По оконному стеклу струились слезы летнего дождя. Пелена этих слез застилала панораму юго-востока Москвы.

Андрей Петрович сидел за столом и курил. Да, мрачный день выдался. Вчера были похороны, а сегодня с самого утра зарядил этот дождь, будто бы небо оплакивало покойников. Вот именно — покойников. Ибо за последние две недели уже трое из руководства компании отошли в мир иной. И все было бы ничего, если бы не странные обстоятельства, предшествовавшие их кончине.

Началось все с того, что Артур Владиленович, начальник отдела маркетинга, заснул за рулем на Садовом кольце, в туннеле на Земляном Валу. Его «Форд» на большой скорости вломился в бетонную стену — и Артур Владиленович превратился в месиво. Подушки безопасности почему-то не сработали. Что-то загорелось — и произошел взрыв. Естественно, все это списали на несчастный случай. Мол, человек заработался, устал, заснул за рулем. Что-то было неисправным в механизмах нового «Форда». Несчастный случай… Мало ли что бывает…

Но когда через пять дней Эдуард Тимофеевич, заместитель начальника отдела сбыта, споткнулся на ровном месте и упал прямо под поезд метро на Таганской, руководство компании заволновалось. Очередной несчастный случай. Мало ли что бывает. Версия о самоубийстве исключалась — три месяца назад Эдуард Тимофеевич женился, а месяц назад они с супругой въехали в новую квартиру на Сиреневом бульваре.

Но после того, что случилось позавчера, руководство вообще встало на уши. Главного бухгалтера случайно ударило смертельным разрядом электрического тока в ванной.

Кабинет Фердинанда Аристарховича был больше по габаритам, да и выглядел шикарнее — по крайней мере, в сознании Закрылкина. И даже кресло для посетителей было удобнее. Андрей Петрович расположился в этом самом кресле и даже не успел спросить, зачем начальник его вызвал, как Фердинанд разразился длинной речью:

— Странные дела творятся нынче в «Мобилторге», Андрей. Очень странные. Ты знаешь, мы уже и частного детектива наняли — сразу после того, как Эдуард в метро погиб. Но вчера детектив от нас ушел. Составил полный рапорт, указал, что никакой связи между тремя инцидентами не было, забрал деньги — и свалил. Пробормотал напоследок нечто вроде того, что сглаз и порча не в его компетенции.

— Ничего удивительного, — кивнул Закрылкин. — Если мы действительно имеем дело с какой-то черной магией, тут никакой детектив не поможет.

— Значит, нам нужно вызывать экстрасенса, — кивнул Фердинанд Аристархович. — Помнится, ты мне рассказывал про какого-то Гималайского, и у меня сложилось впечатление, что он как раз по этой части. Так что, Андрей, вызывай своего Гималайского! Или я что-то напутал, и это совсем не то?

— Ну, Гималайский, действительно, не совсем то, — кивнул Закрылкин. — Но я знаю, кому надо звонить. Как раз сам об этом думал и хотел предложить вам идею.

Шурик громоздил на кухонном столе сооружение, похожее на странные приборы химических лабораторий. Здесь было множество колбочек с жидкостями странных цветов, закручивающихся в спираль трубочек и прочих невообразимых вещей из набора юного химика. Под единственный краник Шурик подставил пробирку, после чего зажег спиртовку под самой большой колбой.

Весь странный механизм заработал. Где-то что-то булькало, испарялось, выделялся газ, смешивался с другим газом, затем все это как-то конденсировалось, концентрировалось, и в итоге…

В итоге в пробирке набралось несколько капель зеленой жидкости. Шурик затушил спиртовку и стал ждать, когда механизм остановится. Осторожно понюхал получившуюся жидкость, он достал флакон с чем-то желтовато-мутным и аккуратно вылил маленькую каплю желтого вещества в пробирку с зелеными каплями.

…Придя в себя, он обнаружил, что стоит посреди задымленной кухни, осколки пробирки валяются на полу, все вокруг провоняло тухлыми яйцами. Закашлявшись, Шурик бросился открывать окно. Минут через десять кухня кое-как проветрилась, а к загазованному московскому воздуху прибавилось очередное отравленное облако.

