга. В непосредственной близости от него, как пистолет в кобуре, находился Ксеркс — любовник Майло, иранец. Ксеркс был маленький и утонченный, с темными глазами и блестящей кожей. Майло рассказывал, что этот парень из племени зороастрийцев. Они обожествляют огонь, и Ксеркс запрещает тушить спичку, пока она не сгорит полностью и пламя не доберется до пальцев. Никто не слышал, чтобы любовник Майло говорил. Некоторые утверждали, что он немой. Другие сомневались в его происхождении. Конечно, идо меня доходили слухи, что на самом деле он — официант из Бангладеш, но кто сможет определить, где правда, в этом мире сплетен, фантазий и сумочек от Фенди?

Пиппин, бывший друг Майло, вечно незанятый актер, слонялся поблизости. Было трудно понять, кто его интересует: бывший любовник, малыш из Ирана, бармен или сам бар. Симпатизировать Пиппину было достаточно сложно. Естественно, он был вполне симпатичным, похожим на выпускника Итона парнем, с высокими скулами и длинными волосами — иначе Майло не спал бы с ним на протяжении полутора лет. Но в нем было что-то очень мерзкое, вызывающее дрожь, как будто он только что оторвался от непристойных занятий с несовершеннолетними.

Метро, как всегда, было забито наркоманами, психопатами и уродами. Меня всегда раздражало, что Пенни отказывалась оплачивать такси в Майл-Энд. Обычно она говорила:

— Кэти, дорогая, на метро можно добраться гораздо быстрее. А потом подумай об окружающей среде: гибель тропических лесов и эти непонятные проблемы с озоновым слоем. Посодействуй спасению китов, панд и всяких других животных.

Пенни не ездила общественным транспортом с тех пор, как на станциях метро появились автоматические турникеты, — справиться с ними она не могла, потому что совсем не умела обращаться с техникой. Я упомянула наркоманов и психов, которых легко встретить в подземке, но в вагоне было еще два нормальных пассажира. Обычного вида женщина, даже немного чопорная, правда, каждую минуту ее лицо сводило судорогой и на нем появлялось такое выражение, как будто она только что обнаружила половину червяка в своем яблоке. Самое ужасное — женщина осознавала, что должно произойти, и пыталась прикрыть лицо газетой, но всегда опаздывала на долю секунды. А я не могла не смотреть на нее, ожидая, затаив дыхание и дрожа от нетерпения, следующего припадка.

Из-за этой женщины я очень поздно — всего за несколько минут до моей остановки — заметила «Распутина». У этого человека все было длинное и грязное: волосы, ногти, рубаха, зубы. В руке он держал большой фонарь с резиновой ручкой и то и дело включал его. «Распутин» смотрел на меня в упор. Думаю, это продолжалось в течение всей поездки. Я почувствовала, что краснею. «Боже, пожалуйста, я не хочу, чтобы он заговорил со мной», — мысленно взмолилась я. Понимаете, сумасшедших в метро можно терпеть, пока они не начинают разговаривать с вами. Если это происходит, вы попадаете в незнакомый, полный боли, мир.

Честно говоря, мою работу в тот день нельзя назвать образцовой демонстрацией искусства управляющего производством. Что бы Пенни обо мне ни думала, она знает — работаю я много и эффективно. Быть одинаково хорошим во всем достаточно сложно, тем более что в нашем офисе постоянно слышен равномерный шум. Людо как-то рассказывал мне, что ученые провели эксперимент, в ходе которого изучали движение глаз шахматистов разного уровня подготовки, ну, вы понимаете, гроссмейстеров, или как там их называют, и подающих надежды членов шахматных клубов в безрукавках и с грязными манжетами. Оказалось, хорошие игроки внимательно смотрят только на небольшое количество клеток — а именно на те, которые важны в данный момент. Активные любители со своей стороны усердно рассматривают всю доску и лихорадочно переводят взгляд с клетки на клетку в поисках особого секрета, который они никак не могут разгадать.

