В канун Рождества случай сводит молодого писателя Томаса Джуса с очаровательной Оливией Уильямс. За чашкой кофе они понимают, что испытывают симпатию друг к другу. Он только что выпустил свою первую книгу. Только вот незадача: Томас выпустил роман под псевдонимом, а Оливия, не подозревая, что Дик Шин и есть ее новый знакомый, язвительно критикует его...
От автора
Рождество, пожалуй, единственный праздник, который воспринимается каждым человеком по-своему.
Для меня — это краснощекая тетя Молли из Мичури с большой сумкой мандаринов, которая приезжает в мой дом каждый год накануне Рождества. Она светится, как розовые гирлянды на елке, и так же пыхтит у камина, как курица в духовке. И еще, конечно, дядя Бакли из Тарантеллы. Без него никак. Он так громко поет свои песни все праздники, что, когда уезжает, в доме долго стоит звонкая тишина и кажется, что чего-то не хватает. Не хватает задора дяди Бакли, его усов, на которых всегда остаются хлебные крошки, бархатного тембра его голоса. И я знаю, что когда у меня появятся дети — а к тому времени дядя Бакли полностью поседеет и его и без того большое пивное брюшко, похожее на футбольный мяч, спрятанный под рубашку, станет еще больше, — он вполне сойдет за Санта-Клауса. И будет веселить моих детей. А дядя Бакли любит веселиться. Дай ему волю, так он весь квартал на уши поставит.
А бабуля Мари Андре Элизабет... Этой крошечной пожилой женщине нравится, когда ее называют полным именем. Она всегда таскает с собой маленькую сумочку, которую сейчас принято называть клатчем. Однако в ее молодости эту вечернюю сумочку звали просто кошельком. И Рождество не Рождество, если в доме нет бабули Мари Андре Элизабет и ее прелестной сумочки, которой столько же лет, сколько ее обладательнице. И когда бабуля достает из своего кошелька тщательно выглаженный утюгом доллар и протягивает его мне, сразу хочется улыбнуться и обнять ее. Не за доллар, нет. Доллар тут ни при чем. Хочется обнять эти маленькие хрупкие плечики за старание бабули и ее умение всегда следовать своему стилю. Когда мне будет тридцать... или даже тридцать пять, бабуля снова подарит мне хрустящий доллар, а потом сделает невозмутимое лицо и скажет громко-громко, чтобы все вокруг слышали: «Потрать эти деньги с умом!».
А брат Сандерс? Да без него не обходится ни один зимний праздник! Он как юла вертится возле каждого и говорит без умолку. Иногда он начинает раздражать и хочется сказать ему, чтобы он немного успокоился. Но если Сандерс сомкнет свои тонкие, словно две красные ниточки, губы и сведет пушистые брови, которые и так срослись на переносице, то это будет не Сандерс, а кто-то другой.
Кстати, Сандерс не любит дядю Бакли. А все потому, что они оба хотят быть в центре внимания. И когда дядя Бакли из Тарантеллы начинает заводить свои песни, а Сандерс в это время не успевает закончить рассказ, начинается что-то феерическое. Каждый из них, как разъяренный петух, увидевший своего конкурента, начинает пыхтеть, пыжиться и кричать во все горло. Остальным смешно, а им обоим не очень.
1
На календаре канун Рождества. И это чувствуется. Из радиоприемника льются песни, и кажется, что на фоне мелодичных голосов исполнителей звенят бубенчики с упряжки Санта-Клауса.
На улице огромные пробки. И поэтому весьма ощутим запах выхлопных газов, когда выходишь из магазина, в котором все пропитано ванильным дымком зажженных ароматических палочек. Морозный воздух вместе с неприятным запахом гари сразу врывается в ноздри и заставляет вернуться в реальность. Поднимая шарф практически до глаз, чтобы не обветрить губы на холодном ветру, люди спешат в соседние магазины.
Проходя мимо кафе, можно остановиться и разглядеть через окна, которые уже успел залепить сказочным узором мороз, сидящих за столиками посетителей. Одни пьют грог. Другие греют руки, обхватив прозрачные кружки с глинтвейном. Кто-то потягивает кофе. И у всех разные лица.
Вот женщина у окна. Она сидит одна и пьет кофе с коньяком. Опустив глаза, она о чем-то думает, как будто просматривает в мыслях весь прошедший год. День за днем, кадр за кадром.
Эту пятидесятилетнюю женщину зовут Пейдж Джус. Она работает костюмером в театре на Белл-стрит. Если бы я не знала ее, то никогда бы не подумала, что она мастерски владеет своей творческой профессией. На ней черное пальто из плотного кашемира. Рядом на столике лежат перчатки темно-коричневого цвета. На шее развязан шарф из темно-синего мохера. Пуговицы на пальто расстегнуты, и виден темно-зеленый джемпер, обтягивающий ее фигуру.
