Мороз — ювелир. На сосульках, свисающих с кустов можжевельника, тысячи замысловатых узоров.

Река на дне ущелья затянута льдом. Жмутся друг к другу напоминающие белых медведей горы, холмы.

Дорога поднимается вдоль берега в верх, завязывается узлом у каждого села и затем, словно веревка альпиниста, снова опоясывает скалы, отроги гор.

Всадники, казавшиеся за снежной пеленой, как за стеклом с рябоватой поверхностью, призраками, остановились за скалой. Придержали поводья.

Здесь начиналась «граница». По ту сторону скалы, гребень которой, вылизанный ветрами, напоминал ястребиный клюв, зажав меж колен винтовку, дремал часовой. В таком узком проходе любого, кто решился бы проехать по дороге, можно снять одним выстрелом трехзарядной винтовки. Достаточно приложить палец к курку — и конь и человек скатятся в ущелье. И пока звук выстрела вернется эхом от противоположной горы, можно отправить к праотцам еще несколько человек.

Они лежали на снегу. Схваченный за ночь морозом снег напоминал марлю. Не было конца-краю этой марле; она покрыла горы, ущелья, долины гор, на которых растили пшеницу.

Опустив голову и сжав пальцами четки, Кербалай Исмаил стоял у ног убитых.

Кербалаю вдруг привиделось, что два друга воскресли, встали, а он опрокинулся на спину, — повернулось вспять колесо судьбы, переменилось время.

Лоб покрылся холодным потом, он закрыл и открыл глаза, пытаясь избавиться от этого наваждения.

Мужчина с отвислыми усами, сидевший на камне, щелчком пальца стряхивал пепел с папиросы на снег. Все молчали, никто не осмеливался взглянуть на убитых. Это было самое серьезное дело после того, как Кербалай Исмаил закрыл «границу». Первые жертвы не принесли ожидаемого спокойствия, уверенности в своих силах; случившееся лишь потрясло их.