Людо, естественно, абсолютно не умел играть в шахматы. Он был слишком добрый и не мог вынести потери любой фигуры. Пожертвовать пешкой было для него так же невозможно, как бросить в воду щенка в мешке. Не скажу, чтобы я пользовалась этим его качеством. Том, друг Людо, частенько заходил к нам, и они удалялись в Вонючую комнату с шахматной доской и бутылкой виски.

Да уж, в тот день я вообще не могла сконцентрироваться. Можно сказать, глаза разглядывали всю игровую доску. Или даже просто смотрели мимо нее. Я металась между своими чувствами и ощущала то страх от того, во что ввязываюсь, то все более нарастающее и не поддающееся контролю волнение. Сидя за столом, я вдруг с удивлением поняла, что возбудилась. Скрестив ноги, начала размышлять об Ирландии.

Я видела — Пенни начинает раздражаться: она продолжала издавать какие-то звуки, сначала просто недовольные восклицания, потом ворчание. Она никак не могла придумать, чем бы запустить в меня. Хозяйка напомнила мне быка, привязанного к одному из огромных мельничных приспособлений, которые описаны в библейском эпосе.

«Евростар» отправлялся в девять тридцать. Это означало, что в шесть тридцать — подъем, чай в постели до семи, ванна до семи тридцати, одевание и макияж до восьми пятнадцати, и пятнадцать минут на то, чтобы собрать вещи. В восемь тридцать нужно выйти из дома, доехать на метро до «Ватерлоо» и прибыть на место в девять ноль пять. По мнению Пенни, это было поздно, и она уже билась в припадке, но для нормальной жизни — достаточно, чтобы зарегистрироваться и сесть на поезд к девяти пятнадцати.

Для путешествия я оделась удобно, на мне были брюки от Клементе Рибейро и одна из любимых пар обуви от «Тодз». Перед уходом я, как обычно, металась по квартире в панике и потом была вынуждена бежать на станцию, с трудом управляясь с новым шикарным чемоданом от «Берберри». Хуже того, мне пришлось заканчивать макияж в вагоне метро, а от этого я всегда ощущаю себя продажной девчонкой.

Я встретилась с Пенни у стойки регистрации на поезд. Как обычно, она сеяла хаос вокруг себя: толкала там, где следовало потянуть, пыталась жестами общаться с незнакомцами и орала на Хью, который пришел ее проводить и, я не сомневаюсь, чувствовал громадное облегчение.

Как обычно, внешний вид Пенни был на грани роскоши и абсурда, но в целом вписывался в общепринятые рамки. В этот раз она была в образе «кинозвезды, путешествующей инкогнито», в темных очках и безумном шарфе от Пуччи, который отвлекал внимание от действительно великолепной длинной собольей шубы. Она каким-то образом заполучила или унаследовала ее у родственников со стороны Хью. Эта шуба смотрелась настолько роскошно, что никто и не подозревал, что она может быть настоящей. Всем своим видом Пенни напоминала Софи Лорен.

— Всего одну ночь, на кушетке…

Я вынудила Веронику пойти на эту единственную уступку, и остальные неохотно согласились с ней.

—Но я не желаю видеть тебя сегодня вечером, и чтобы к моему возвращению завтра духу твоего здесь не было!

Похоже, мне удалось выжать из давней дорогой подруги все, что было возможно. Я подумала, не сказать ли что-нибудь о пригретой на груди змее, но решила, что такая фраза будет как раз в стиле Вероники. А потом, всегда можно услышать вопросы «Кто здесь змея?» и «Чья грудь?».

— М-м…

— Кэти, ты знаешь, где находишься? — Голос звучал строго и резко. Я снова заснула на уроке. Наверное, сейчас сдвоенная физика.

— М-м…

— Кэти, твой отец здесь. Я открыла глаза. В комнате было так светло, что я моментально зажмурилась.

— Кэти, постарайся проснуться. Ты знаешь, где находишься?

