Картер открыл счет, и тут нечему было удивляться. Он вошел в «Юнити» с улыбочкой, не требующей объяснений. Этот грязный мудила снова их сделал. Остальные сравнивали его с «Уу Аа!» Кантоной тех времен, когда тот играл за Манчестер Юнайтед — он имел талант и способность добиваться результата, когда того требовали обстоятельства. Вслух парни этого ему не говорили, чтобы он не особо радовался. В другом месте порадуется.

Остальные четыре члена Секс-Дивизиона сидели, вертели в руках наполовину наполненные кружки, борясь с похмельем, и ждали подтверждения счета очков Картера. Если результат не подвергался большому сомнению, то все равно оставалась вроде маленькая, но важная задача — подсчет Очков. Но этот ебучий уродец собирался потянуть время, он прошествовал мимо остальных парней к бару. Заказал пинту «4Х», перекинулся парой словечек с Эйлин, стоявшей за стойкой, та одарила его теплой улыбкой, а он рассказал ей про электробритву, которая сломалась через неделю после того, как он получил ее в подарок на Рождество, а еще вот интересно, какова вероятность, что до конца недели снег выпадет, и они оба согласились, что будет славно, если все вокруг станет белым, хотя обычно в Лондоне под снегопадом понимается слякоть. В конце концов, Картер вернулся в штаб-квартиру Секс-Дивизиона, на их обычное место у окна. Уилл отправился к игровому автомату, а Картер в это время делал заказ, притворяясь безразличным, но прислушиваясь к разговору с Эйлин.

— Ну? — спросил Гарри с ноткой незаинтересованности в голосе. Он не хотел выглядеть слишком любопытным на фоне общей индифферентности команды, но любил, чтобы все факты были рассортированы, разложены по полочкам, тогда можно двигаться дальше по жизни, в голове всегда должна быть кристальная ясность.

— Что — ну? — Картер уселся на свое место, сунув руку между колен, чтобы придвинуть стул к столу, поднял кружку к губам и сделал медленный глоток, распробовал пиво на вкус, он тянул время и изо всех сил пытался разозлить остальных.

— Сколько очков ты набрал прошлой ночью, лицемерный мудила?

Гарри опаздывал. Сильно опаздывал. И этот ленивый мудила Балти его даже не разбудил. Гарри сел на кровати и выдохнул, глядя, как вздымается вверх изо рта и рассеивается, а затем медленно исчезает туманный влажный воздух, он подставил под спину подушки, попытался уловить свой сон, но сон ускользал, уходил в глубь памяти и прятался в подсознании. По радио говорили о пожаре в метро, эвакуировали «Клэпхэм Норт», и уже прибыла лондонская пожарная бригада, под землей застрял поезд на «Дистрикт Лайн», полный пассажиров, пассажир упал под поезд на «Уайтчэпел», листьями завалило пути у «Ватерлоо», поезда под угрозой схода с рельсов, авария на М25, полиция вытащила из машины женщину с ребенком, обычная такая развлекуха и игры обветшавшей инфраструктуры. У него оставалось пятнадцать минут до того, как он должен быть на работе, он не собирался так опаздывать, ну да ладно, ерунда, что он сейчас может сделать? А потом Балти просунул голову в его дверь и сказал, что сам только встал, ебаный будильник не прозвенел, что лучше бы они будили друг друга поочередно. Он начинал на полчаса позже Гарри и потому вполне успевал на свою работу, он протянул Гарри чашку с чаем и тарелку с двумя тостами, плавающими в луже расплавленного маргарина, а затем захлопнул дверь и вернулся на кухню.

Гарри глотал чай с молоком и двумя кусочками сахара, все еще вспоминая свой сон, голова оставалась ясной, несмотря на вчерашнюю попойку Они ушли из паба под закрытие, хотя Уилл съебался уже в районе десяти, дрочила, а остальные догнались по дороге домой. Вот это типичный Уилл, выберет момент и съебется перед самой бузой. Гарри оглядел комнату: наполовину задернутые занавески, вещи разбросаны замысловатой кучей по всем ящикам комода. Надо бы отнести все это в прачечную. Затем он сосредоточился, словно погружаясь в глубины своей головы, электрический выключатель врубили, по проводам скачет ток, и вот перед глазами все отчетливей восстанавливается эта сцена, и цвета расплываются внутри обведенного фломастером контура.

