Бисеза ахнула и пошатнулась.

Она стояла на полу.

Звучала музыка.

Она увидела перед собой стену, на которой красовалось увеличенное изображение невероятно красивого молодого человека, поющего в старомодный микрофон. Потрясающе красив. Все правильно. Синтезированная звезда, квинтэссенция страстных воздыханий девочек, стоящих на пороге подросткового возраста.

— Боже мой, как он похож на Александра Македонского!

Михаил Мартынов посвятил свою жизнь изучению звезды, вокруг которой обращалась Земля. И с самого первого мгновения, как только он увидел Солнце в начале того судьбоносного дня, он нутром почувствовал: что-то не так.

— Доброе утро, Михаил. На Луне — два часа утра. Доброе утро, Михаил. Два часа пятнадцать секунд. Доброе утро…

— Спасибо, Фалес.

Он уже проснулся и встал, а проснулся он, как обычно, минута в минуту по своему рабочему графику, и ему не была нужна заботливая электронная побудка Фалеса. График Михаила был построен вне зависимости от хьюстонского времени, по которому жили на Луне все остальные.

Михаил был человеком, привыкшим изо дня в день выполнять одну и ту же работу. И в этот день он, как обычно, начал свою одинокую вахту на космической метеостанции с того, что вышел посмотреть на Солнце.

Шиобэн Макгоррэн в одиночестве, прижав к уху трубку телефона, сидела в глубоком кресле. Она развернула и держала перед собой на коленях персональный софт-скрин. Рядом на красивом столике стояла чашка с редкостно горьким кофе. Шиобэн репетировала доклад, который ей уже меньше чем через полчаса предстояло произносить перед аудиторией, состоящей сплошь из высокопоставленного начальства.

Она прочитала вслух:

— Две тысячи тридцать седьмой год обещает стать самым значительным для космологии после две тысячи третьего года, когда впервые были точно определены основные компоненты Вселенной — пропорции барионной материи, темной материи и темной энергии. В две тысячи третьем году мне было одиннадцать лет, и я помню, какое волнение испытала, когда были получены результаты работы микроволнового анизотропического зонда «Уилкинсон». Наверное, я была не слишком типичным подростком! Но для меня МАЗ был роботом-Колумбом. Этот отважный космический зонд был послан на поиски темноматериального Китая, но на пути наткнулся на темноматериальную Америку. И точно так же, как открытия Колумба навсегда запечатлели в умах людей географию Земли, так в две тысячи третьем году мы познали географию Вселенной. А теперь, в две тысячи тридцать седьмом, благодаря результатам, которых мы ожидаем от анизотропического зонта «Квинтэссенция», мы…

В комнате мигнул свет, и Шиобэн услышала голос матери.

— И так далее, и тому подобное, — проворчала Мария. Динамик телефона немного усиливал ее легкий ирландский акцент. — Насколько я понимаю, наговорив еще уйму технической галиматьи насчет этой древней космической посудины, ты, в конце концов, доползешь до сути дела.

Вездеход подъехал к станции задолго до того, как Михаил успел вернуться по тропе к своему жилищу. Гость ждал его около входного люка с нетерпением, которое было заметно, несмотря на то, что он был облачен в скафандр.

Михаилу подумалось, что этого гостя он узнает и в скафандре — по позе, по поведению. Люди в небольшом количестве жили по всей Луне, но по земным меркам это было что-то вроде населения маленького городка, где каждый знал всех остальных.

Фалес шепотом подтвердил:

— Это доктор Юджин Мэнглс, пресловутый охотник за нейтрино. Как это волнующе.

«Этот треклятый искусственный интеллект меня подзуживает, — раздраженно подумал Михаил. — Фалес слишком хорошо знает о моих чувствах».

Шиобэн проводили в комнату для переговоров на первом этаже здания Королевского общества. В центре комнаты стоял большой овальный стол, за который могли сесть человек двадцать, но сейчас здесь не было никого, кроме Шиобэн и Тоби Питта. Она неуверенно села на стул, стоящий во главе стола. На стене висел немного сюрреалистичный зулусский гобелен, символически изображавший прогресс науки, а над ним — портреты выдающихся ученых. Большей частью это были ныне покойные белые мужчины, но более поздние видеопортреты демонстрировали большее расовое разнообразие.