Происшедшее стало для меня отличной проверкой. Я смеялась над несчастьем Майло, а вот смогу ли с таким юмором отнестись к своим проблемам? Можно сказать, что я частично выдержала это испытание. Тем более ведь это действительно смешно, другого мнения и быть не может: Майло в «иаре»

[26]

, а Вероника в «пиаре». А вот где же, учитывая все обстоятельства, осталась несчастная Кэти Касл? Смех спас меня от жалости к себе.

Я решила навестить Майло. «Линдо уинг» — невыразительное здание из красного кирпича, казалось воплощением серьезности и благих намерений: если бы его можно было представить как человека в пиджаке, то он обязательно имел бы кожаные заплатки на локтях. Интерьер здания совсем не напоминал больницу, скорее был похож на офис деревенского адвоката: поцарапанные деревянные панели и стеклянные перегородки. В приемной я спросила о Майло.

— Вы член семьи? — осведомился мужчина через окошко. Он был в фуражке, как у автобусного кондуктора, и мне показалось, что она мала ему на несколько размеров.

— Да, я его сестра… Каллиста.

— Впишите свое имя. Третий этаж.

— В воскресенье я встречаюсь с дядей Ширку. Думаю, он может помочь нам с финансированием.

Прошла еще одна неделя, и я разработала бизнес-план. По самым реалистичным прогнозам, мы сможем предложить образцы для продажи в розницу к концу января. Тогда у меня в запасе два месяца на то, чтобы создать коллекцию и подготовить образцы моделей. График напряженный, но вполне реальный. Я приняла решение забыть о Лондоне. Слишком много неприятных воспоминаний было связано с этим городом. Тем более что большинство оптовых покупателей «Пенни Мосс», а соответственно и мои связи, были сосредоточены на юге Англии, а также в нескольких северных представительствах: один магазин в Дублине, еще один в Корке и три или четыре в Европе.

Я обзвонила полдюжины знакомых закупщиков: это были лучшие мои контакты, и у нас установились хорошие отношения в основном на почве неприязни к Пенни. Практически до всех докатился неопределенный слух о том, что я «перешла в другое место», но вся правда не вышла за пределы зоны сплетен, ограниченной шоссе М-25. Я же поведала им большую часть правды: что последние два года в основном занималась дизайном коллекций для «Пенни Мосс», а сейчас начала сотрудничать с широко известным английским производителем. И все проявили огромное желание взглянуть на коллекцию, которая по качеству обещала быть не хуже, чем одежда от «Пенни Мосс», но на треть дешевле.

— Отлично, — ответила я, почти не слушая Камила.

Приближался конец января, и большинство образцов были уже готовы. Показ моделей позволил нам лучше понять, чего именно мы хотели добиться. Одна или две модели не очень удались, и мы от них отказались, а некоторые, хотя и очень привлекательные, оказались затратными по времени и финансам. Но в целом наша маленькая коллекция удалась. Ничего выдающегося — о ней не будут написаны статьи, и ни одна актриса не наденет «КК» на премьеру, — но я была довольна проделанной работой и уверена, что мы сможем продать все.

Латифа работала очень хорошо, ее уверенность в своих силах росла, и осанка улучшалась с каждым часом. Девушки-швеи, на которых мы сделали ставку, смогли справиться со своей задачей: количество затраченных усилий перешло в качество. Джонах, грустно покачивая головой, сказал, что это очень «по-гегелевски». Даже Камил удивил всех, продемонстрировав, что в некоторых делах от него все же была польза. Оказалось, ему можно поручить подбор пуговиц и фурнитуры. Еще более удивительным было то, что он замечал все дефекты кроя одежды, и я не раз интересовалась его мнением о силуэтах юбок или брюк.

Дела шли настолько хорошо, что я решила побаловать себя и пройтись по магазинам: мне необходимо было купить новую обувь. Отсутствие общественной жизни и арендной платы одновременно означало, что моя финансовая ситуация не находится в критическом состоянии, но все еще требует интенсивной терапии.

Я изучала витрины на Саут-Молтон-стрит и вдруг услышала, как кто-то окликнул меня — голос был мягкий и тревожный, как мотылек, садящийся на лицо ребенка.