«С ФРОНТОВЫМ ПРИВЕТОМ…»
(Завещание военкора Евгения Коковина)
Произведения Евгения Степановича Коковина о Великой Отечественной войне, многие из которых созданы в военные годы, впервые объединены под одной обложкой. Не случайно эта книга появилась спустя семьдесят лет после Победы: видимо, именно в наши дни ощутима потребность в таком сборнике.
Книг и фильмов о Великой Отечественной и в двадцать первом веке появляется немало. Но пишут и снимают их уже люди не воевавшие, из поколения детей и внуков фронтовиков. И акцент зачастую делается на страшных или неприглядных сторонах войны. Пересмотреть сегодня пытаются все: и причины, и ход, и результаты Второй мировой. Не удивительно поэтому, что у сегодняшних школьников складывается впечатление: солдаты не воевали бы, если бы не было заградотрядов; все поголовно дезертировали бы, если бы не боялись репрессий; победу обеспечили штрафные батальоны и безжалостность командования.
Недавно мне довелось посмотреть несколько видеоинтервью: старшеклассники расспрашивали фронтовиков и людей, чье детство пришлось на годы войны. И среди вопросов были такие: «В начале войны наша армия терпела поражение, и говорят, что было много дезертиров, никто не хотел воевать. Это правда?». «Нет, — уверенно, спокойно и с достоинством отвечали им ветераны. — Если по какой-то уважительной причине молодого человека не брали на фронт, это считалось большим позором. Все стремились попасть в армию. У нашей соседки был единственный сын, муж ее погиб на фронте. И сын имел право на отсрочку, раз он один у мамы. Но мать пришла вместе с ним в военкомат и попросила взять ее сына в армию».
Но ведь представления о том, что воевать за Родину никто не хотел, что все стремились избежать отправки на фронт, возникли в головах у школьников не сами по себе: так в последние десятилетия в фильмах, книгах, СМИ, а то и на страницах учебников нередко подается — под видом разоблачительной «правды» — героическая и трагическая история Великой Отечественной войны.
Тенденция к разоблачению всего и вся как реакция на фальшь и ложь официальной идеологии советского времени, охватившая все стороны жизни в период «перестройки» (1985–1991), к сожалению, сохраняется и сегодня в своем самом упрощенном, примитивном виде — в виде бездоказательного очернительства.
ПОВЕСТИ, РАССКАЗЫ, ОЧЕРКИ
Гарнизон маленькой крепости
В узкую щель амбразуры виднелся кусочек полыхающего заревом далекого неба. Стемнело, и вместе с темнотой на землю навалилась тяжелая, необыкновенная тишина. После шестнадцати часов непрерывной канонады не верилось, что в мире может быть так тихо.
Три дня шли бои на подступах к городу. На четвертые сутки в полдень немцы подтянули свежие силы. Их нажим перекатывался с одного участка на другой; фашисты боем нащупывали слабые места обороны. Но прорваться к городу немцам не удалось. Лишь в двух местах они потеснили передовую линию защитников города.
Вблизи от перекрестка шоссе и железной дороги притаилось поспешно устроенное укрепление — долговременная огневая точка. Укрытая в земле, искусно замаскированная, она ничем не отличалась от естественных холмиков, едва возвышавшихся среди кустарников. Впереди раскинулось поле, и дальше начинался низкорослый лиственный лес.
Прошло несколько дней, как пулеметное отделение сержанта Усова получило приказ занять дот и вместе с другими гарнизонами укреплений защищать подступы к городу.
Вожак санитарной упряжки
Глава первая
Во дворе большого дома
Двор у этого дома самый просторный и самый веселый во всем городе. И, конечно, нигде не собирается на игры так много ребят. Ни в одном дворе не найти такой большой площадки для лапты, таких укромных местечек в дебрях дровяных сараев и поленниц. А старый заброшенный, поросший мхом погреб даже в солнечные дни таит в своем полумраке что-то загадочно-незнакомое.
Разве есть еще где-нибудь такая замечательная, настоящая корабельная шлюпка, какой владеют ребята из этого дома? Много лет шлюпка лежит во дворе и не спускается на воду. Солнце так высушило ее, что на крутых ступенчатых бортах появились щели. Но это не мешает ребятам ежедневно отправляться на шлюпке в далекое плавание и принимать морские сражения с фашистскими пиратами…
Когда во дворе появляется почтальон, ребята окружают его.
— Игорю письмо принесли?
— Пишут, — шутливо отвечает почтальон. Но иногда почтальон, лукаво улыбнувшись, достает из сумки вместе с газетами знакомый треугольник и говорит торжественно:
Глава вторая
Первые приключения
Для Малыша наступили чудеснейшие дни. За всю свою, правда, еще короткую жизнь он не имел столько благ одновременно: свободы, внимания людей, обилия пищи и питья.
Прежде чем попасть во двор дома номер двадцать четыре, Малыш побывал у троих хозяев. Его рано оторвали от матери — ненецкой лайки, которую он вскоре забыл.
Некоторое время он жил у одного колхозника, невдалеке от города. Малышу была предоставлена полная свобода. Целыми днями он гонялся по тракту за проходящими автомашинами или лаял на старого добродушного Полкана, изредка вылезавшего из своей будки. Полкан относился к щенку снисходительно, как и подобает старшему, и никогда не обижал его. На ночь они вместе устраивались в конуре, и Малышу было очень тепло и удобно спать под боком старого добряка.
Впрочем, Полкан не всегда был добродушным. Иногда по ночам он стремительно выскакивал из конуры и, гремя цепью, несся к забору. Лаял он редко, когда это, видимо, было крайней необходимостью. Чаще Малыш слышал сквозь сон его рычанье.
Неизвестно, что сулила Малышу будущая жизнь в колхозе. Может быть, хозяин надеялся, что молодой пес заменит впоследствии Полкана.
Глава третья
Прощайте, ребята!
Малыш стал любимцем жителей всего дома. Даже взрослые нередко ласкали его и угощали лакомствами.
Только инженер Гусев, проходя в свою квартиру, всегда хмурился при виде резвящейся с ребятами молодой собаки. Человек практичный и трудолюбивый, он считал, что животные должны приносить пользу, и потому не терпел среди собак уличных пустолаек и комнатных бездельников.
— Испортят пса, — с досадой говорил он. — Будет балбесом, ни на что не способным. А хорошая собака! Отличная. Жалко…
Между тем ребята обучили Малыша «служить» и танцевать, подавать лапу и приносить брошенные палки. Они даже запрягли его однажды в тележку. К всеобщему ликованию, Малыш потащил маленькую повозку по двору, но потом вырвался из веревочной упряжки и впоследствии упорно отказывался от подобных затей.
Но лето заканчивалось, заканчивались и каникулы. Ребята отправились в школу, а самые маленькие почти не выходили во двор, потому что становилось холодно и часто лил дождь.
Глава четвертая
Новый хозяин
Товарный вагон был наполовину загружен ящиками, мешками и железными кроватями. В приоткрытую дверь с платформы пробивался свет от огромного фонаря. Ветер покачивал фонарь, и полоса света перемещалась из стороны в сторону.
Малыш сидел, привязанный к ножке кровати.
Когда паровоз рванул состав и пол чувствительно заколебался под лапами, Малыш взвизгнул и попытался выпрыгнуть на платформу. Но привязь удержала его.
Он жалобно заскулил, увидев, как мимо понеслись постройки, телеграфные столбы, кустарники.
Но удивительное дело! Красноармеец-вожатый не выразил ни малейшего волнения. Это успокоило Малыша. Он давно уже привык улавливать внутреннее состояние человека. Движение, голос и особенно взгляд — все Малыш чувствовал очень остро, и это руководило его поступками.
Глава пятая
Малыш получает специальность
Так Малыш стал служебной собакой.
У каждой служебной собаки есть своя специальность.
Есть собаки-пограничники, связисты, подносчики патронов, санитары.
Под ожесточенным пулеметным и минометным обстрелом бегут и иногда ползут четвероногие связные и доставляют приказания и донесения. На поле боя собаки разыскивают раненых и сообщают о них санитарам.
Малыш — выносливый северянин — был зачислен в подразделение ездовых собак.