Они с Балти, судя по их виду, были в тропическом раю — оба в ярких желтых шортах. Он сосредоточился еще сильнее, восстанавливая в памяти их следы, длинное очертание от ветра, на чистом белом песке, он моложе, на четыре или пять лет, и они, должно быть, на Филлипинах или в Индонезии, где-то в Юго-Восточной Азии, потому что они — тощие коричневые дети, играют в песке, ищут крабов, а потом превращаются в тощих белых детей, которые строят замки, а потом снова появляются коричневые дети, идут вброд по прозрачному синему океану, подняв над головами маленькие сети, по пояс в море, в нежно плещущемся море, белые дети швыряют мусор и использованные презервативы, коричневые дети ищут рыб, помнят о том, что здесь водятся акулы. Он видит, как над водой возник плавник, он приближается, и внизу живота защемило, когда он представил, как подкрадывается это чудовище, острые зубы-лезвия — превосходный инструмент для ампутации, жертв утащили на дно, они молчат, чистая синяя вода превращается в густую артериально-красную, над водой вспрыгивает дельфин, а потом плюхается на живот, и улыбка разрезает его мультяшное кислотное лицо.

Гарри откусил кусок тоста и натянул одеяло повыше. Гарри нравились дельфины. Всем нравятся дельфины. Кроме американских военных, которые учат этих несчастных животных перевозить взрывчатку на миссиях камикадзе. А еще ловцы тунца — их совершенно не ебут дельфины. А еще парки развлечений, которые держат этих ублюдков в заточении и учат их выделывать трюки, чтоб заработать себе на ужин. Жизнь — дерьмо, если ты дельфин и оказался не в том месте и не в то время. Какое-то время назад два дельфина жили в Темзе, но в этой воде оказалось так много говна, что они заболели, а потом из-за этого загрязнения у них облезла кожа. Он не помнит, спаслись ли они, угасающий голос по радио так и не успел рассказать конец истории. Вот так всегда, одно неверное движение — и все, тебя уже сварили в промышленном котле заживо. Но красить дом на материке, в Уондсворте — там можно умереть от холода. Они должны вначале включить газовые обогреватели, так что работа должна начаться несколько позже, чем обычно, это можно использовать как предлог для опоздания. Что за нахухоль? Он чуть не пролил чай.

Снова сосредоточившись, Гарри заставил себя вернуться к этим следам на песке у заброшенного пляжа, экзотическое пристанище, и они сидят с лучшим другом, как братья, оба загорелые и подтянутые, с голой грудью, и им подают внушительную тарелку с рисом и блюдо с желтым ананасом и тертым кокосом, густые коктейли из бананов в высоких стаканах, нарезанные ломтики папайи и дыни на отдельной тарелке. Ослепительно зеленая змея сползает вниз по пальме, и эти двое едят и смотря на нее, пытаются угадать, ядовита ли она. Крошечные прозрачные геконы устроились на потолке и смотрят, как разворачивается действие сна, он обращает взор на песок и видит, что дети возвращаются к причалу со своей добычей, с безжизненными серебристыми полосками протеина. Он чувствовал себя счастливым. По-настоящему удовлетворенным. Рыбаки были детьми, но в то же время и взрослыми. Они состарились в своей юности, но невинность жила в них до самого момента смерти. Дальше он не мог вспомнить. Остаток сна померк, стал недосягаем, загадка смылась алкоголем прошлой ночи. Он опаздывал, но теперь ему на это наплевать. Сны Гарри обычно предопределяли его настроение на весь предстоящий день. Ему снилось много снов. Он был в хорошем настроении, зная, что в остаток дня его ничто не потревожит.

Манго был единственным, кто оставался в офисе, он удивился, когда бросил взгляд на часы на мониторе и обнаружил, что уже практически десять. От долгого сидения за компьютером болели глаза. Он не устраивал себе перерывов в работе, которые так рекомендуют медики, он откинул голову назад, покрутился на кресле. Отвернулся от машины и сфокусировал взгляд на дальнем углу просторного офиса — этот офис занимал весь девятый этаж здания. Предполагалось, что такая планировка офиса поможет умиротворить мысли и создаст иллюзию свободного пространства, что максимизирует рабочий потенциал, но серые разделительные стенки и большие комнатные растения все равно создавали ощущение замкнутости. Картинки, тщательно вырезанные из The Times и Economist, прикреплены кнопками к доске для всеобщего обозрения. Постоянное ожидание то ли увольнения, то ли очень большой премии.

