Агзамов проснулся в прекрасном расположении духа. Голова чуть побаливала, но в теле была необыкновенная легкость. Сразу же вспомнился вчерашний банкет: чем больше пели ему дифирамбы, тем воздушней он себя ощущал и под конец окончательно впал в эйфорию. Банкетный зал был весь в зеркалах, и лысина Агзамова отражалась в них тысячекратно. Чем больше было славословий, тем больше витал он в облаках, как бог в жертвенном дыме, и в какой-то момент почувствовал, что не существует, достиг нирваны. И это ощущение повторялось несколько раз: когда сам Кулмуратов поздравил его с орденом, когда с другого конца стола его бывшая жена Азалия, сияя, как дворцовая люстра, подняла большой палец и когда юная официантка, которую он приметил с начала банкета, подавая коктейль, кинула на него обворожительный взгляд, полный преданности и покорности.

Правда, когда они оживленной толпой выходили из ресторана, к нему бросился какой-то бродяга в куцем коричневом пальто, с лохматыми, давно немытыми волосами. Он размахивал какой-то книгой и кричал что-то нечленораздельное. Охрана быстро убрала его с дороги, но Агзамова неприятно поразила недобрая ухмылка, переходящая в косой шрам, как бы увеличивающий эту ухмылку до бесконечности.

«Как же звали этого беднягу из Гюго?», – подумал Агзамов. – Кажется, Гуинплен… Ну и рожа… Где-то я его видел», – бессильно ворохнулось в мозгу. Агзамова охватило чувство смутной тревоги. Однако когда он уселся на заднее сидение «Ландкрузера», салон которого окунал в благоухающую атмосферу комфорта, Агзамов опять впал в эйфорию, близкую к несуществованию.

И вот теперь, проснувшись после банкета, Агзамов был рад, что существует, что договор с жизнью не расторгнут, что кожа шелковиста, а тело сибаритствует в приятном предощущении утренней зарядки.

По обыкновению он встал, и хотел было приняться за зарядку, но вдруг заметил что-то странное: на подушке и вдоль нее были рассыпаны какие-то коричневые зерна или дробинки, или родинки. Да, кажется, родинки. Рука Агзамова невольно потянулась к шее, где у него с юношеского возраста была целая россыпь то ли папиллом, то ли родинок, которых так и не удалось вывести в течение всей жизни. И вот, пожалуйста, – теперь они сами выпали, все в один день. Шея стала гладкой как каток, пальцы так и скользили, не натыкаясь ни на что. Агзамову стало неуютно, как будто он лишился какой-то защиты, как будто маленькие славные гномики, преданно прилепившиеся к его шее сегодня, исчезли, даже не попрощавшись. Агзамов принес с туалета совок, ладошкой ссыпал туда все родинки с подушки и постели, пошел в туалет и бестрепетно выкинул их в мусорницу. Это была особенность его характера. Странности не волновали его – то, что он не понимал, сразу выносил за скобки, выбрасывал из своей жизни.

Через несколько минут он сидел в такси и мчался домой. Рассчитавшись с таксистом, Агзамов не дожидаясь лифта, бегом поднялся на пятый этаж. Он только потянулся к ключу как увидел, что дверь открыта. Он быстро кинулся в проем двери. В квартире всё было вверх дном. Прямо перед ним лежал раскрытый чемодан со всяким вываленным барахлом, по всей квартире были разбросаны его вещи и рукописи. Агзамов бросился в кабинет, к сейфу, но, увы, сейфа не было, а значит, вместе с ним исчезли и все документы, счета в банке, кредитная карточка. Агзамова как будто окатили холодной водой. Он нелепо стоял с холодеющим сердцем и выпученными глазами. Потом какая-та мысль посетила его и, кинувшись к шкафам, он в поисках чего-то, стал вываливать книги. Только изрядно покопавшись, он понял, что ищет совсем не там, и увидел то, что так безуспешно искал. Это был черный толстый Коран еще дореволюционного издания, он преспокойно стоял на верхней полке соседнего шкафа. Агзамов с трепетом взял Коран, прижал его ко лбу, поцеловал, но вдруг священная книга вывалилась из его рук. Агзамов нагнулся его поднять, но увидел, что рядом с книгой лежит булыжник. Бедный Агзамов совершенно не понимал, откуда взялся этот булыжник. «Словно с неба свалился!» – мелькнуло в его мозгу. Рядом валялся раскрытый Коран, Агзамов поднял его, перелистнул, и, вдруг в самой середине книги увидел зияющую дыру с неровными округлыми краями, примерно напоминающими форму булыжника. Агзамов вставил в дыру бугристый овальный камень, покрашенный в зеленый цвет, и он лег туда как родной.