Действующая армия, сыну
Удивительно быстро прошло время. Кажется, совсем недавно маленький светловолосый Димка носил пионерский галстук. Потом поступил в школу ФЗУ, стал токарем, служил в Красной Армии и снова работал на заводе. Да что пионерский галстук и ФЗУ! Яков Петрович превосходно помнит Димку с соской и в распашонке.
Об этом писать, конечно, не следует. Нужно только рассказать сыну о доме, о заводе да еще дать отцовский наказ.
Писать Якову Петровичу приходилось редко. Это было для него настоящим событием. Большие сухие руки больше привыкли к ручнику и кузнечным клещам, чем к перу. В цехах эти руки творили чудеса, придавая раскаленному металлу любые формы. Но, когда дело доходило до нарядов, до этих несносных разграфленных бумажек, руки опускались. Яков Петрович старался иметь дело с бумагой наедине, когда никто не смотрит ему под карандаш. Рука тогда двигалась увереннее, буквы выходили даже красивыми.
Вот и сейчас, прежде чем сесть за стол, Яков Петрович подождал, когда в квартире все успокоится на ночь. Однако ждать пришлось долго. Восьмилетний внук Славик, видимо, понял, что дедушка намерен чем-то заниматься. Вначале Славик, заложив руки за спину, с деловым видом принялся рассматривать стены. Можно было подумать, что на стенах развешены необыкновенной красоты картины. Когда хитрость не удалась, он сел к столу и категорически отказался спать. Следовало бы мальчишку проучить ремешком. Ведь Якову Петровичу когда-то здорово доставалось за упрямство и за шалости. Но то было более пятидесяти лет назад. Время другое. Пришлось пообещать внуку смастерить пароход, самолет и ружье.
Наконец Славка ушел спать. Яков Петрович достал из кармана очки, предусмотрительно расстелил на столе старую газету (эти чернила всегда стараются соскользнуть с пера, чтобы расплыться на скатерти жирной, зловещей кляксой), потом поставил чернильницу на середину стола и взял ручку.
Высота Н
(Завещание капитана Андреева)
Пять раз мы ходили в атаку. Пять раз переползали через обкошенное колючее поле, рвали лопатками сухую, горячую землю, накапливались на рубеже. И пять раз отходили назад.
На карте у командира батальона высота была отмечена одной буквой «Н».
Зеленая, увенчанная густыми купами деревьев высота господствовала. Так говорилось о высоте и в приказе: «господствующая». И иначе, точнее нельзя было сказать.
То была наша высота, русская земля, русские родные сосны и березы, кусты шиповника и смородины. Всем этим сейчас владели немцы.
Когда под метким огнем приходилось, теряя товарищей, отходить, бежать, отползать, слезы закрывали от глаз белый свет, горькие слезы обиды и отчаяния.
Поправка к тосту
С некоторых пор за Карпушиным в роте начали замечать странности. Весельчак, фантазер и артист в своем искусстве, он вдруг стал неузнаваем. По всей дивизии славилась рота, имея два козыря, как говорили штабные шутники. Рота славилась своими снайперами и своим поваром. А поваром здесь был Алексей Карпушин.
Но теперь с Карпушиным что-то случилось, и престиж ротной кухни пошел по наклонной. А ведь были чудесные времена. Суп блистал жировым наваром, мясо заливалось ароматным соусом, каша рассыпалась, и каждая крупинка ее искрилась от масла. Повар держал себя с достоинством. Он любил повторять слова знаменитого исследователя Амундсена о том, что в полярной экспедиции после начальника повар — первое лицо. Этим недвусмысленно подчеркивалось, на каком положении числится в роте он, Алексей Карпушин.
А теперь Карпушин готовил обед наспех и после обеда куда-то исчезал. И достоинство, и изречения были забыты. Однажды Карпушина видели с девушкой из санбата, что явилось прояснением на темном фоне из догадок любопытных. Впрочем, после этого любопытство только возросло.
30 декабря в супе явно ощущался избыток соли.
— Послушай, Карпушин, — донимали повара бойцы, — не томи, скажи хотя бы, как ее зовут…