Даже будучи ценителем уникальной природы корпоративной жизнестойкости, Манго, или Джеймс Уилсон, как называли его коллеги, предпочитал те вечера, когда практически все сотрудники уже ушли из офиса. Вот тогда он мог полностью расслабиться, спокойно бороздить базы данных, отмечая для себя потенциальные мишени. Большинство людей, с которыми он работал, вызывали у него легкую тошноту, но он охотно готов был прикусить губу. Компенсация за этот ад являлась в форме большой денежной премии. Это, в свою очередь, позволило ему выбраться из бедности, в которой прошло все детство. Манго был хорош в том, что делал, у него и в самом деле все отлично получалось, чего нельзя было сказать о многих его коллегах, которые получили дорогое образование и беспечно вертелись в быстро меняющемся мире предметов потребления, в котором никогда нельзя расслабляться. Но в World View, в образчике мультинационального предприятия, в счет шли только результаты, неважно, какое у тебя образование, обычное среднее или любое другое, промашки тут не прощались. Мэгги бы одобрила. Манго сделал большое одолжение великой леди. Да, ему повезло, ведь он работал в компании головорезов, здесь любая человеческая слабость удаляется нажимом на клавишу Delete, и он твердо верил в то, что структура WorldView отражала всю структуру современной экономики. Манго сумел обставить коллег но работе и пожинал плоды. У Джеймса Уилсона были амбиции. Он постепенно выбивался вперед, делая деньги, работая над собой.

Манго уставился на юкку. Сосредоточился, разглядывая экзотическое растение, пытаясь приспособить глаза к вальяжно раскинувшему листья тропическому чуду. Это самая большая юкка, которую он когда-либо видел, стоит, должно быть, минимум сотню фунтов. Острые листья с четкими краями, седоватая прочная кора.’ Их младший сотрудник тщательно протирает каждый лист, листья сияли под офисным искусственным освещением. Глаза Манго постепенно приспосабливались. За такое растение заплатили слишком много, но Манго привык мыслить перспективно. WorldView получил за предыдущий финансовый год рекордные прибыли. Так что теперь можно позволить себе сделать что-то на благо здоровья своих сотрудников. В Британии такого не практикуется. Он понял это, пока рос, и именно потому решил для себя жить в роскошной квартире, где не протекают потолки и где никто не посмеет творить вандализм. Он не хотел смиряться и всю оставшуюся жизнь считать копейки и мучиться от того, что сидит на шее у родителей. Никто ведь не собирался протягивать ему руку помощи. Мэгги поняла этот существенный факт, она оказалась настоящим другом для тех людей, которые были готовы поднять свои задницы и начать работать. Она была истинным патриотом, если дело касалось реалий мультинациональной торговли. Он воспользовался своим шансом и влился в бесклассовое общество.

Манго думал о своем брате. Пит, должно быть, тоже выбрал для себя лучшую участь, когда сбежал, хотя в самые мрачные минуты Манго всегда представлял одну и ту же картину: залитая красным светом площадка, и Пит продает свой рот за пару шиллингов, чтобы свести концы с концами. Мальчик по найму, он в игре, преодолевает себя снова и снова, пока он не сделает себе карьеру, и пусть тогда политиканы и финансисты доводят свою политику до конца, до логического заключения. И где он сейчас, этот Пит? Манго ждал своего старшего брата, пусть тот распахнет двери и войдет, держатель доли нового государственного консорциума, самый крутой парень, никак не меньше. Пит ведь попытается преуспеть. Может, так оно и есть, откуда об этом знать Манго, и хотя единственно так он и хотел думать, у, него были сильные сомнения. Кто он такой, чтобы судить своего брата? Иногда он тупо злился, представлял, как схватит Пита за грудки и скажет ему, какой он все-таки мудак, не оставил им тело, которое можно было обмыть, и похоронить, и оплакать, просто взял и съебался, это тоже случилось перед Рождеством, ударить пария, затем пнуть ногой, когда он упадет на землю, пинать его по лицу до тех пор, пока оно не превратится в сплошное месиво, взять паяльную лампу и выжечь все опознавательные приметы, расплавив воск.

Каждый год мама Манго покупает Питу подарки и кладет их под рождественскую елку. Она покупает их, будучи еще трезвой, потом заворачивает, прихлебывая из праздничного стакана виски, кладет вместе с другими подарками, затем напивается. Всегда одно и то же. Каждый год. Наступает рождественское утро, семья собирается вместе. Старик распаковывает подарки. Две сестры Манго, обе никогда не были замужем, но всегда мечтали выйти замуж, грустная история, если честно. Потом начинается знакомая рутина, все передают друг другу подарки, оттягивают тот самый момент, откладывают его, рыскают в поисках чего-то еще, что можно открыть, пока ничего не останется, только груда бумаги с красноносым Рудольфом и пастухами, которые выхаживают свои стада на благо скотобойни, вот оно, оставленное на самый конец, окруженное разодранной упаковкой, как, ебаный в рот, и всегда, этот подарок Питу от мамы на Рождество. Миссис Уилсон ничего не говорит, берет этот подарок, прячет его за шкафом в своей комнате вместе со всеми остальными подарками, и слезы текут по ее щекам, стекают прямо ко рту, соль материнского горя, вот еще одна женщина сломлена, размазана по асфальту. Это печально, так, ебаный свет, печально, что иногда Манго хотел разреветься, как ребенок.

Гарри и Балти прибыли в паб первыми, владелец заведения Лен нацедил им две пинты «Гиннеса» — промыть кишки, выставил кружки на прилавок, такое вот начало долгого дня. Это был третий раунд Кубка FA, и у Челси домашний матч с. Портсмутом. Вчера вечером тут было людно, несколько кружек лагсра под конец недели; Балти понимал, что теперь ему придется считать каждый пенни, раз он стал безработным. Будет жить на пособие, на следующей неделе предстоит собеседование, Балти был готов ко всем этим несчастьям. Хуйня это все. Помпи привезут за собой в Лондон моб, так всегда бывает, и Томми Джонсон с дружками уже успел отметиться вчерашним вечером, они, заведенные и взбудораженные, готовы были гнать Помпи аж до Чаринг Кросс или даже до Элефант.

Портсмут всегда казался лакомым кусочком, из подобной встречи не грех сделать шоу, Команда 657 в этих фирменных шмотках, как будто ты снова попал в восьмидесятые, все очень хорошо помнят это времечко. Балти засмеялся, снова представив себе того парня в розовом спортивном костюме, этот парень перешел все границы со своим дурацким костюмом, встал и поссал прямо во время матча на Бридж. В юности и у них случались драки, но теперь они повзрослели, стали мудрее и были счастливы оставить на долю Джонсона и его приятелей право размахивать кулаками. Теперь все по-другому, фанатские игры ушли в глубокое подполье, футбол перестал быть массовым, хотя на обычных заурядных матчах можно встретить кучу старых знакомых рыл, готовых помахаться. Но это все — прошлое. Времена изменились. Балти сделал большой глоток из своей кружки, и ее содержимое отправилось в желудок, а затем — в кровь, неминуемая пинта — первое дело субботним утром. Даже Гарри с незапамятных времен выпивал эту пинту «Гиннесса». Он же не фашист.

— Какие-то ирландцы тебя вчера тут искали, — сказал Лен, пробив чек и забрав десятку Балти. — Пятеро. Огромные такие ублюдки. Они спрашивали тебя по имени. Я сказал, что две недели тебя не видел. Они сделали заказ, проторчали тут полчаса, потом ушли. Тот, который задавал всякие вопросы, имел такой вид, как будто получил пизды. Все рыло разбито, пиздец просто. Похвалил даже наше темное пиво. Сказал, что они еще вернутся. Искали приключений паевою жопу. Скажу тебе точно: они тебя ждали не для того, чтобы угостить пивом.

— Что они еще сказали? — спросил Балти — он знал, что МакДональд не из того сорта парней, которые, получив пинок по яйцам, посмеются и забудут про инцидент, отнесутся к нему как к полезному жизненному опыту. Хотелось бы надеяться, что все обойдется. МакДональд не настучит на него, но, честно говоря, возмездие было неминуемо. Балти сам заварил эту кашу, такие истории обычно плохо кончаются.

— Ничего, — сказал Лен. — Лично мне — ничего. Их, похоже, больше интересовала входная дверь. Те, кто приходил и уходил, — они старались запомнить в лицо всех посетителей. Не особо, как мне показалось, вменяемые ребята.