— Да, дедушка, — пробормотал Шурик, поглядев на фотографию своего славного предка, висевшую в рамке на стене кухни. — Это тебе не Ивана Грозного из прошлого вызывать, построив машину времени на основе ЛСД. Вот и думай, какие компоненты я переложил, а какие недоложил. Надо было лучше химию в школе учить. Сейчас бы уже такой охрененный драггс получился…

— Фердинанд Аристархович, наш специалист прибыл! — сообщил Закрылкин, входя в кабинет своего начальника.

— Специалист? — ухмыльнулся Фердинанд. — Ну, давай его сюда.

— Шурик, заходи! — Закрылкин ввел в кабинет Шурика.

Маленькая пауза. Фердинанд Аристархович и Андрей Петрович были одеты в дорогие костюмы, купленные в раскрученном «бутике» на Тверской. Шурик был в черной майке, заляпанной чем попало, адидасовских трениках и дырявых кроссовках. Но поскольку даже у Шурика хватило мозгов приодеться получше, поверх майки он надел чистую рубашку оранжевого цвета с бегущими по ней извивающимися черными полосками (фантазия дизайнера), сшитую из дешевой подделки под искусственный шелк и купленную со страшной скидкой в «секонд-хэнде».

— Э-э, добрый день, — кивнул Шурик находящемуся в ступоре Фердинанду. — Не возражаете, если я присяду?

Фердинанд Аристархович с Андреем Петровичем полчаса рассказывали Шурику обстоятельства гибели трех сотрудников высшего руководства «Мобилторга». Шурик в это время достал из чемоданчика блокнот и ручку и с умным видом принялся чертить в блокноте хитрый геометрический узор. Когда Фердинанд Аристархович завершил свое повествование, Шурик с громким хлопком закрыл блокнот и торжественно объявил:

— Мне все ясно!

— Как?! — удивленно воскликнули оба менеджера.

— Я могу взяться за это дело и не сомневаюсь, что смогу все это остановить, но, прежде чем я скажу вам хоть слово, я требую аванс в десять тысяч евро, наличными и прямо сейчас, — твердо сказал Шурик.

Снова возникла маленькая пауза.

Проснувшись, Шурик удивился тому, что у него совершенно не болела голова. После вчерашней беседы с необычным Высшим Существом по имени Сэр Эльдорадо обкуренный маг никак не мог прийти в себя. Так много информации за столь краткое время…

И Самира… Восхитительный образ прелестной ведьмы не покидал сознание Шурика. Дело было не в ее внешности, просто она напомнила Шурику что-то давно забытое, нечто такое, чего он, возможно, никогда и не знал, но теперь как будто начал вспоминать. «Не знал, да забыл — вспомнить трудно», как говорил его школьный учитель химии. Вспомнить Самиру или «что-то такое» действительно было трудно. Даже Шурику с его огромным опытом галлюциногенных воспоминаний.

Оторвав лицо от подушки, Шурик осмотрел комнату. Он увидел, что Смерть тоже проснулся и пялится на него со своей раскладушки.

— С добрым утром, — вздохнул Шурик.

— И тебя также, — кивнул Смерть. — Как спалось?

Смерть поплелся в душ, а Шурик тем временем поставил на плиту чайник. Пока чайник доходил до точки кипения, позвонил Фердинанд.

— Здравствуйте, Фердинанд Аристархович, — поприветствовал его Шурик. — По нашему делу есть новости, причем… скорее хорошие, чем плохие.

— Ты что, не можешь отличить хорошую новость от плохой? — удивился Фердинанд.

— На определенных уровнях осознания нет разницы между добром и злом, — ответил Шурик, предвкушая, как лицо Фердинанда сейчас вытянулось не хуже, чем во время приступа «Прекрасное далеко».

— Ладно, это мы с тобой позже перетрем, — Фердинанд пришел в себя, а Шурик успел заварить чай. — Короче, я чего позвонил-то. Вчера я все же связался с нашим генера-альным(!), — в тоне Фердинанда зазвучали благоговейные нотки. — Так вот, Родион Африканович, оказывается, знает этого дядю Сэма. Правда, он его при мне называл «Сенька Герасимов». Удалось узнать вот что: когда-то Родион Африканович и этот Сенька учились в одной школе, и Родион Африканович как-то по пьяни сильно набил морду этому Сеньке. Затем они двадцать пять лет не виделись, встретились совсем недавно, напились в хлам, и этот самый Сенька подарил Африканычу хрустальную вазу…

Когда Шурик отключил телефон, чтобы тихо и мирно выпить чаю, из душа вышел Смерть в халате. Шурик поднял глаза — и подавился чаем: его халат для Смерти был маловат, из рукавов и из-под полы во все стороны торчали костлявые конечности.

