Глеб уже привык к этим поздним звонкам. Папа Глеба работает хирургом, и за ним нередко присылают машину — и вечером и ночью. Только в этот раз звуки, доносившиеся из-за двери их с Димой комнаты, были необычными: охи да ахи какие-то, даже смех приглушенный.

Утром все прояснилось. Когда мама разбудила Глеба и повела его, до конца не проснувшегося, умываться, из кухни вышел незнакомый дочерна загоревший дяденька в майке и спортивных брюках.

— А ну-ка, ну-ка! — закричал дяденька так громко, будто Глеб не рядом с ним, а в дальней комнате. — Дайте-ка посмотреть на Зайцева-младшего!

Глеб и слова сказать не успел, как очутился под самым потолком.

— Хорош! Хорош человечек! Совсем уже мужичок! — продолжал кричать этот с неба свалившийся дяденька, глядя на него снизу вверх. — И второй, значит, тоже белобрысый получился! Как прикажешь это понимать? — спрашивает он у мамы.

В дверях стояла Неонила Петровна. Тетя Нила — соседка из квартиры напротив. Глеб ее не любил. Она всегда очень довольна собой и самые обыкновенные вещи говорит с таким видом, будто великие премудрости изрекает. И губы у нее всегда сложены в такую улыбочку, будто она что-то знает, о чем никто другой и не догадывается.

— Пришел? — спросила тетя Нила.

Удивительно, как разговаривают эти взрослые. Если он открыл ей дверь и стоит перед ней, значит, ясно, что пришел.

— Пришел.

— Ключи не потерял?

Посовещавшись, решили, что, если хорошо пробежаться, незачем и в троллейбус садиться. Минут за двадцать вполне можно до спуска на набережную добраться. А в троллейбусе — за десять. Разница не так уж велика, зато отпадает вечная и неразрешимая проблема — брать или не брать билеты?

Бежали треугольником. Впереди Игорь в белой майке и синих спортивных брюках — задавал темп. За ним, плечом к плечу, Вовка в желтой майке и зеленых шортах и незадачливый Глеб в школьных рубашке и брюках. В такую-то жару! А все Неонила Петровна со своими заботами! Если бы не она, Глеб обязательно переоделся бы, выходя из дома, не парился бы сейчас.

Сначала Глеб с Вовкой бежали изо всех сил, чтобы не отстать от Игоря. Тот с первых же шагов так разогнался, что только держись. Но довольно скоро выдохся, побежал трусцой. Толстый он очень, Игорь. А под конец так сдавать начал, что они все время натыкались на него. Но ничего, до набережной добрались. Вернее, не до самой набережной, а до моста. Тут можно спуститься вниз по лестнице и на левый берег, на городской пляж, приплыть на катере. Но можно и через мост пройти. А мост-то длиннющий! Игорь, видно, здорово устал.

— Не будем, — говорит, — через мост тащиться, катером переправимся. Денег на билеты хватит.

Катером так катером. Глеб из кармана свои двадцать копеек вынимает и отдает Игорю:

В первом «А», где учился Глеб, тридцать шесть учеников. Мальчиков двадцать, а девочек только шестнадцать. Глеб слышал, что женщин на Земле больше, чем мужчин. Может быть, это и так. Значит, их класс, как сказал бы Дима, исключение из правил. Когда первого сентября их по партам рассаживали, Глеб надеялся, что его с мальчиком посадят. Должно же было кому-нибудь из пацанов повезти — девчонок-то на всех не хватало. Хорошо бы, например, с Андреем. Они в детский сад в одну группу ходили. Или, если уж судьба у него такая, что обязательно должен с девчонкой сидеть, то пусть уже с Викой. Она, вообще-то, кривляка, каких свет не видывал, и воображуля. Но тоже из их садика.

Глеб, хотя и хорохорился перед сентябрем — подумаешь, невидаль какая, школа! — волновался отчаянно. Школа — это все-таки не детский сад. А уж с кем за одну парту сядешь — вопрос не пустяковый. Первейшее, если хотите знать, дело. Короче говоря, посадили его с Олей Волковой. Он — Зайцев, а она — Волкова! Вот уж действительно — нарочно не придумаешь! Странно даже, что пока никто в классе не обратил на это внимание.

Удивительная все-таки девочка Оля Волкова. Такое впечатление, будто она всем одолжение делает. Что ходит, что говорит. Все это медленно, все с удивлением: «Да-а?» И не столько смешно Глебу, сколько раздражает. И прическа у нее совершенно глупая: волосы, как солома, а челка такая длинная, что бровей не видно. Глаза, правда, хорошие — светлые-светлые, аж прозрачные. Только Глебу ее глаза не нужны. Он эту Олю вообще не замечает. Как Дима говорит, в упор не видит. Очень надо!

Откровенно говоря, Оля его вниманием тоже не балует. Смотрит, как на пустое место. Немножко обидно, конечно. Только никто об этом, кроме Глеба, не знает и знать не должен. Подумаешь, цаца какая! Очень много о себе понимает! А сама — умереть можно со смеху! — куклу в портфеле носит. И что интересно — платья ей все время меняет. Один раз Глеб видел ее в каком-то желтом сарафане, а другой — в черном бархатном платье. Ему бы ее заботы! Не повезло, короче говоря, с соседкой. Одно утешение, что парта их у окна. Правда, окно в школьный двор выходит. Но тоже интересно бывает. Особенно когда во дворе у старшеклассников урок физкультуры идет.

Сегодня и у Глеба есть по расписанию физкультура. Сегодня вообще хороший день: первый урок — физкультура, а последний — рисование. Но шел в школу Глеб без настроения. Нельзя, конечно, сказать, что он всегда идет в школу с настроением. Но сегодня особенно пасмурно на душе. То ли из-за вчерашнего разноса, то ли оттого, что в прописях каракулей наделал. И еще дядя Гарик не вернулся. А может быть, просто так плохое настроение. Утро хмурое. Небо тучами заволокло, и дождик брызгает. Даже не верится, что вчера еще столько солнца было. Осень все-таки…

Дядя Гарик приехал поздно. Не ночью, как в первый раз, но Глеб уже в постели лежал. Не спал только. Какой уж тут сон! Обидно — его спать отправили, а Диме кино по телевизору смотреть разрешили. Можно подумать, что это Глеба, а не Диму каждое утро не добудиться. Но Глеб в этот раз просить не стал. Во-первых, все равно не позволили бы, а во-вторых, после таких двух раундов…

Глеб сразу догадался, что это дядя Гарик звонит. Потом услышал, как папа сердито выговаривает дяде Гарику — очевидно, за то, что долго не возвращался. А тот ответил, наверное, что-то смешное, потому что папа рассмеялся и сказал:

— Нет, Гарька, ты неисправим!

Глеб немного поколебался: выйти ему встретить дядю Гарика или не рисковать. Очень не хотелось, чтобы при дяде Гарике ему разнос устроили. Но не утерпел, выбежал в коридор.

— Здоров, мужичок! — обрадовался его появлению дядя Гарик. И снова, как в то утро, к самому потолку поднял. — Еще не спишь? Вот и хорошо! А я спешил, боялся, не дождешься.