Нью-Йорк. Середина января. Свирепая стужа…

Всю неделю, не переставая, шел снег, и сейчас казалось, что огромный город завернут в саван.

Была суббота. Одиннадцать часов только что пробило.

В полнолуние высокие дома Бродвея отбрасывали резко очерченные тени на мостовые, покрытые густым ковром ослепительной белизны. По краям крыш, на колоннадах, на фронтонах гостиниц, на карнизах подвалов — везде лепился снег, собираясь в углах, сглаживая их и причудливо ломая правильность гранитных форм.

Газовые фонари с своими почтовыми ящиками, покрытыми льдом, бросали на землю желтоватый свет, который ложился фантастическими бликами на господствующий белый фон.

Уолл-стрит — улица банков и страховых обществ. Там устраиваются все финансовые дела, там считаются, катятся, падают и собираются доллары.

К Уолл-стрит примыкает Нассау-стрит, которая имеет вид груды мусора и камней. Она заканчивается кварталом Бродвей, великолепные дома и роскошные магазины которого тянутся в бесконечную даль и здесь же, с угла церкви Троицы, восхищенному глазу открывается «Река Востока», усеянная кораблями, испещренная их стройными мачтами и дымящимися трубами пароходов.

Около Малого Казначейства обращает на себя внимание богатый двухэтажный дом. Его высокие остроконечные окна закрыты шторами. Четыре широкие ступени ведут к подъезду. Первый этаж украшен фронтоном, поддерживаемым колоннами с коринфскими капителями.

Черная мраморная плита, укрепленная четырьмя золочеными болтами, красуется у двери. На ней видны следующие слова: «С. Б. М. Тиллингест — Банк Новой Англии».

Имя Тиллингеста очень известно. Его подпись принимается всеми и он пользуется большим кредитом. Одним взмахом карандаша в своей записной книжке он решает вопросы процветания или упадка других банкирских домов. Дом же его — храм, воздвигнутый торжествующей спекуляцией.

Бам все еще лежал на ковре.

Слово «лежал» не совсем точно отражает ситуацию. Пьяный скорее представлял собою груду тряпья, не имеющего ничего общего с живым человеком. Руки его были нелепо подвернуты под туловище. Голова запрокинута, а ноги были скручены в сложную комбинацию, которую народ так удачно назвал «ружейным курком».

— Этот человек пьян? — спросил Тиллингест.

— Еще как, — ответила Эффи.

— Ну, — сказал банкир, — его нужно поскорее привести в чувство… Мне нужно с ним поговорить, а ты знаешь, что я не могу терять время.

Покинем великолепный Бродвей, красоты Центрального парка, памятники Пятой авеню, минуем монастырь Св. Сердца, больницу для глухонемых, парк, названный в честь натуралиста Одюбона…

Пред нами голая и сухая поляна.

В центре ее, окруженное несколькими тощими деревьями, стоит печальное, мрачное здание с высокими стенами из старого камня. Оно имеет вид бездыханного трупа, которого забыли предать земле. Именно так выглядит это сооружение.

Это Альм-Хауз — дом призрения бедных.

Шесть часов утра. Со времени описанной нами сцены прошло двое суток. Оттепель. Моросит мелкий дождь. Земля набухла и превратилась в черное месиво… Дом нищих кажется еще более убогим под этим дождем, и деревья жалобно вскинули свои сухие ветки, как руки, воздетые к небу с мольбой о помощи.

В эту минуту раздался стук в дверь гостиной, и мягкий голос спросил:

— Можно войти?

— Это Колосс, — сказала мадам Симонс. — Войдите!

Дверь приоткрылась.

Колосс — фамилия довольно странная, но она казалась еще более странной из-за своего носителя.

В одном из номеров отеля «Манхэттен» человек лихорадочно перебирает какие-то бумаги, кучей сваленные на столе.

Этот человек — Бам.

Что же содержат в себе эти бумаги, полученные посредством преступления?..

Почему на них столько крови и почему они так притягивают к себе кровь?

Европейцы, живущие в цивилизованных городах Старого Света, едва ли могут представить себе дикие, необжитые края, не фигурально, а буквально соответствующие понятию «Первый день творения».

Альпы — игрушка по сравнению со Скалистыми горами Америки.

Фантастическое нагромождение исполинских глыб, площадок, террас, пропастей, лужаек и остроконечных пиков… Глазам путешественника открываются ущелья и тропинки, которых еще никогда не касалась человеческая нога, пропасти, глубину которых никто не измерял, потоки, перескакивающие через горные хребты и с грохотом летящие в пучины, зажатые среди скалистых стен…

Двадцать лет назад путешественник должен был иметь недюжинную храбрость, чтоб отважиться проникнуть в эти края. Здесь человеку грозило все: природа, дикие звери, но больше всего — другой человек. Вся страна была заселена свирепыми дикарями, исконными хозяевами ее, индейскими племенами, бешено восстававшими против цивилизованных пионеров, прокладывающих себе дорогу трудом и твердой волей.

В одну прекрасную июньскую ночь 185… г. пассажирский дилижанс, трясясь и подскакивая на ухабах, ехал по дороге, только что проложенной по горе Вазач через реку Зеленую.

Форт Касдвик представляет собой грубо сколоченное бревенчатое строение, которое служит постом для дюжины солдат. Солдаты должны охранять путешественников, но сами подвергаются постоянным нападениям.

Поэтому они нисколько не удивились, услышав рассказ о случившемся. Такое происходит постоянно в этих краях. Могло быть и хуже. Из всех путешественников только Арнольд был ранен, причем легко. Те трое пассажиров, которые с самого начала схватки притаились неподвижно в углу дилижанса, были целы и невредимы. Больше о них говорить не стоит.

Арнольда уложили в постель. Сэм умело перевязал его рану и заявил, что через несколько дней она полностью затянется.

В это время Марка и Тома горячо благодарили за их самоотверженный поступок.

— Дело было совсем простое, — отвечал Том, — мы шли пешком по той же дороге, где ездит дилижанс, и услышали выстрелы. Мы тут же сообразили, в чем дело, и вмешались. Вот, собственно, и все… Но… где же Джон?!

С момента описываемых событий прошло четыре дня.

Мы находимся в самом сердце Скалистых гор.

Поднимемся на одну из вершин, куда раньше не ступала нога человека. Это Пайк-Пик, груда скал, которые как будто случайно рухнули одна на другую в день какого-нибудь подземного переворота. Тут внезапно образовались вертикальные, горизонтальные, наклонные плоскости, изломы, трещины, пропасти, будто вырубленные каким-то исполинским топором. Грозная и неприступная красота! Вскарабкаться сюда можно только при помощи веревки и сильных рук. Иногда кажется, будто скала вот-вот опустится над неосторожным храбрецом, будто подъемный мост крепости, и закроется дверь ужасной тюрьмы, стон которой никому не дано пробить.

— Какой восхитительный вид! — воскликнул Марк, бросив кирку и разгибая занемевшую спину.

Джон стоял около него на хребте скалы. Он услышал восклицание дяди и засмеялся. Ему было непонятно любое движение души, не несущее конкретной выгоды.

Немного восточнее того места, где произошла эта ужасная сцена, на небольшом плато добрая сотня человек вгрызалась в скалы, катила тачки, таскала бревна…

— Эй, Кломп! — крикнул один из них. — Тащи сюда бревно!

— Ну-ка, помоги!

— Еще раз! Ну, взяли!

Гул голосов смешивался с лязгом металла, треском дерева, глухими ударами.