Несмотря на запрещение городской управы, он сидел верхом на пушке Зам-Заммах, стоявшей на глиняном постаменте против Аджайб-Гера, Дома Чудес, как называют Лагорский музей. Тот, кто владеет Зам-Заммахом, этим «извергающим огонь драконом», владеет Пенджабом. Большое орудие из позеленевшей бронзы всегда бывает первой добычей победителя.

Кима можно было оправдать до известной степени — он только что согнал с пушки мальчика Лалы Динаната — ведь Пенджаб находился во власти англичан, а Ким был англичанин. Хотя он был смугл, как любой туземец; хотя он предпочитал говорить на местном наречии, произнося слова как-то монотонно и певуче; хотя дружил с мальчиками на базаре — Ким был белый, беднейший из бедных белых. Женщина смешанной касты, присматривавшая за ним (она курила опиум и делала вид, что держит лавочку подержанной утвари у сквера, где стояли дешевые кэбы), рассказывала миссионерам, что она сестра матери Кима; его мать была нянькой в семье одного полковника и вышла замуж за Кимбалля О'Хара, сержанта Меверикского ирландского полка. Впоследствии он получил место на Синдо-Пенджабо-Делийской железной дороге, и его полк вернулся без него. Жена умерла от холеры в Ферозепоре, и О'Хара стал пить и шататься по линии с трехлетним ребенком, у которого были смышленые глазки. Различные общества и капелланы усердно старались захватить ребенка в свои руки, опасаясь за его участь, но О'Хара ловко ускользал от них, пока не встретился с женщиной, курившей опиум; от нее он научился любить опиум и умер, как умирают белые бедняки в Индии. После смерти у него осталось имущество, состоявшее из трех бумаг — одну из них он называл «пе varietur», потому что эти слова были написаны под его подписью на бумаге, а другую — «чистой отставкой». Третья бумага была свидетельством о рождении Кима. «Эти вещи, — говаривал он в свои счастливые часы после курения опиума, — сделают человека из маленького Кимбалля». Ким не должен был ни под каким видом расставаться с этими бумагами, потому что они составляли орудие волшебства, магии — той магии, в которой упражняются люди, вон там, за музеем, в большом белом с синим доме «Джаду Гер», Волшебном доме. Он говорил, что со временем все обойдется, и Ким вознесется среди громадных колонн, полных красоты и силы. Сам полковник, красующийся на коне во главе лучшего полка в мире, позаботится о Киме — маленьком Киме, которому должно житься лучше, чем его отцу. Девятьсот перворазрядных дьяволов, главой которых является Красный Бык на зеленом поле, будут заботиться о Киме, если они не забыли О'Хару, бывшего главного надсмотрщика на Ферозепорской линии. После этих слов он горько плакал, сидя на камышовом стуле на веранде. Когда он умер, женщина зашила пергамент, бумагу и свидетельство о рождении в кожаный чехольчик, который повесила, как амулет, на шею Киму.

— И когда-нибудь, — сказала она, смутно припоминая пророчество О’Хары, — к тебе придет большой Красный Бык на зеленом поле, и явится полковник на большом коне, и — переход я на английский язык — девятьсот дьяволов!

— А! — сказал Ким. — Буду помнить. Красный Бык и полковник на лошади явятся, но прежде, говорил отец, придут двое людей, которые расчистят путь для этого. Отец говорил, что они всегда поступают так и что это всегда бывает, когда люди занимаются волшебством.

Если бы женщина послала Кима с бумагами в какое-нибудь местное учреждение, его, конечно, взяла бы какая-нибудь провинциальная ложа и отослала в сиротский масонский приют в горах; но она не доверяла магии. У Кима также были свои воззрения. Когда он подрос, он научился избегать миссионеров и белых людей серьезного вида, которые расспрашивали его, кто он и что он делает, потому что Ким с громадным успехом ничего не делал. Правда, он знал чудесный, обнесенный стенами город Лагор от Делийских ворот до наружного форта Дич, был коротко знаком с людьми, которые вели такую странную жизнь, о которой не мечтал и Гарун аль-Рашид, и сам жил дикой жизнью, словно действующее лицо арабских сказок, но миссионеры и секретари благотворительных обществ не понимали красоты этой жизни. Среди гарнизона он был известен под прозвищем «Маленький Всеобщий Друг»; гибкий и незаметный он исполнял поручения хитрых, блестящих молодых франтов, пробираясь по крышам домов, переполненных народом. Конечно, это все были интрижки — он знал это, как знал все дурное с тех пор, как начал говорить, — но он любил эту игру ради нее самой, любил красться по темным оврагам и переулкам, карабкаться по водосточным трубам, любил видеть и слышать женщин на плоских кровлях, любил бешеные скачки с крыши на крышу под покровом жаркой, темной ночи.

Они вошли на железнодорожную станцию, похожую на крепость, темневшую в предрассветных сумерках. Электрические огни шипели на товарном дворе, где лежали мешки с зерном, полученным с севера.

— Это творение дьяволов! — сказал лама, отступая перед гулким мраком, в котором раздавалось эхо, блеском рельсов между каменными платформами и переплетом ферм наверху. Он стоял в громадном каменном зале, казалось, замощенном мертвецами в саванах — пассажирами третьего класса, взявшими билеты с ночи и спавшими в залах. Все часы в сутках одинаковы для жителей Востока, и потому пассажирское движение урегулировано сообразно этому.

— Вот куда приходят огненные машины. За этой дырой, — Ким показал на билетную кассу, — стоит человек, который выдаст тебе бумагу, чтобы ехать в Умбаллу.

— Но ведь мы едем в Бенарес, — раздражительно ответил лама.

— Все равно. Ну, в Бенарес. Скорей, она подходит.

Сзади них бежал сердитый фермер, размахивая бамбуковой палкой. Это был садовник, который выращивал овощи и цветы для Умбаллы. Ким отлично знал людей этого сорта.

— Этот человек, — сказал лама, не обращая внимания на собак, — невежлив к чужестранцам, невоздержан в речах и немилостив. Пусть его поведение служит предостережением тебе, мой ученик.

— Эй, бесстыдные попрошайки! — крикнул фермер. — Убирайтесь! Вон отсюда!

— Идем, — со спокойным достоинством ответил лама. — Мы уйдем с этих неблагословенных полей.

— Ах, — сказал Ким, втягивая в себя воздух, — если у тебя будет неурожай, можешь бранить только свой язык.

Потом они понизили голос и заговорили. Ким собирался отдохнуть под деревом, но лама нетерпеливо дернул его за локоть.

— Пойдем дальше. Здесь нет реки.

— Ой-ой! Разве мы недостаточно прошли за такое короткое время? Наша река не убежит. Терпение, он даст нам что-нибудь.

— Это — Друг Звезд, — внезапно сказал старый воин. — Он принес мне вчера новости. Он видел в видении самого «его», отдающего распоряжения насчет войны.

— Гм! — сказал сын голосом, выходившим из глубины груди. — Он услышал что-нибудь на базаре и воспользовался этими слухами.