Между выступлениями двух команд был перерыв, ди-джей на сцене выдавал звуковые спецэффекты. Уилл заказал две пинты «Укуса змеи» и пробирался сквозь толпу к Карен. Ее лицо и руки покрывала тонкая пленка пота, красный кардиган обвязан вокруг талии, черная тушь слегка размазалась. Выпить «Укус змеи» было ее идеей. Уилл уже много лет не прикладывался к нормальному коктейлю. Во многих пабах просто перестали их готовить, хотя клуб «Вербал», казалось бы, не особенно был обеспокоен тем, чтобы нормально запастись темным пивом и сидром: горячительными напитками для своих клиентов. Впрочем, в клубе тусовалось мирное, совершенно анархическое сборище. Он передал Карен пластмассовый стакан и уселся рядом на лестнице, возвращаясь к их разговору, она сложила экземпляр Two Sevens, который читала.

— Сегодня три года с тех пор, как умерла моя мама, — сказала Карен.

Уилл заметил, как затуманились ее глаза.

— У нее была тяжелая жизнь, видишь ли. У всех женщин ее поколения была тяжелая жизнь. Говорят, что теперь стало по-другому, я и думаю, что в каком-то смысле так оно и есть, но все равно — мы живем в мире, который создан мужчинами и для мужчин. Моей маме приходилось вкалывать чуть ли не до самого дня смерти. Хотя у нее была вера, которая никогда ее не покидала. Она воспитывалась в католичестве. Верила в Бога, и в рай, и в лучшую жизнь после смерти, все терпела, принимала как неизбежность. Как будто любящий всех нас Бог мог придумать такую жестокую штуку, как рак.

Уилл кивнул. Он не мог с ней не согласиться, впрочем, он не считал, что мужчинам в этой стране приходится легче. Он думал, что больше тут важно социальное происхождение, сексизм — вот очередной элемент в стратегии «Разделяй и властвуй». Но он не хотел спорить. Уилл любил женщин. Может, он даже любил Карен.

Атмосфера в «Хайде» была раскалена до предела, все на взводе, Картер разводил блондинку, а две ее подружки ждали, пока Гарри и Балти проявят к ним хоть какой-нибудь интерес. Гарри откинулся, уперевшись спиной в стену, и думал, с чего бы начать, а Балти прилепился к музыкальному автомату. Играл «Опе Step Beyond» от Madness, на этом месте они оба обычно начинали изображать игру на саксофоне, но было понятно, что после подобного выступления девчонки стопроцентно примут их за полных мудил. Гарри раздумывал, что бы такое сказать, но на самом деле ему лень было даже заморачиваться, он отлично подрочил утром перед футболом, посидел в наполненной ванной, выпаривал из пор присохшие к телу куски недельной краски и скипидар, осадок лагера медленно выветривался из организма, это был его первый шанс, начиная с понедельника, погонять лысого. Балти взвешивал шансы, подумал, что выглядят эти девки нормально, но, на его вкус, слишком, блядь, моднявые, слишком, блядь, наглые, сами себе все портят. Впрочем, им явно не до них, они даже глаз не поведут в сторону пары этих тупорылых мудил. Гарри уже успел перебрать, последняя суббота футбольного сезона — это всегда грустно.

— Ну и где ты достала такие сережки? — спросил он, наклонившись и почти упав на грудь этой биксе, оперевшись на музыкальный автомат, он смог, наконец, твердо встать на обе собственные ноги, он вдруг пожалел, что начал разговор с такой говенной темы. Когда он более внимательно вгляделся в лицо девицы, то понял, что она может быть его ровесницей или даже старше, что она, в конце концов, знает, кто такие Madness.

— Моя подружка привезла их с Гоа. Она работает там ди-джеем. Они серебряные, а камень внутри — это рубин. Обошлись в десятую часть тех денег, которые ты заплатил бы в Лондоне.

— Когда я был помоложе, я тоже носил серьгу в ухе, но каждый раз во время драки ее кто-нибудь дергал, чтоб порвать мне ухо. Ничего особенного в ней не было. Просто серебряное колечко.

— Я думала о том, чтобы сделать пирсинг в носу, но теперь каждый это делает, — сказала она, расширив глаза, обведенные слегка размазавшимся карандашом. — У меня был проколот правый сосок, а моя подружка вставила штифт в губу.

