Большая черная муха не могла взлететь. Сердито жужжа, она ползала по бесформенному лицу трупа – по вспухшим губам, по закрытым пергаментным векам, по изуродованному носу и впалым щекам.

– Какой страшный, – восхищенно сказал Огерт.

– Гадость! – Нелти не смотрела в сторону мертвеца. Она уже жалела, что поддалась на уговоры Огерта, и пошла с ребятами туда, куда ходить не следовало.

– Почему он лежит здесь? – спросил Гиз.

– А может быть он живой? – предположил Огерт. – Они его ищут, ищут, а он каждую ночь переползает на новое место. И прячется. Ждет, пока кто-нибудь подойдет поближе, окажется рядом… Совсем рядом… Вот как мы… – Огерт зловеще шептал, хищно щурился, скалил зубы. Он хотел нагнать страху на своих товарищей, но напугал и себя тоже.

Гиз распахнул глаза. Выдохнул. Стиснул кулаки, пытаясь успокоиться, стараясь унять трепещущее сердце.

Это было непросто.

Гиз весь дрожал. Липкая испарина холодила кожу.

Все, как тогда. В точности… Ненавистный сон! Сколько лет прошло, а ничего не меняется. В одном и том же кошмаре возвращается прошлое. И всегда так некстати! Именно тогда, когда нужно собраться с силами, с духом, когда так необходима решительность!..

Гиз вяло ругнулся и выбрался из-под пахнущего конским навозом одеяла. Спустив ноги на пол, почесался, голыми ступнями нашарил под кроватью свои сапоги, наклонился, выволок их, ухватил обоими руками за голенища, несколько раз со всего маху ударил тяжелой обувкой о пол, давая сигнал хозяину постоялого двора, что можно нести завтрак.

Убить мертвяка непросто. Ведь он уже мертв.

Но при определенной сноровке и мертвого можно упокоить. Главное – не забывать несколько простых правил.

Во-первых, нельзя смотреть мертвяку в глаза.

Во-вторых, нельзя к нему прикасаться.

И в-третьих, с ним нельзя разговаривать.

Дом Дилы располагался на краю села, возле узкой дороги, ведущей в лес. По соседству стояла еще одна изба, но окна ее были заколочены почерневшими досками, а перекошенная дверь заперта на два ржавых засова.

– Чей это дом? – поинтересовался Гиз, встав посреди дороги.

– Ничей, – сказал Эрл. – Раньше тут жил один старик. Лортом его звали. Тихий такой дед, бортничеством промышлял. Мы, детишками были, его любили, он нас медом угощал. А потом помер. Давно… Вот с той поры дом и стоит пустой.

– Понятно, – Гиз повернулся лицом к избе Дилы. Осмотрел высокий крепкий сруб, ладный двор, оценил: – Богатое хозяйство.

– Да, – согласился Эрл. – Муж у Дилы работящий был, да и она бездельничать не любит.

Дила ждала их на крыльце. Высокая сильная женщина, красивая, но изможденная, она стояла у приоткрытой двери, безвольно опустив руки, глядя себе под ноги. Голос ее был тих, словно шелест опавшей листвы:

– Светлого дня вам.

– И тебе, хозяйка, – сказал Гиз и ободряюще улыбнулся. – Слышал я, повадился к тебе незваный гость.

Женщина искоса глянула на охотника, замешкалась чуть, ответила негромко:

– Может гость… а может и хозяин…

Мятые, потемневшие от старости латунные колокольчики давно утратили свои звонкие мелодичные голоса. Вот уже много лет они лишь гремели, дребезжали и бряцали. А некоторые – те, что лишились языка, – и вовсе молчали.

Колокольчики должны были издалека предупреждать людей о приближении скорбного обоза. Но теперь разве кто услышит эти тусклые звуки?..

Старый Армид, хозяин обоза, перевозчик в пятом поколении, лежал в пустой телеге, смотрел в небо и слушал, как гремят его колокольчики. Он всех их помнил, всех различал по голосам. И голоса эти будили в нем воспоминания…

– Скоро деревня, хозяин! – крикнули с головной телеги.

Армид сел, потер кулаками слезящиеся глаза. Отозвался:

«Неприятностей в жизни не бывает, – часто повторял Страж Могил. – Жизнь хороша сама по себе. Бедность, нужда, болезни, даже боль – это не повод для отчаяния. В человеческой жизни есть лишь одна настоящая неприятность – то, что когда-нибудь жизнь закончится. Но не стоит из-за этого расстраиваться, и не надо этого бояться. Ведь когда человек живет, смерти еще нет. А когда приходит смерть, то уже нет человека…»

Когда Нелти начинала думать о своей неполноценности, она вспоминала эти слова, и ей становилось легче.

– Жизнь хороша сама по себе, – пробормотала она и, не открывая глаз, подняла голову, подставила лицо теплому солнцу, широко улыбнулась небу, в котором заливался невидимый жаворонок.

Мир был полон объемных звуков – мягко шелестела трава под ветром, громко стрекотали кузнечики, где-то далеко неуверенно пробовала голос кукушка. А если затаить дыхание и как следует прислушаться, то можно разобрать далекую перекличку петухов.

– Ну что, Усь, – сказала Нелти, погладив сидящую на плече кошку. – Отдохнули? Пора бы двигаться дальше. Сами пойдем или попутчиков дождемся?

Обоз остановился рядом.

Нелти чувствовала запах лошадиного пота, она слышала, как жужжат мухи и слепни, и как лошади стегают себя хвостами, отгоняя кровососов. Она уже определила, что повозок немного – три или четыре. Но сколько здесь людей?..

– Возможно, нам по пути, – предположила она вслух.

– А здесь одна дорога, – отозвался голос, принадлежащий, явно, пожилому человеку.

– Но по одной дороге может проходить много путей, – сказала Нелти.

Фыркали лошади, скрипели телеги, бряцали колокольчики. Лениво перебрасывались словами возницы и охранники – Нелти их слышала, но не слушала. Она разговаривала с Армидом, делилась с ним тревожными предчувствиями:

– …да, я не вижу, я слепа, но это не значит, что я ничего не замечаю. Все чаще мертвые возвращаются в мир живых, все больше страха копится в нашем мире, и у этого должна быть какая-то причина. Страж говорил, что живые не дают покоя мертвым, он говорил, что мертвые всегда поднимаются, когда близятся перемены. Или когда кто-то желает перемен…

Они сидели рядом, на одной куче соломы, в одинаковых позах. У Нелти на коленях свернулась кошка, у Армида – вожжи.

– Такое уже было однажды, – негромко сказал старый перевозчик. – Давно. Так давно, что ты, наверное, не помнишь… Армия мертвых против армии людей… Сражение возле Кладбища… Разгром некромантов… Победа Короля…

– Я помню, – сказала Нелти. – Тогда я была ребенком… Я хорошо помню…

Нелти стояла в стороне от мальчишек, не решаясь ни подойти ближе, ни отойти дальше. Ей было страшно, и она прижималась к стволу осины, готовая, случись что, кошкой вскарабкаться на ствол.

Мысленно она кляла себя за то, что согласилась пойти с ними. Она ругала заводилу Огерта и послушного Гиза. Она ненавидела их дурацкие, совсем не смешные шутки. И до самого последнего момента она думала, что все эти разговоры о ползающей мухе, о том, что мертвец шевельнулся – обычная мальчишеская болтовня, пустой треп. Она считала, что друзья сговорились, решив как следует ее напугать.

И когда мертвяк действительно дернулся и схватил Огерта за ногу, Нелти на мгновение показалось, что это тоже часть розыгрыша.

Возможно, только поэтому она не сошла с ума от страха.

Она закрыла лицо руками и пронзительно завизжала…