— Выглядишь… смертельно! — воскликнул Шурик.

— Ну хорошо, пойду надену твои треники, — кивнул Смерть.

Переодевшись, Смерть вернулся на кухню, и они стали мирно пить чай. За завтраком маги окончательно уничтожили запас сладостей, купленный на неделю вперед.

— Ну, какие у нас на сегодня планы? — спросил Смерть, дожевав последнюю булочку.

После полудня Шурик позвонил Гималайскому. Свами был в приподнятом настроении. Впрочем, Гималайский вообще никогда не унывал. По крайней мере, после того, как просветлился. Или после того, как купил себе загородный дом и превратил его в ашрам. Или Гималайский вообще никогда не унывал? Эту загадку природы разгадать пока не удалось никому

— Привет, Шурик! — отозвался Гималайский. — Короче, вам со Смертью повезло!

— Правда? — спросил Шурик. — В каком смысле?

— Ночью я обзвонил всех своих друзей-знакомых, — рассмеялся Гималайский. — И представляешь — завтра запланирована корпоративка на Рублевке. Не поверишь — как раз в доме того олигарха, чья дочь интересует нашего костлявчика.

— Передай ему, что сам он костлявчик, — сказал Смерть Шурику.

Это были странные сны. Маленькое кафе в Праге: круглые столики, черного цвета венские стулья, аккуратные белые занавески на окнах. Кафе стояло на странном перекрестке четырех или пяти улиц — любой маг знает, что это место Силы. Слева от входа росла высокая старая липа, усыпанная мелкими ароматными цветами, и благоухала. По булыжной мостовой изредка проезжали экипажи, пешеходы спешили по своим делам.

Кафе было освещено мягкими лучами утреннего Солнца. Именно утреннего. Во сне трудно было определить стороны света, зато усиливалось само ощущение, какое бывает только летним утром. Но обычно мы не замечаем этого, ведь есть много других дел, гораздо более важных, чем распознавание собственных ощущений…

Это было ощущение чистоты. По утрам мир предстает перед нами свежим, умытым. Вечером, в лучах заката, мир испачкан, но ведь мы и любим его именно за эту «грязь».

Пустое утреннее кафе. Стулья лежат на столах, ножками вверх. Надо снять стулья и расставить их…

И все. Каждый раз сон обрывался на этом месте. Эльвира направлялась к ближайшему столу, чтобы снять с него стулья — и тут же просыпалась.

Будильник прозвенел в 6:45 утра. Он открыл глаза. Машинально протянул руку, отключил будильник. Глубокий вдох, выдох — и он поднялся на ноги одним рефлекторным движением.

В его трехкомнатной квартире улучшенной планировки вся мебель была расставлена, что называется, «оптимально». За двадцать с лишним лет он ни разу не совершил перестановку. Даже новый книжный шкаф точно вписался на место старого — миллиметр в миллиметр.

Он быстро заправил постель, идеально ровно — ни складочки на одеяле. Затем направился в ванную. Каждое утро он повторял этот маршрут, доведенный до автоматизма за многие годы. Этот путь он мог бы проделать даже с закрытыми глазами…

В ванной комнате та же строгость и точность. Бритва, помазок, крем для бритья, мыло, шампунь, расческа — все расставлено на полочке в идеальном порядке.

Коллеги по работе уже давно за глаза называли его Автоматом. Нет, не в честь автомата Калашникова, а в честь автомата с газировкой — «такой же странный и туповатый». Например, ни разу не было случая, чтобы Семен Петрович опоздал на работу. Думаете, ничего странного — он просто приходил раньше всех? Нет.

Не было ни одного случая, чтобы он пришел на работу раньше. Вот это уже странно. Официально, его рабочий день начинался в 8:30. И он всегда входил в свой кабинет точно в 8:30. Сотрудники неоднократно проверяли его. Даже заключали пари между собой — сколько дней Семен Петрович продержится без опозданий?