Стук молотков отдавался в Черчилль Мэншн глухим низким эхом, тупой грохот стали об асфальт — этот звук заполнил тоннели и аллеи, просочился сквозь ворота и через площадь и донесся до того самого места, до лавочки, на которой сидел Балти. В момент, когда вибрация достигла его слуха, мало что оставалось от изначальной силы этого звука. Из строения вдалеке раздавалась музыка, тяжелые басы гремели в унисон с молотками. Он не прислушивался к этим звукам нарочно. Просто чувствовал, как в черепе постоянно отдает тупой болью, а солнце припекает голые руки. Татуировка со львом стерлась и постарела, от былой славы остался только тусклый призрак. За эти пятнадцать лет чернила успели впитаться, и Юнион Джек, обернутый вокруг короля саванны Стэмфорд Бридж, утратил четкость границ красных, белых и синих полосок. Кожа зарубцевалась, всосала рисунок. Вот уже две недели Балти пытался оправиться, попав под выплеск гнева МакДональда, синяки и переломы все еще заживали.

— Ты не против, если я посижу рядом с тобой чуть-чуть, сынок? — спросил тот человек у Балти.

Балти покачал головой. В последнюю пару дней этот старикан с тележкой появлялся тут в одно и то же время. Вначале Балти это раздражало, но он промолчал. Вокруг — свободный мир, и они живут в демократическом обществе. Одном из старейших на этой планете. С лучшим в мире правосудием и самыми прекрасными вооруженными силами, где люди имеют понятие чести и глубоко почитают приличия.

Джордж, как выяснилось, был не таким придурком, каким показался на первый взгляд. За пятьдесят, с мутными глазами Лабрадора, в измятой одежде. В это утро он был чисто выбрит. Именно на это занятие совсем забил Балти. Он обычно мог себе позволить не бриться не больше одного дня. Не зря потратил денежки на пластмассовые бритвы. Но в последние пару месяцев он забивал на то, чтобы побриться, по два, по три, по четыре дня. Лучший друг даже обвинил его в том, что тот превращается в хиппи, в длинноволосого дрочилу, которому необходима хорошая баня. Волосы тоже давно надо было постричь, они изрядно отросли. Он упал ниже некуда, дальше невозможно так потакать своей лени. Ладно, он скоро сходит к парикмахеру. Но четыре фунта — это четыре фунта, в трудные времена такими деньгами не бросаются.

Что и требовалось доказать. Ты перестаешь следовать собственным принципам. Все равно, это не имеет значения. Правда не имеет. Именно это ты и понимаешь. Если несколько месяцев подряд просидеть в жопе, то волей-неволей поменяешь свои взгляды. Матери-одиночки получают пизды от политиканов, политики орут, что те высасывают ресурсы из государства. И ты раздумываешь, есть ли капля правды в этой кампании официальной ненависти, и вот уже получается так, что ты на все это повелся, образ мышления из серии «Нет дыма без огня». И какая-нибудь малолетка пойдет на панель ради лишней десятки в неделю. Политики заставляют тебя думать так, как им нужно. Постоянно нападают на тебя и дают пизды. Они атакуют твой рассудок и долбят по башке, навязывая свои взгляды. Но это возвращает тебя в реальность. Заново открывает глаза.

На «Ягуаре» не осталось и пятнышка. Все вычистил один из этих камергеров из персонала Eyeties. Шикарный мотор, никто этого не собирался оспаривать, но коллекцию дисков Манго вряд ли можно было назвать столь же шикарной. Обычная груда говна. К счастью, в машине оказался кассетник, и Уилл спас их гордость и их души и зарядил приличный саундтрек. Они мчались на север, и электрический «суп» Гарри делал свое дело, сносил им башни, сам же повар сидел на заднем сиденье вместе с Картером и Балти и дремал.

Уилл сидел впереди, рядом с капитаном Манго, играл с настройками радио, все время попадал на классику. The Jam гремел на радио Underground, а Секс-Дивизион выполнял свою миссию, бомбя Бирмингем, Манго чувствовал своей правой ногой пульсацию мотора, эта пульсация щекотала яйца. Уилл подождал, пока закончится песня, и поставил подборку с Blaggers ITA, но традиции уличных банд. Впрочем, этот «Ягуар» был создан не для того, чтобы въезжать на нем в витрины магазинов, это не относится к дерьму с печатью «Сделано в Британии», это первоклассная модель, собранная с предельной аккуратностью, а не колымага, на которых рассекают хип-хоповые пиздюки, купившие права по блату. Манго не стал бы выебываться, носа бы не показал без противоугонной системы. Нет, блядь, никоим образом.

