«Когда он взойдет на борт,» сказал капитан Сондерс, ожидая пока опустится причальный трап, «как, черт возьми, я должен к нему обращаться?»

Наступило задумчивое молчание, пока офицер-навигатор и помощник пилота обдумывали эту проблему этикета. Затем Митчел выключил главную контрольную панель и многочисленные механизмы судна стали замирать по мере того, как энергия покидала их.

«Корректным обращением,» протянул он медленно, «будет „Ваше королевское высочество.“»

«Ха!» фыркнул капитан. «Будь я проклят, если кого-нибудь так назову!»

«В наши прогрессивные дни,» пришел на помощь Чамберс, «я уверен, что „Сир“ будет вполне достаточно. Но нет нужды беспокоиться, если вы забудетесь: прошло много времени с тех пор, как кого-то отправляли за это в Тауэр. Кроме того, Генри не из тех, кто думает, что ему все дозволено.»

У него было три дня на прожигание жизни, поскольку не капитанская работа наблюдать за погрузкой судна или предполетным обслуживанием. Сондерс знал шкиперов, которые всегда были около обслуживающих инженеров, тяжело дыша им в затылок, но это был не в его характере. Кроме того, он хотел посмотреть Лондон. Он бывал на Марсе, на Венере и на Луне, но это был его первый визит в Англию. Митчел и Чамберс снабдили его всевозможной полезной информацией и посадили на монорельс до Лондона, прежде чем бросились к своим собственным семьям. Они должны были вернуться в космопорт на день раньше его, чтобы убедиться, что все в порядке. Было большим облегчением иметь офицеров, на которых можно положиться полностью: они были осторожны и лишены воображения, но всегда шли напролом до конца. Если они сказали, что все в порядке, Сондерс знал, что может взлетать без опасения.

Гладкий, обтекаемой формы цилиндр со свистом мчался по тщательно спланированному ландшафту. Он был так близко от земли и перемещался так быстро, что можно было получить лишь мимолетные впечатления от башен и полей, проносящихся рядом. Все, думал Сондерс, было таким невероятно компактным, как в Лиллипутии. Это был не открытый космос, поля были не больше, чем в милю длиной во всех направлениях. Этого хватило, чтобы техасец почувствовал клаустрофобию – особенно техасец, которому случилось быть космическим пилотом.

Четко очерченные границы Лондона казались валом, окружающим город стеной по горизонту. За немногими исключениями, дома были совсем низкими возможно, пятнадцать или двадцать этажей в высоту. Монорельс промчался по узкому каньону, над очень красивым парком, через реку, которая, вероятно, была Темзой и стал останавливаться, резко сбавляя скорость. Громкоговоритель объявил тихим голосом, как бы боясь, что его могут подслушать: «Это Паддингтон. Пассажиров на Север просят оставаться на своих местах.» Сондерс взял свой багаж и направился на станцию.

Когда он шел ко входу в подземку, он проходил мимо книжного ларька и бросил взгляд на журналы в витрине. Казалось, почти половина из них содержала фотографии принца Генри или членов королевской семьи. Слишком много для хорошего тона, подумал Сондерс. Он также заметил, что все вечерние газеты показывают принца, входящего в Центаурус или выходящего из него, и купил несколько экземпляров для чтения в метро – прошу прощения в «Трубе», поправил сам себя Сондерс.

Редакторские комментарии были монотонно одинаковы. В конце концов, все радовались, что Англия больше не будет занимать последнее место среди наций, вышедших в космос. Теперь стало возможным осуществлять космические полеты не имея миллионы квадратных миль пустыни: безмолвные, игнорирующие гравитацию корабли сегодня могут приземляться, если нужно, в Гайд-парке, даже не побеспокоив уток на Серпентайне. Сондерс нашел странным, что такого рода патриотизм ухитрился выжить в век космоса, но он догадался, что британцы чувствовали себя довольно плохо, когда вынуждены были арендовать места для запусков у Австралии, Америки или России.