Неделю? Месяц? После трех месяцев коллегам Герасимова это надоело. Было бесполезно приходить на десять минут раньше и ждать, чтобы главный инженер опоздал. Он всегда приходил ровно в 8:30. Правда, несколько раз главный бухгалтер замечал, что Семен Петрович приходил в 8:29, после чего все остальные дружно замечали, что у главного бухгалтера отстают часы…

Для дяди Сэма будто бы не существовало таких понятий как «проспал», «пробки» или «что-то сегодня не мой день». Правда, московские пробки все же слегка сдвинули его график. Раньше он заводил будильник на 7 часов утра, а теперь — на 6:45.

Ценность Семена Герасимова, как профессионала, заключалась в том, что он знал все о производстве. Абсолютно все. Химические реакции, физические условия… он знал, как работает каждый агрегат и как устроен этот «каждый агрегат», вплоть до последнего винтика… Короче, дядя Сэм знал весь свой заводик вдоль и поперек. И честно пытался установить на вверенном ему предприятии такой же порядок, как и дома. Но это не всегда получалось.

Этим утром коллеги заметили, что с Семеном Петровичем что-то не так. Он не опоздал. Он не повысил голоса. Но на его лице появилось мрачновато-озадаченное выражение. Наверно, впервые за двадцать лет на лице Семена Петровича появилось выражение. Хоть какое-то. Никто ничего не сказал. Но все почувствовали, что «видимо что-то случилось».

Несколько раз за утро Семен Петрович с недовольным видом посматривал на часы. Как будто он был недоволен тем, что время идет слишком медленно. Но вот настал полдень. Обычно в этот час, с наступлением обеденного перерыва, Семен Петрович вставал с кресла и шел в столовую, что была этажом ниже. Но сегодня он отклонился от алгоритма действий. Он встал, взял мобильник и долго (секунд сорок) смотрел на него — видимо, просчитывал какие-то варианты. Наконец, решился и набрал номер. На том конце долго не брали трубку. Наконец…

— Доброе утро, Марина, — сказал дядя Сэм. — Извини, если я тебя отвлекаю, но… зайди ко мне сегодня вечером. Очень важное дело. Во сколько? Ну… примерно в восемь вечера. Да, ровно в восемь. Надеюсь, я не зря учил тебя быть пунктуальной. Буду ждать. Да, обязательно надо. Ничего, перенесешь это на другой день. Объясню все при встрече. Это не по телефону. Пока.

Нажав сброс, дядя Сэм сделал глубокий вдох и шумно выдохнул. Теперь можно вернуться к привычному алгоритму. Так, сколько времени на это ушло? Три минуты? Нормально. Сократить обеденный перерыв на три минуты — это не смертельно.

Ее разбудил телефонный звонок. В полдень.

Да, ночная жизнь требует жертв — если человек ложится спать в четыре утра, само собой, в полдень он еще спит.

Вот и Марина спала. Как он ни пытался научить ее быть аккуратной и пунктуальной — бесполезно. Она никогда не выключала свой навороченный мобильник, даже по ночам. Поэтому он всегда быстро разряжался, а иногда будил ее ранними звонками. Как сейчас.

Нашарив на тумбочке телефон, Марина почувствовала, что готова убить того, кто ей звонил. С трудом она разлепила глаза и сфокусировала взгляд на дисплее.

И тут же подпрыгнула, как ужаленная. Мобильник высветил: «Отец звонит».

Вечером тишину стандартного выхинского двора взорвал рев мотоцикла. Дядя Сэм в это время готовил ужин на кухне и выглянул в открытое окно. Посмотрел на часы. 19:52.

«Ну что за девчонка, — подумал он. — Никакой пунктуальности. Приходит либо раньше, либо позже, но никогда — вовремя».

Когда было 19:56, он услышал звонок в дверь.

— Добрый вечер, Марина, — сказал дядя Сэм. — Заходи, располагайся. Ужин я сделаю через три минуты.

Марина почти не удивилась. Да, за четыре года она уже отвыкла от манер отца, но, напоровшись на столь «сердечное» приветствие, поняла, что он ничуть не изменился.

Когда туман рассеялся, Эльвира и Петя, удачно избежав столкновения с индейским тотемным столбом, оказались на выложенной брусчаткой дорожке, мокрой после дождя.

— Что это за место? — спросила Эльвира.

— Ашрам Свами Гималайского, — ответил Петя. — Поживешь здесь пару дней, пока все не кончится.