Первое что пришло в голову Агзамову, что над ним здорово поиздевались. Дело в том, что этот Коран был единственным наследством от отца, Агзам хранил его еще с советских времен, когда такие вещи хранить не полагалось. Арабский язык он так и не изучил, поэтому книга представляла для него даже не антикварный интерес, а родовое наследие: ведь они происходили из рода ходжа, который не принадлежал ни к одному из казахских жузов

[1]

, а был самостоятельным ответвлением из рода Мухаммадова, поскольку эти ходжи были арабскими миссионерами, пастырями исламской духовности в бескрайних просторах казахской степи. Надо признаться, что Агзамов с детства рос атеистом, но его приятно грела причастность к духовному нобилитету, пусть это даже и расходилось с его принципами и взглядами. И вот теперь его как бы спустили с неба на землю, показали его истинную сермяжную сущность, отобрали самое дорогое – его высокое происхождение и в связи с этим избранность, которую он ощущал чуть ли не с пеленок. Пусть мать была беременна им, когда отец был в тюрьме (кто из интеллигенции не сидел в сталинском 38 году?), пусть он рос в семье матери с названными братьями от других мужчин, но он всегда знал, что он иной, чем другие: умнее, лучше, духовней. Он с детства привык подчинять сверстников своему влиянию и никогда не стыдился своего высокомерия, он считал, что имеет на это законное право. Так что же теперь получается, он вырос с булыжником в сердце, когда все считали, что там лишь суры Корана? С ним совершили чудовищный акт духовной кастрации, и он должен это терпеть? Получается, что его не только ограбили, но и лишили ментальной сущности? Нет, он не потерпит этого, грабители должны быть наказаны. Агзамов кинулся к телефону:

– Алло, 02, милиция, вам звонит Агзамов! Меня ограбили! Когда? Откуда я знаю, когда?! Вот я прихожу, а квартира вверх дном, нет сейфа, нет документов! Что еще унесли? Так придите, черти, и посмотрите, я откуда знаю! Адрес? Октябрьская, 63 кв. 18, уг. Декабристов. Хорошо. Я вас жду.

Агзамов положил трубку.

– Кто же это мог быть? Что это за ограбление, скорее похожее на издевательство? Агзамов стал лихорадочно прокручивать в памяти образы своих недоброжелателей, тайных и явных недругов.

…Очнулся он в КПЗ, в просторечии обозначаемом как «шлакушник». Рядом кто-то пел, кто-то блевал, какой-то русский – широкоплечий, в длинном черном плаще, – толкался в зарешеченную дверь. В тусклом свете подслеповатой лампочки кто-то лохматый и небритый читал толстую книгу. От смрадного дыхания сокамерников стояла страшная вонь. У Агзамова застучало в висках, к горлу подступил жуткий ком тошноты. Агзамов еле сдержал себя. Между тем, русский гигант несколько раз постучав в дверь, повернулся и направился к лохматому книгочею.

– Эй, хватит читать, это тебе не изба-читальня. Нашел, где просвещаться.

– Как говорил Гераклит: и здесь обитают боги, – буркнул книгочей совершенно машинально.

– Не густо нас тут, богов, – печально констатировал гигант, обведя взглядом не слишком респектабельных сокамерников. – Правда, вот только что товарища подвезли. – Товарищ, вы кто такой будете и как дожили до жизни такой? – вежливо, но прямо обратился он к Агзамову.

– Думаю, я тут не задержусь, – уверенно заявил Агзамов. – Ошибочка, какая-та вышла.

Поднявшись на поверхность, Агзамов вдохнул свежий осенний воздух, пахнущий землею и сыростью, поднял голову к небу с кучевыми облаками, и не успел ни о чем толком подумать, как сзади раздался дробный стук каблучков, его подхватили за локоть, и, он, не успев ни о чем сообразить, побежал за высокой девушкой в зеленом платье. Она затащила его в соседний подъезд и жарким шепотом спросила:

– Чье это на тебе шмотье?

– Шмотье? – переспросил Агзамов. – М-мое, – сказал он замешкав.

– Не ври! – сердито шикнула на него интервентка, крепко сжимая его за локоть. – Это ты с того хухрика снял, который меня недотрахал! И, между прочим, не заплатил!

– С какого… хухрика? – все не мог прийти в себя бывшая знаменитость.

Они поехали по Аль-Фараби, переехали Фурманова, и только тогда Агзамов заметил, как изменился город, когда-то величественная Алма-Ата, а теперь неудобоваримое, какое-то куцее – Алматы. Однако, несмотря на невыразительное название, в бывшей столице выросло множество суперсовременных высотных комплексов, которых можно было видеть с любой точки города. Если ранее единственной высоткой кунаевской столицы была 25-этажная гостиница «Казахстан», на фоне новеньких «куатовских» высоток, она смотрелась эдаким архитектурным динозавром, мирно доживающим свои дни на чужом празднике жизни, на фоне пятизвездочных отелей с чудными иностранными наименованиями типа «Рахат-Палас», «Анкара», «Сингафредо». Но в то же время состояние дорог было такое, как будто по ним каждый день катаются на танках. Разметки куда-то делись, асфальтовое покрытие было латано-перелатано, рытвины имперского размера сочетались с новоявленными «скрытыми полицейскими». В общем, Агзамова так растрясло, что он с тоской вспоминал об индийских рикшах, бережных к каждому своему пассажиру.

И еще Агзамычу бросилось в глаза то, что город превратился в как бы огромную лавку: первые этажи некогда бесцветных многоэтажок пестрели разными вывесками на чудовищной смеси английского, казахского и русского языков. Там располагались всякие бутики, магазинчики, закусочные, а рядом под красочными переносными зонтами зазывали к себе пивные и кафе-мороженое. Но больше всего в городе оказалось даже не кафешек и ресторанов, хотя и их тоже развелось видимо-невидимо, но всяких казино и игровых автоматов. Казалось, что за неимением лучшего, или, вернее, вследствие потери всяких разумных оснований для воспроизводства и смыслопроизводства, люди надеются только на выигрыш в лотерею, неважно какую, лишь бы повезло. Будет ли это выигрыш в рулетку или покер, в «наперсточек» или Джек-пот, все равно, лишь бы слепая игра случая выбрала меня, любимого. Такая настроенность невидимых людских масс оскорбляла Агзамова, всегда привыкшего надеяться на свой интеллект и на свое влияние в обществе. Ведь механизм славы – самая загадочная вещь на свете, однажды потрудившись заработать авторитет, всю остальную жизнь ты можешь почивать на лаврах, твоя слава будет работать на тебя лучше любого продюсера. Но теперь, – кто он, бывший Агзамов? Агзамова поразило, что он подумал о себе в прошедшем времени, как о бывшем. А это кто едет с отвязной красоткой на заднем сиденье, с толстой мошной в кармане?! Правда, они уже побывали в трех казино с похожим названием и все еще не нашли Айхана. Ну и что? Как сказал когда-то Горбачев: «Процесс пошел!». Пусть Агзамыча выкинуло из прошлой жизни, но ведь он еще жив и, главное, его интеллект еще при нем, вон он как рефлексирует все это время, пока они по бывшей Ленина спустились на все еще Гоголя и поехали по нему прямо. Когда авто переехало улицу Фурманова, Агзамов на противоположной стороне улицы увидел казино «Шахерезада», построенное в виде сверкающей, трехлучевой короны. Перед казино были выставлены, видимо, в качестве выигрыша, три автомобиля – «БМВ», «Мерседес-600» и «Тойота-Лэндкрузер». Этот джип очень понравился Агзамову, ибо напомнил ему о его собственной машине, которая так неожиданно и безвозвратно ушла из его жизни. Но ушла ли? А может, попробовать ее вернуть? И тут Агзамов совсем неожиданно для себя решил зайти в казино и попытать свое счастье.

– Братишка, останови вон у того казино, – сказал он шоферу-казаху.

– Но тогда надо будет развернуться…

– Ну, так развернись.