Саша и Марат встретились в кафе. Что может быть банальнее? Она казалась яркой бабочкой, безрассудно летящей в огонь, привлеченной светом. Он казался одиноким охотником, щурящим серые миндалевидные глаза в поисках добычи. Все ходы предопределены, финал предсказуем. Но в жизни все сложнее, чем на сцене, и иногда роли меняются, тем более если за плечами каждого из игроков – своя тайна.
Саша
Моя мать умела мечтать, я узнала об этом случайно. Она была скрытной; я, пожалуй, в нее. Мы увидели Венецию по телевизору, и я навсегда запомнила ненастную, сумрачную страну. Пасмурное небо, косой дождь, хмурые дома, свинцовая вода по колено, люди в прозрачных дождевиках и синих полиэтиленовых пакетах до бедер. Вода разлилась по улицам, ее не ждали. Редкие прохожие, пустые дворцы, узкие ленты тусклых каналов, промозглая сырость. Венеция казалась отстраненной и печальной, но все же она была прекрасна. Такие лица запоминаешь сразу, потом они снятся ночами. Неприветливая Венеция похожа на мою мать.
– Как бы мне хотелось туда попасть, – сказала она тогда.
Ее глаза были сухими, в голосе тоска. Она предчувствовала: ей там никогда не бывать. Сейчас я поняла – мне тоже. Я всегда сожалею о том, что прошло, и жду того, что будет. А может, я тоскую по тому, что никогда не случится… Наверное, так, хотя я привыкла думать иначе. Но все же я скорее счастлива, моя мать – нет. Мне остается надежда, ей – уже ничего.
Меня приучили ждать что-то особенное.
– Хочешь узнать нездешние, жаркие края? – спросил Володя, мамин двоюродный брат. – Прямо сейчас?
Марат
Есть то, что сшибает голову с ног. Меня выцелил круп зебры со стула у барной стойки. Черные полосы на белом фоне плавно обтекли седалище, сойдясь в два черных глаза на ягодицах. Я только вошел, как тут же споткнулся об их пристальный взгляд, глядящий в упор. Споткнулся и остановился. С чего мне померещился самец парусника на месте женщины, сидящей у стойки? Спица стрелой вошла в клубок ее волос и вынырнула назад перископической трубкой третьего глаза – черная склера и белый круглый зрачок. Перископ качнулся, взяв на прицел, – я подошел к стойке, чтобы увидеть лицо. Пришпиленная бабочка оказалась живой. Крылья ее носа дрогнули, и она повернулась ко мне. Ее скулы пылали румянцем. Невероятно! Но это выглядело… непристойным. Мое сердце екнуло – я не ждал, но попал, повелся на женщину, раздувшую ноздри, как зверь. Подсмотрел тайную, чужую охоту и внезапно понял: это желание должно стать моим.
Зебра шла к моему столику, движения ее бедер срисовывали черные полосы юбки. Рельеф ляжек, бесстыдно обтянутых африканской, травоядной шкуркой, срисовывал я и такие, как я. Она шла ни быстро, ни медленно. Закручивая жаркий ветер из раздевающих глаз. Это могло бы взбесить, если бы желание уже стало моим. Но мне везло больше: она шла ко мне, не глядя по сторонам. Я всегда получаю свое. И я знал, она придет – ее зрачки расширились. Я взял свое еще у барной стойки. Бабочки всегда летят на свет, где их уже ждут. Я жду. И получаю свое, если хочу.
– Не занято? – спросила она.
Села лицом ко мне, перископическим глазом к остальным самцам. Неосознанная уловка, невинная на первый взгляд, на деле – двурушничество… Лишнее следует отсекать.
Вокруг меня по периметру белые столы и кресла из черного кожзаменителя, барная стойка в стиле хай-тек и абажуры, сплетенные из ротанга. Неподходящие декорации для кофейни, но у бабочки-зебры покровительственная окраска. Черно-белый узор, продуманный до мелочей, чтобы слиться с фоном и скрыться. Но каждая ягодица – мишень с черным яблоком в центре. Все взгляды попадают в десятку.