Тоби побарабанил пальцами по полированной крышке стола. Она тут же стала прозрачной, в ней обнаружилась пара десятков встроенных софт-скринов. Экраны вспыхнули, и на них стали видны сцены различных катастроф — автомобильные и железнодорожные аварии, выброс канализационных вод на пляж, нечто, пугающе похожее на обломки самолета на посадочной полосе аэропорта Хитроу, озабоченные лица людей с наушниками на голове, на фоне больших софт-скринов.

Одна женщина с серьезным выражением лица, судя по всему, вышла на связь из помещения полицейского управления. Встретившись взглядом с Шиобэн, она кивнула.

— Вы — астроном.

— Королевский астроном, верно.

Кто-то забарабанил в дверь квартиры.

Бисеза научилась прятать свое настроение в присутствии Майры. Раздвинув губы в улыбке, не обращая внимания на то, как часто бьется сердце, она медленно встала с дивана, закрыла и отложила журнал.

Майра повернула голову и подозрительно посмотрела на мать. Она лежала на животе и смотрела на софт-уолл. На экране шла синтезированная «мыльная опера».

«Для восьмилетней девочки у нее слишком понимающий взгляд», — подумала Бисеза.

Майра знала о том, что несколько дней назад с миром случилось что-то непонятное. Прежде всего, странным было то, что мать находилась дома. Но между ними возникло нечто вроде понимания, вроде заговора. Они словно бы договорились: будем вести себя как обычно, и, может быть, в какой-то момент все станет так, как было. Такова была их безмолвная надежда.

На третий день пути Луна на фоне черного неба стала громадной. Шиобэн приходилось вытягивать шею, чтобы выглянуть в маленький иллюминатор «Комарова», изготовленный из прочнейшего противометеоритного стекла. Но когда она нашла взглядом стройный серп Луны, то ощутила дрожь волнения.

«Как же все это странно, — подумала она. — Полет как полет. Лопаешь жуткую «самолетную» еду, мучаешься тошнотой от укачивания, осваиваешься с хитрым устройством туалетов, рассчитанных на невесомость, — и вдруг тебе навстречу из мрака выплывает Луна».

Луна с холодным изяществом словно бы силой пробивалась в ее сознание.

Но удивительнее всего было то, что даже здесь, в пассажирском салоне шаттла «Комаров», совершавшего полеты между Землей и Луной, работал ее мобильный телефон.

В центре базы «Клавиус» возвышалось три больших надувных купола. Соединенные между собой прозрачными переходами и подземными туннелями, купола были засыпаны лунной пылью для защиты от солнца, космических лучей и прочих вредных воздействий. В итоге при взгляде с высоты купола выглядели частью лунного пейзажа, они походили на пузыри на поверхности серо-бурого реголита.

Шаттл «Комаров» без особых церемоний совершил посадку в полукилометре от главных куполов. Поднятая пыль занудно медленно опадала в безвоздушной атмосфере Луны. Тут не было никаких взлетно-посадочных площадок, только множество неглубоких вмятин, выжженных в пыли и камне, — следы многочисленных взлетов и посадок.

К люку шаттла пополз прозрачный рукав туннеля. В сопровождении капитана Марио Шиобэн сделала первые шаги в условиях непривычной для нее силы лунного притяжения. Ее смарт-кейс ехал позади на колесиках.

Вид ближайших окрестностей был слегка искажен кривизной стенок прозрачного туннеля. Шиобэн показалось, что вокруг лежат невысокие холмы. Все острые, выступающие поверхности покрывала вездесущая пыль — итог падения метеоритов на протяжении многих и многих тысячелетий. «Почти как заснеженное поле», — подумала Шиобэн. Тени оказались не такими непроницаемо черными, как она себе представляла. Черноту смягчало отраженное свечение лунного грунта. Этому не следовало удивляться: в конце концов, свет Луны озарял Землю с тех самых незапамятных времен, когда в результате гигантской космической катастрофы образовалась система Земля — Луна. И вот теперь Шиобэн шагала по Луне, озаренная ее светом. Но на этом участке тьму рассеивали еще и фары вездеходов, прожектора, установленные на цистернах с топливом, на спасательных бункерах, на складах с оборудованием.