— Что не кончится? — спросила Эльвира. — Я думала, ты меня лечить будешь.

— И это тоже, — кивнул Смерть. — Просто я тут подумал… Твоя болезнь возникла как-то неожиданно, так? Ни с того, ни с сего?

Марина больше всего мечтала о том, чтобы отец ей гордился. В последнее время ей уже стало казаться, что это невозможно — Семен Герасимов просто не способен испытывать какие-либо эмоции по отношению к людям, тем более, гордость за собственную дочь.

Но недавно Марине показалось, будто бы блеснул луч надежды. Все, что ей надо было сделать, — это найти Акима, войти к нему в доверие и доставить его к дяде Сэму. А затем, если получится, подобраться к Фатиме, Шурику, Свами Гималайскому…

Дядя Сэм выстроил долгосрочный план. Но он не учел одного простого фактора — того, что Марина способна проявить такое рвение.

Лучи заката позолотили окна новостройки на улице Хромова. Аким подходил к дому — возвращался из ашрама Гималайского. После медитаций на душе у него было легко и спокойно. Мыслей не было, а шум внешнего мира казался будто бы приглушенным.

Поэтому Аким даже не заметил рыжую бестию на мотоцикле, ожидавшую его у дома. Он вышел из транса, услышав резкий окрик:

Он летел в красном кабриолете прямо в золотой шар закатного Солнца. Это было удивительный летний вечер — ощущение свободы, ветер в лицо на высокой скорости и несравненное ощущение, что спешить некуда, что жизнь удалась и что, какие бы подлянки не готовил завтрашний день, — с ними можно будет разделаться играючи, а вечером снова праздновать свои победы, рассекая мир красным кабриолетом.

Он увидел вдали две огромные башни — да, в этих небоскребах его ждали друзья, сейчас надо сбавить скорость, повернуть, чтобы приблизиться…

Красная пустота, простиравшаяся во Вселенной, почувствовала, что это видение исчезло. Какое-то время пустота цеплялась за воспоминания о красном кабриолете и красивых стоэтажных башнях, но затем эти образы были вытеснены из нее.

Просто красная пустота, без конца и края. И было так приятно парить в этой пустоте, заполняя весь ее объем, чувствовать эту красную невесомость вокруг, скользить в ней, иногда проходя сквозь облака приятной расслабляющей щекотки.

Он уже почти совсем перестал регистрировать свои ощущения, как вдруг что-то толкнуло его.

Гималайский тем временем подсчитывал, сколько денег он сможет в перспективе срубить с Эльвиры, если Смерть действительно ее вылечит.

— Так значит, в твоей жизни не хватает праздников, дорогая моя Эльвира? — спросил Гималайский. — Я думал, на Рублевке вся жизнь — ежедневный непрекращающийся праздник!

— Скука, — Эльвира пожала плечами. — Отец все время делает деньги. Мачеха постоянно шатается по элитным салонам красоты. Ну, и книги какие-то идиотские пишет. Тоже мне, возомнила себя вторым Клыгиным!

— М-да, вот Клыгин удивится, — пробормотал Гималайский. — Ну, если тебе в жизни не хватает праздников, это очень просто исправить! Вот у меня в ашраме, что ни день — то праздник. Недавно день святого Маклауда праздновали. А завтра могу объявить, ну, там… день…

— День нудиста? — рассмеялась Эльвира.

Уже целую неделю завод работал в ночную смену — главный инженер Семен Петрович Герасимов нашел очень прибыльный частный заказ и провел его в обход бухгалтерии и начальства, договорившись с сотрудниками одного из цехов.

Сегодня была последняя ночь. Перед главной проходной завода затормозило такси. Семен Герасимов вышел из машины и взглянул на часы. Половина третьего ночи.

— Подождите меня здесь, — сказал он, протянув водителю тысячерублевую купюру. — Я вернусь минут через двадцать. Заплачу столько же, когда доставите меня обратно.

— Никаких проблем, — улыбнулся таксист.

Дядя Сэм шел по пустому притихшему заводу, мимо огромных механизмов, мимо химических лабораторий. Впереди показалась приоткрытая дверь — из-за нее в коридор лился яркий свет. Дядя Сэм толкнул дверь и вошел в лабораторию. Два человека в белых халатах пересчитывали красные таблетки и упаковывали их в пластиковые пакеты.