Книга, которую вы держите в руках, не совсем обычна для ее автора.

Дело в том, что, написав уже больше двадцати историй, я всегда старался избегать «серийности» главного героя. Отчасти — опасаясь, что на фоне сотен ему подобных мой собственный Шерлок Холмс или Эраст Фандорин будет иметь бледный вид и в конце концов потеряется в толпе. Отчасти — потому что, как читатель и почитатель остросюжетной литературы, всегда хочу до последних страниц переживать за судьбу героя. И если знаешь, что в следующей книге серии этот человек будет жив и здоров, значит, в этой истории его жизни ничего не угрожает. Это несколько расслабляет. Тогда как остросюжетный роман надо читать, не переводя дыхания, боясь отложить книгу в сторону, чтобы вдруг не ослабло внимание, сюжет не вышел из-под вашего наблюдения и контроля. В конце концов, уважающий себя автор должен писать каждую новую книгу как первую и последнюю, выкладываясь по полной. И, подобно читателю, не подозревать, что же случится с героем в финале.

Однако у Виктора Хижняка, с которым вы познакомились (и, судя по отзывам, подружились) в предыдущем романе «Удар Скорпиона», есть своя, особая судьба и своя история рождения. Он появился много лет назад, когда автор этих строк только начинал заявлять о себе в остросюжетной литературе.

В конце «лихих девяностых» меня уволили с хорошей работы по доносу, это совпало с дефолтом, и я решил: жизнь если не кончена, то уж точно не удалась. Перерывы между безуспешными поисками постоянной работы или хотя бы заработка заполнялись отчаянными писаниями от руки в общую тетрадь. Я писал о специалисте, профессионале своего дела, независимом, гордом и непокорном парне, супергерое нашего времени, с которым поступили несправедливо, но который всем еще покажет. Назвал я его Виктором, что значит «победитель». Бросив вызов всему миру и приняв последний, но решительный бой, в финале этот герой погибал.

Но жизнь не стояла на месте. Она налаживалась. Организация, из которой меня уволили, через пару лет развалилась: там делали ставку на покорных, послушных, а потому — не умеющих думать самостоятельно, значит — не вполне профессиональных людей. У меня же появилась новая работа, интересная и перспективная. Начали выходить книги, понемногу осваивалась работа в кино. Все удавалось, и, перечитав однажды книгу о яркой, насыщенной приключениями, но короткой жизни Виктора Хижняка, я решил оживить его. Такой герой должен жить, бороться и побеждать.

На фоне терриконов, засаженных уже входящей в сочный цвет акацией, одинокий «бумер», съехавший с трассы в степь, выглядел черной точкой в лучах весеннего рассвета.

Кондрат потянулся до хруста в суставах, толкнул дверь, выбрался из машины, снова потянулся, сделал несколько упражнений, разминая затекшие мышцы и заодно согреваясь: апрельские ночи в степи были еще холодными, несмотря на то что весеннее тепло в этом году пришло на удивление рано. Да и зимы как таковой не было вот уже несколько лет подряд.

Снег не баловал южные и юго-восточные территории. Хотя пацаном Кондрат еще застал и морозы, и заледенелые тротуары родного Новошахтерска, и снежные сражения за звание Царя Горы. Но теперь зима превратилась скорее во время года, этакое, как учили в школе, безликое имя существительное, и по погоде ничем не отличалась от слякотной серой осени, которую Кондрат, родившийся в октябре, никогда не любил. Единственное, что радовало, — ранняя, раньше даже, чем у других, весна, которой в середине апреля на широкую, необъятную, полную грудь дышала степь. Ветер трепал уже успевшие проклюнуться из земли молодые ростки и футболил из конца в конец старые, перезимовавшие, сухие ковыли, озорно и без цели гоняя их из стороны в сторону.

Подставив степному ветру свое скуластое лицо, Кондрат на несколько минут зажмурился, раскинул руки, словно бросая вызов —

а ну-ка, повали!

 — сделал несколько глубоких вдохов, а потом, как стоял, повалился на землю лицом вниз, успев выставить перед собой руки. Ладони уперлись в мягкую шевелюру уверенно пробивающегося из-под апрельской земли перистого ковыля. Кондрат принял упор, расставив руки чуть шире плеч, и на одном дыхании, считая про себя и успевая на «раз-два» опустить и поднять тренированное крепкое тело, быстро сделал двадцать отжиманий, окончательно прогоняя усталость практически бессонной ночи. Выпрямившись, он попрыгал, пробежался вокруг машины и полез в салон за термосом с растворимым кофе, куда Гусля, как сурок, спавший на заднем сиденье, накануне вечером щедро плеснул коньяка.