Проходил месяц за месяцем. Лондон медленно приходил в себя после девятого июня. Бисеза ощущала невеселое настроение города.

В те несколько часов, пока бушевала буря, здесь царили подлинные отчаяние и страх. Только в «малом» Лондоне (без пригородов) погибло около тысячи человек. И все же это было время настоящего героизма. Пока еще не опубликовали официальные цифры — сколько человек спасли при пожарах, сколько вывели из туннелей подземки, извлекли из пробок на дорогах, скольких вытащили из кабин остановившихся лифтов. В последующие дни лондонцы тоже демонстрировали единение. Стали открываться магазины, на дверях которых появлялись написанные от руки таблички: «РАБОТАЕМ КАК ОБЫЧНО». Как правило, такие вывешивали после террористических актов. Народ радостно приветствовал появление на улицах отчаянно дребезжащих пожарных машин модели «Зеленая богиня» образца тысяча девятьсот пятидесятого года — музейных экспонатов, про которые мэр сказала, что «они слишком тупы для того, чтобы сломаться». Это было время сопротивления общему несчастью, время «духа внезапности» — так говорили люди, вспоминая еще большую беду, случившуюся почти сто лет назад.

Но это настроение быстро угасло.

Мир продолжал жить, и события девятого июня постепенно изглаживались из памяти. Люди старались возвращаться к работе, снова открывались школы, крупные электронно-коммерческие каналы заработали если и не в полную мощность, то все же достаточно ощутимо. Но возвращение к прежней жизни в Лондоне шло неровно: в Хаммерсмите до сих пор не было воды, а в Баттерси — электричества, в Вестминстере не работала система управления уличным движением. Терпение довольно быстро иссякло, и люди стали искать виноватых.

К октябрю и Бисеза, и ее дочка начали беспокоиться. Несколько раз они выбирались из дома — ходили к реке, гуляли по паркам, бродили по улицам изменившегося города. Однако свобода их передвижения была ограничена. Внутренняя база данных кредитного чипа, имплантированного под кожу Бисезы чуть выше запястья, за прошедшие пять лет устарела. В эпоху глобальных электронных расчетов Бисеза стала никем. С нефункционирующим чипом она не могла самостоятельно делать покупки, не могла войти в метро, не могла даже купить дочери мороженое.

На базе «Клавиус» после пары часов сна Шиобэн все еще ощущала «болезнь поясного времени» — вернее, лунного времени.

«Наверное, — думала она, — примерно так я бы себя чувствовала, прилетев из Лондона на другой берег Атлантического океана».

Чтобы освежиться, она решила принять душ. Ее зачаровали радужные шарики воды, выливавшейся из ситечка. Шиобэн постаралась вести себя, как подобает хорошей гостье: она не раскрывала шторы душевой кабинки до тех пор, пока всасывающая система не забрала всю древнюю воду из поддона, до последней молекулы.

Еще с борта «Комарова» она попросила Бада собрать на совещание как можно больше специалистов. Насколько она поняла, должны были присутствовать ведущие эксперты по Солнцу из работавших на Луне — от гелио-сейсмологов до тех, кто изучал электромагнитное излучение в различных спектрах — от радиоволн до рентгеновских лучей. Кроме того, ожидалось присутствие вундеркинда — светила в области нейтрино-астрономии, человека, который пытался «дунуть в свисток» перед девятым июня. До прибытия на «Клавиус» никто из ученых не должен был знать о том, чему посвящена миссия королевского астронома. Сохранялась строжайшая секретность.

Конференц-залов на Луне было очень мало — это вам не Карлтон-террас. Бад предлагал Шиобэн использовать для проведения совещания амфитеатр базы «Клавиус», но открытое пространство амфитеатра не годилось для этой цели.