Чтобы понять деятельность Ивана IV, надо знать, какую страну он получил в наследство, когда в 1533 году трехлетним ребенком вступил на престол и стал государем великим князем всея Руси.

К исходу первой трети XVI века Россия была большой страной, но все же намного меньше, чем в последующее время. На западе пограничной областью была Смоленская земля, да и то она совсем недавно, в 1514 году, была отвоевана у Великого княжества Литовского. На юго-западе только начинали заново осваивать районы вокруг Орла, Курска, Тулы. Калуга была пограничным городом. Дальше простиралось Дикое поле - степь, находившаяся под постоянной угрозой нападения крымского хана. На востоке Россия кончалась Нижегородским и Рязанским уездами. Трудно себе представить, что еще не только не было ни Тамбова, ни Пензы, ни Саратова, но и их округа еще не входила в состав России. На востоке с Россией граничили Казанское и Астраханское ханства. Лишь на севере рубежи страны, как и сейчас, доходили до Ледовитого океана, до Белого моря. На северо-западе в руках России было и побережье Финского залива, в том числе те места, где теперь стоит Ленинград: Петру I пришлось лишь отвоевывать то, что было потеряно в конце XVI - начале XVII века.

Это государство уже было единым, но объединение русских земель закончилось лишь недавно. К 1533 году со времени присоединения Новгородской земли к единому государству прошло немногим более полувека (для средневековых темпов жизни срок совсем небольшой), меньше полувека - от присоединения Твери (а до того уже Клин был зарубежьем!). Всего за 12 лет до вступления Ивана IV на престол потеряла самостоятельность Рязань.

Политическое объединение было отнюдь не равнозначно централизации. Сохранялось живое и красочное разнообразие жизненных укладов в разных землях. Эту ситуацию гениально точно отразили наши великие архитекторы Барма и Постник в соборе Покрова "что на рву" (чаще его называют храмом Василия Блаженного) на Красной площади: мощный центральный шатер объединяет восемь разнообразных главок. Каждая из них неповторима, но все вместе они составляют нерасторжимое единство. Так, быть может, интуитивно в художественной форме воплотилось сочетание политического единства с сохранением особенностей отдельных земель, то, что В.И. Ленин называл

Церковный писатель рубежа XV-XVI веков Иосиф Волоцкий, говоря о Василии III (отце Ивана IV), как-то назвал его

Всего три года было будущему Ивану Грозному, когда внезапно тяжело заболел его отец. Болезнь поначалу была пустяковой - царапина. Но царапина стала нарывать, нарыв перешел в карбункул, а дальше (ведь антисептики еще не знали) - общее заражение крови, сепсис. И 54-летний великий князь, только вчера еще "тешившийся" охотой, умер, успев перед смертью благословить старшего сына на великое княжение. Впоследствии Иван IV очень гордился тем, что он монарх всю свою жизнь, что не помнит даже, как его

"батюшка пожаловал благословил государством".

С конца 40-х годов XVI века Иван IV переходит уже к самостоятельному правлению. В те времена люди взрослели куда раньше, чем сейчас. Мужчина становился совершеннолетним в 15 лет. До этого возраста юный феодал был еще

«недорослем»,

т. е. подростком, а к 15-ти годам он, как тогда говорили, «поспевал» к службе и становился

«новиком».

Через год после совершеннолетия, в 16 лет, Иван Васильевич собрал бояр и сообщил, что хочет жениться. Привести жену

«из ыного государства»

ему кажется неверным, так как он опасается не сойтись с иностранкой характерами (

«нечто норовы будут розные»

), а потому решил взять себе жену

«в своем государьстве».

Должно быть, великий князь считал, что жену из своих подданных легче, чем иноземку, отправить в монастырь, если вдруг

«норовы будут розные».

Бояре и митрополит, по словам летописи, которая часто изображает их людьми сентиментальными, даже всплакнули от умиления (

«от радости заплакаху»

), что государь, хоть и молод, а уже сам догадался жениться. Но государь порадовал своих слушателей еще одним сообщением: он желает

«наперед своей женитвы поискати прежних своих прародителей чинов».

Конкретно же речь шла о том, чтобы принять новый титул.

Почему Иван IV прародительским чином называл титул царя, которого на самом деле не носили его предки? Ведь все они были лишь великими князьями, только иногда, не столь в официальных документах, сколь в публицистике, их для пущей торжественности именовали царями. Причина состоит в том, что особое уважение к старине, традиции,

«пошлине»

характерно для средневековой идеологии. В наше время говорят, что новое - хорошо забытое старое, ибо у нас часто старое маскируется под новое: так велико наше уважение к прогрессу, к новаторству. Средневековый темп жизни, когда человек обычно оставлял мир почти таким же, каким застал при рождении, диктовал традиционность общественного сознания. Наша пословица не могла сложиться в те времена, когда новое обязательно маскировалось под старое, под восстановление нарушенного обычая. Основанием же была популярная легендарная повесть «Сказание о князьях Владимирских». В ней рассказывалось, что византийский император Константин Мономах (византийских императоров на Руси называли царями), родной дед киевского князя Владимира Всеволодича Мономаха, прислал внуку свой царский венец –

Вряд ли 16-летний Иван IV сам был инициатором принятия царского титула. В его окружении важную роль играл митрополит Макарий, один из самых образованных людей России того времени. Он активно участвовал во всей государственной деятельности в 40-е и 50-е годы. Поднять авторитет государя при помощи нового титула, должно быть, стремились и его родственники - Глинские.

