Я давно заметил, что стук в дверь столь же характерен для человека, как наряд или прическа, и так же соответствует настроению, как выражение лица или, скажем, интонация. Поэтому, когда утром Моя Девушка постучала ко мне, я понял, что она пребывает в странном настроении.

Слава богу, мать ушла к себе сразу после завтрака. Она имела обыкновение задавать Моей Девушке дурацкие вопросы и не особо вслушиваться в ответы. К тому же, когда у Моей Девушки такое настроение, вопросы переадресовывались мне, что уж совсем ни в какие ворота не лезло. И вообще – ей никогда не было дела ни до настроения собеседника, ни до прочих глупостей, на которые обращаю внимание я. Ей, по-моему, никогда ни до чего не было дела.

Словом, мать ушла к себе. Я сидел за неприбранным столом и лениво размышлял, что лучше: выпить еще чашку чая, пойти погулять или завалиться на диван и проспать до обеда? Больше всего меня устраивало последнее. В этот момент Моя Девушка постучала в дверь.

– Входи! – крикнул я.

Распахнулась дверь. Моя Девушка остановилась у порога и прислонилась к притолоке. Насчет настроения я, к сожалению, угадал. Она окинула комнату долгим внимательным взглядом, столь же внимательно осмотрела меня с головы до ног и трагическим голосом протянула:

Мать сидела в спальне за туалетным столиком и внимательно разглядывала свое отражение. Ночная сорочка была наброшена на плечи, словно большой шарф. Постель все еще стояла разобранной, хотя время близилось к полудню, шторы на окнах плотно задернуты. Единственным источником света был светильник, стоявший перед зеркалом на столике.

Кстати говоря, зеркало было единственным предметом, который мне нравился здесь. Особенно массивная литая рама из серебра. Когда я вошел, мать не повернулась, только чуть повела глазами в мою сторону.

Я не любил здесь бывать. Мне всегда становилось нехорошо. Может быть, причиною этому был тяжелый, невыветривающийся аромат духов, от которого начинала кружиться голова.

Молчание затягивалось, становилось таким же душным, как этот аромат. Я не смел нарушить тишину ни движением, ни словом. Я уже не понимал – от духов или затянувшегося молчания плывет голова.

Наконец, она спросила: