Журналистка Юлия воинственна и бесстрашна, как и большинство рожденных под знаком Овна. Но и она сникла под шквалом неприятностей, которые посулили ей в тот период астрологи. Сначала мрачный одноглазый незнакомец преследовал ее повсюду. Затем из городского морга пропало тело пожилой женщины. Юлия написала об этом статью, и вот тут-то и нахлынули неприятности, обещанные Овну! Правда, сама Леди Зодиак, составившая гороскоп, предложила журналистке свою помощь. И, похоже, придется ею воспользоваться: одноглазый преследователь найден убитым, и именно Юля оказывается главной подозреваемой…
Пролог
1064 год н. э. Восточная Индия
…На миг перед его глазами промелькнуло ужасное видение – низкорослое мускулистое существо с головой быка, длинными седыми волосами и раззявленной пастью, которая стремится заглотить одинокого путника, стоящего на краю обрыва…
Джагаттунга дико закричал и, упав ничком в заросли густой травы, стал отползать от края пропасти, пятясь и царапая руки и лицо об острые листья гошкура.
Сзади захрипели и взбрыкнули впряженные в легкую повозку мулы; где-то рядом, почти над ухом, раздался истошный, почти человеческий крик грифа – и постепенно затих в верхних джунглях, сменившись хлопаньем сильных крыльев и шелестом лиан.
Где-то там, совсем далеко, крик подхватили обезьяны, и их истерические взвизгивания долго еще отражались эхом в верхних и нижних джунглях.
И снова стало тихо… Еле ощутимый ветерок колыхал листья мхитту – «царя джунглей», исполинского дерева, ветви которого крепко сплетались друг с другом, а касаясь земли, пускали новые корни – так, что среди его побегов мог запутаться и заблудиться не один пеший путник. Отправляясь в свое первое торговое путешествие, молодой купец Джагаттунга нарочно свернул с наезженной тропы, чтобы поклониться мхитту и попросить у него удачи.
Убийца
Еще месяц назад я был счастлив. Может быть, я не всегда осознавал это – до сих пор меня вообще не посещали мысли на тему «Счастлив ли я?» – я почитал их за бабские разговоры и никогда не задавался целью разобрать свое существование по косточкам. Правда, я любил; вот это мне было понятно. Женщина, которую я любил и на которой женился, доставляла мне массу хлопот, но все-таки я любил ее, любил своего сына – да, я любил свою семью, только сейчас я понял, что я любил ее больше, чем все другое на земле, и вот теперь все рухнуло, рассыпалось, повалилось…
Как и все окружающие, я почти не знал своей матери. Всегда тихая, неторопливая, молчаливая пожилая женщина – сколько я ее помню, мне никогда не приходило в голову назвать ее «молодой» или «моложавой», она всегда была пожилой… Мать никогда не мешала нам жить, мы вообще мало замечали ее, но так или иначе она все эти годы, все мои сорок семь лет, была рядом со мной и братом – незаметной тенью. Кто знал, что именно она принесет в наш дом несчастье? На девятом десятке своей жизни она разрушила все то немногое, что было мне дорого, – и разрушила не словом, не действием, а самим фактом своего существования, одним тем, что она жила, что была жива, что мы жили рядом с ней.
Все началось ровно месяц тому назад с негромкого стука нашей калитки – этот привычный звук как бы обозначил начальную точку отсчета в дальнейшем изломе наших судеб. Словоохотливая почтальонша Анфиса, громогласно требуя плясовой от моей жены, протягивала ей через забор письмо в странном длинном голубом конверте. Алка, смеясь и с нарочитым смирением заложив руки за спину, выбила перед почтальоншей короткую чечетку; конверт перекочевал в руки моей жены.
Я видел это из сарая, где правил пилу; оттуда же мне было видно, как жена ушла в дом, на ходу распечатывая невесть откуда взявшееся письмо. Она скрылась в доме, и я окончательно занялся инструментом, забыв об увиденной мною сцене; прошло не менее часа. Закончив работу, я направился в дом. Пора было обедать.
Была суббота. Пашка был в школе, моя мать возилась в огороде – идя в дом, я видел боковым зрением, как, неловко склонившись, она обирает со смородинового куста засохшие листья и бормочет что-то себе под нос; с некоторых пор у нее появилась такая привычка.