Принятие царского титула было очень важно. Само слово «царь» происходит от латинского термина «цезарь», который из личного имени Кая Юлия Цезаря постепенно превратился в составную часть императорского титула. Потому-то на Руси и называли царями императоров Византии, называли так и ханов Золотой Орды, а затем и выделившихся из ее состава ханств. Естественно, «великий князь» казался стоящим ненамного выше просто князя, тем более что среди служивших Ивану IV бояр-князей было немало сыновей и внуков великих князей же (ярославских, суздальских и т. п.). Великий князь мог еще восприниматься как первый среди равных. Царь - резкое выделение из ряда, принципиально иной титул. В Византии императоры фактически возглавляли церковь, В произведениях византийских богословов и проповедников, провозглашенных «святыми», «отцами церкви», немало места уделено поучениям о том, что нужно почитать царя и воздавать ему честь. Эти поучения теперь как бы автоматически переходили на личность государя всея Руси.

Волнения пищальников, жалобы псковичей были первыми сигналами о неблагополучии в стране, о народном недовольстве. Но особенно ярко проявилось оно в конце июня 1547 года.

Весна и лето в том году были на редкость жаркими. В Москве то и дело вспыхивали пожары. Во время одного из них, еще в апреле, от высокой температуру взорвался порох в кремлевской башне, и ее кирпичу разлетелись по берегу Москвы-реки. Но тот пожар, который бушевал 21 июня, современники недаром назвав «великим».

День был не только жарким, но и ветреным. По словам летописца,

«бысть буря велика, и потече огнь якоже молния».

Ураган смахивал горящие крыши и разносил их по городу. Современник пишет, что языки пламени вздымались к небу

«великия яко горы».

Пожар продолжался, пока было чему гореть: около десяти часов. Казалось бы, в каменных зданиях Кремля можно было спастись, переждать разгул стихии. Но в Кремле стояла нестерпимая жара, горели иконы деревянные части зданий,

«от дымного духа»

люди задыхались. Многие из тех, кто был в Кремле, погибли. Царь вместе с молодой женой и приближенными успел вовремя перебраться в свое подмосковное село Воробьево (там, где ныне Ленинские горы). С высокого воробьевского холма царь видел, как гибнет вся охваченная пламенем его столица.

Запоздал митрополит Макарий: он еле выбрался из Успенского собора (двое сопровождавших его погибли), пытался покинуть Кремль через подземный ход, но там уже был

«дымный дух тяжек и жяр велик».

Пришлось спускать митрополита со стены на веревке. Недалеко от земли канат оборвался, Макарий упал, расшибся, и его

«еле жива»

отвезли в Новоспасский монастырь.

Народные движения поставили правящие круги перед необходимостью принять решение. Что-то надо было делать. И вскоре после московского восстания, вероятно около 1549 года, к власти пришла новая группировка, которая вошла в историю под названием Избранной рады.

Одним из видных деятелей этой группы был священник Сильвестр, служивший в Благовещенском соборе Московского Кремля: это была придворная, «домовая» церковь государя. Известен нам Сильвестр и как древнерусский автор. Его перу, видимо, принадлежит знаменитый «Домострой». Не исключено, впрочем, что он был автором лишь окончательной редакции.

Произведение это пользуется сегодня дурной репутацией. «Домостроевские нравы», «жизнь по Домострою» - всегда обвинение. Однако «Домострой» никоим образом нельзя свести к тому, что нужно наказывать телесно детей и жену. Совершенно естественно, что «Домострой» предусматривает такие наказания: ведь они были тогда общераспространенными, батогами (розгами) и кнутом били даже князей. Сечение не считалось позорящим. «Домострой» же рекомендует здесь некоторую умеренность: не бить жену ни палкой, ни кулаком

«ни по уху, ни по виденью

(глазу.-

В. К.

)» , чтобы она не оглохла и не ослепла, а только за великое и за страшное ослушание...

«соймя рубашка, плеткою вежливенко

(осторожно. -

В. К.

)

побить... да поучив, примолвити»,

причем «побить не перед людьми, наедине поучити». Но такие наставления - не самое главное в этой книге.

В переводе на современный язык «Домострой» недаром означает «домоводство», это своеобразный сборник «полезных советов», вплоть до того, как просушивать платье. Самое существенное то, что божественным авторитетом здесь освящаются самые простые практические наставления. Даже расточительная жизнь не по средствам (

«не разсудя себя»

) объявляется греховной: живущему

«не по силе»,

влезающему в долги –

«от бога грех, а от людей посмех».

В этом уже проявился некоторый отход от ортодоксального церковного аскетизма.