Парни на заднем сиденье вполне быстро убрались своим электрическим «супом», пища для людей, Манго слегка нервничал при мысли, что кто-нибудь из этих болванов на заднем сиденье решит вдруг проблеваться, Гарри же это казалось смешным — он все время подначивал этого наглого мудилу за рулем, Капитана Скарлета, говоря, что его тошнит, что его кишки сейчас вывернутся наружу. Он даже не знает, сможет ли удержать в брюхе тот сервелат, которым наелся прошлой ночью, маринованный лук, соленые огурчики и чипсы, а еще он, возможно, забрызгает обивку машины и завтраком, яичница с беконом по специальной цене.

Манго бросил взгляд в зеркало заднего вида, уставился жирному прямо в глаза и сказал ему очень серьезным тоном, резко и отчетливо, такого тона от Манго не слышали никогда до этого ни Гарри, ни остальные парни, настоящий голос Джека Потрошителя, этот немного сдавленный, резкий голос заставил их выпрямиться и внимать — Манго сказал, что если Гарри изгадит «Ягуар», то я сверну на обочину и тут же высажу тебя, придурок, это моя ебучая машина, и я плачу за этот мудацкий бензин. Я выкину тебя и поеду дальше, и дальше на трассе нет никаких разворотов через двойную сплошную, так что я за тобой не вернусь. Я делаю тебе одолжение, второго шанса не будет. Веди себя нормально.

Гарри же хотелось добраться до Блэкпула в комфорте, получить удовольствие от поездки, потормозить после этого «супа», ему не улыбалось стоять и ловить попутки на обочине, задыхаясь от выхлопов. Он хотел провести уикенд с удовольствием. Повеселиться. Может, присунуть кому. Это же так естественно. Я пошутил, Манго, дружище, где твое чувство юмора, несчастный ты мерзавец. Манго же, во избежание неприятностей, завернул на очередную заправку и припарковался, парни вышли отлить, теперь они попали в другой мир, аванпост в центре пустыни.

Балти сидел в «Юнити» вместе с Гарри и Картером. Манго наотрез отказался участвовать в этой авантюре. Он слитком много чем жертвует, не может себе позволить ввязываться в эти жалкие споры, шататься по трущобам, рискуя порезать руки. Да, жаль, конечно, что Балти вот так избили, но лучше бы он заплатил кому-нибудь, и этот кто-то пусть выполнит работу от его имени. Всего-то делов — прошвырнуться по пабу и послать какого-нибудь жесткого ебанько в Белхэм. Дать пизды по доверенности. Если дело коснется денег, если понадобятся просто фунты и пенсы, тогда Манго будет первым, кто полезет в бумажник. С этим нет проблем. Он готов поддержать своего старого друга холодными и грубыми наличными, вложить свои деньги туда, где в них больше всего нуждаются. Разве есть лучший способ решить эту проблему, а? Но Манго не просек фишки. Балти так долго его обсирал после этого.

Уилл пытался отговорить их от этой идеи. По его мнению, они делают большую ошибку, он старался убедить их не делать этого, осторожно подбирая слова, хорошо понимая их логику. В этом не было ничего удивительного для Балти, поскольку Уилл — не из любителей попиздиться, этот парень всегда был голубем мира, хотя не того тина дрочил-пацифистов, которые готовы улечься на тротуар и позволить каким-нибудь психопатам пинать себя по башке просто ради прикола. Уилл считал, что рано или поздно дурная кровь остынет, иначе все, кто окажется в этом замешан, перережут друг друга до смерти. Что тот, кто сильнее, должен уйти подальше от беды, не продолжать противостояние. Уилл был верен своей природе. Они не могли обвинять его, таковы были его убеждения, и хотя Балти и все остальные не собирались с ним соглашаться, считая, что это все хуйня — если честно, в этом было его истинное видение подобного возмездия. А Манго привык откупаться ото всего деньгами, вот и теперь он считает, что предложением денег можно заменить понятие дружбы.

Картер и Гарри сели рядом с Балти, Слотер уставился в свой стакан, изучая смазанное отражение, этот парень — практически угроза для общества, источник неприятностей, со всеми своими заморочками. Лучше даже не пытаться подъебывать парня, у которого бешено сверкают глаза и который хранит мачете у себя под подушкой.

За соседним столом сидели Марк, Род и Том. Секс-Дивизион знал этих юнцов по футбольным матчам и пересекался с ними в пабе, и новость, что Балти отделал ирландец, наверняка владелец сезонного билета на Миллуолл, вызвала живой интерес. Джонсон кое-что задолжал Балти, много лет назад, когда тот еще был ребенком, случился некий инцидент, и Гарри, Балти, Картер и вся команда, с которой они тогда шатались, спасли Тома от расправы в Кардиффе. Хороший был выездной денек, Челси отрывались на полную катушку, и во время, и после игры. Они даже зашли на трибуны Кардиффа, где собрался их главный моб, и только полицейский эскорт смог выпроводить их обратно на свои места. Пошли разговорчики о том, чтобы вмешаться, а когда драка переместилась на улицу, все оказалось гораздо страшней. Балти тогда помог им выбраться из переделки.

— Я что, единственный парень, который бухает, да? — спросил Слотер, одним махом залив в горло четвертую пинту, усталый, и с ужасной гримасой уставился назад.

Викарий приводил цитаты из священной книги и произносил слова утешения. Присутствующие на похоронах внимали ему в молчании. Манго сидел рядом с отцом. Справа от него была Дебби, с другой стороны от старика — Джеки, она сидела, прижав к глазам салфетку. То и дело опускала эту салфетку, но не дольше, чем на несколько секунд. Манго посмотрел на сестру, сглатывая тупой комок раздражения. Она недавно покрасила волосы, и черные корни, которые обычно просвечивали и так раздражали его, исчезли. По крайней мере, она не всхлипывала слишком громко, так, чтобы эти всхлипы эхом отдавались по стропилам, ставя его в дурацкое положение.

Уилсоны собрались вместе в своем несчастье. Манго купил новый костюм. Ткань хорошо пахла. Шитьё оказалось превосходным, и это только упрочило его и так уже раздувшееся чувство достоинства. Его одежда была новой, и живой, и сияла процветанием и успехом в этой старой, заплесневелой и провонявшей смертью церкви. Цветы придавали колорит мрачному интерьеру, но они обречены увянуть в следующие пару дней и служат только для того, чтобы как-то расцветить эту омерзительную атмосферу. Самое красивое, что здесь было, так это окна из разноцветного стекла.

Зрелище являло обычный набор классических образов — Христос-дитя, со своими отцом и матерью, Христос-юноша, пригубляет вино вместе со святыми, умирающий Христос, прибитый к распятию, истекающий кровью, которая струится из головы и груди, миф и история слились воедино, провозглашая самопожертвование и воскрешение. Сердце и легкие расплющились под весом умирающего человека, садизм римлян — вот он, явлен над головами прихожан, детально прописан в черном и белом, красном и желтом. Эти цвета преобладали. От перемещающихся на небе облаков эти образы начинали размываться. Стекло поймало солнечный свет, отфильтровало его через призму, тысячи драгоценных камней слились в разномастную груду света, и этот свет сочился и освещал летающую пыль, подсвечивал эпитафии, выведенные на серых каменных стенах.

Маргарет была любимой женой Николаса Яша и любящей матерью Эмили и Патрисии Янг. Она умерла при родах в 1847 году, и хотя ее супруг и дети по ней весьма скучали, они были удовлетворены знанием того, что она сидит рядом с Богом в царстве вечного света, окруженная ангелами и святыми, вместе с их сыном Джеймсом, который умер вместе со своей матерью, нерожденный дух, он всегда будет покоиться в небесном королевстве, божественном мире, где не существует ничего, кроме любви и бесконечной радости.

Манго попытался не обращать внимания на игру света на разноцветном стекле и сконцентрироваться на том, что говорит викарий. Он не хотел читать эти надгробные надписи. Они вводили его в депрессию. Он никогда раньше не видел этого викария, поскольку, в конце концов, Уилсоны были не такой уж набожной семьей, но даже если и так, все равно то, что они собрались сегодня здесь, — это правильно. Чтобы духовник, некто, кого учили совершать христианские таинства, отдал бы последний долг, отслужил бы официальный ритуал. Но Манго вдруг поймал себя на том, что ему трудно следовать словам викария. Он читан им лекцию о слепых материальных ценностях и о новом духовном порядке, о добре, и зле, и благословении, которое получаешь после долгой, тяжкой битвы. Материализм задушил гуманность, и в такие времена, как сейчас, важно помнить, что существует дух, который надо воспитывать, что смерть следует воспринимать не столько как конец, сколько как начало. Манго раздумывал, интересно, слышал ли когда-либо этот викарий про доли, и денежные обязательства, и прибыли, которые становятся явью, если человек с деловой смекалкой мудро совершает свои вложения? Викарий, очевидно, никогда не чувствовал, как новый «Ягуар», взревывая, рывком разгоняется выше отметки в сотню миль. Вот она, жизнь.