— И какой сегодня улов, Король? — спросила я.

Король, усевшийся рядом со мной, с показным кряхтением вытянул длинные ноги. В клетке рядом с ним возбужденно чирикала и прыгала по жердочкам серая невзрачная птичка, с которой Король не расставался. Я так и не смогла выяснить, какой Джок породы, но пел он будто кенар, а то и вовсе соловей.

Король вздохнул:

— Целый день проболтался, ноги гудят, а всего-то парочка жалоб — на нерадивого мужа да на судью-мздоимца…

— И впрямь, нет бы молодая вдовица опять подробненько рассказала про приставания соседа бесстыжего! — поддразнила я.

— Как ты этого добилась?!

Кароль был потрясен.

Он смотрел, как, сморкаясь, непрерывно ругаясь и сыпля междометиями, шел по площади старый моряк Джорджия. Старик то и дело спотыкался, потому что нес перед собой картину и не отрывал от нее мокрых глаз.

— Дак… что же это… койкас и присные его… оно… вот же оно… ах ты ж, проклятая ты баба!.. — доносилось до нас.

Я осторожно повела плечом, потом шеей. Когда Джорджия стиснул меня в объятиях, что-то во мне непоправимо хрустнуло и никак не желало возвращаться на место. Я даже не могла как следует вздохнуть.

Я отложила кисти, встряхнула уставшими руками. Заказанный морской пейзаж был почти готов. Конечно, он не вызовет слез, но покупатель останется доволен и порекомендует меня столь же щедрым знакомым… А вот бухту я так и не начала — все собиралась и откладывала, хотя та просто стояла перед моим внутренним взором. Впрочем, и Кароль не напоминал о заказе.

Я услышала знакомый мягкий смешок и подняла глаза. Вышеупомянутый площадный Король стоял неподалеку, разговаривая с горшечником Акимом. Одна нога упирается в парапет фонтана, локоть на колене, длинноносый профиль четко выделяется на фоне белой стены… Мои пальцы сами потянулись за углем.

Я уловила момент, когда Кароль заметил, что его рисуют, и начал позировать: голова выше, спина прямее, плечи расправлены. Да еще провел рукой по растрепанным темным волосам, приглаживая и откидывая их с высокого лба…

Когда он пошел в свой привычный обход площади, останавливаясь там, заговаривая здесь, пересмеиваясь тут, я продолжила рисовать уже по памяти.

…Джок приветственно свистнул над самым моим ухом, и я опустила уголь. Кароль навис надо мной, то так, то эдак склоняя голову, — рассматривал стремительные зарисовки. Сильная кисть руки с набухшими венами, прищуренный глаз, изогнутые густые брови, крылья острого носа, выразительный узкий рот, упрямый подбородок, сильная шея… Задумчиво почесал в затылке:

Человек С Птицей появился лишь через пару недель. Вряд ли я могла всерьез задеть чем-то такого мужчину, но все же чувствовала себя слегка виноватой. Площадь без Кароля была не площадь — казалось, из ежедневной толчеи, как из палитры, изъяли одну, но очень важную краску.

Я скучала по нему.

И делала набросок за наброском. Память у меня, как у всех художников, отличная, поэтому не требуется даже иметь перед глазами натуру. Иногда на бумаге появлялся и Джок. Что значит для этого человека его птица? Одинокие люди часто привязываются, а то и боготворят безмозглых и бездушных тварей; я даже иногда понимала их, хотя до сих пор не испытывала такой потребности. Приятно, наверное, за кем-то поухаживать, поговорить и поделиться, пусть даже на тебя смотрят звериные, птичьи — а то и змеиные! — глаза, а вместо совета или утешения ты слышишь лишь мяуканье, щебет или лай… Да и обнять и погладить кого-то теплого всем хочется временами.

Значит ли это, что он так же одинок? Наш разговорчивый и общительный Король, всегда в толпе, всегда готовый ответить на шутку или с сочувствием выслушать чью-то жалобу. Пользующийся успехом у женщин. Имеющий множество приятелей и связей среди различных гильдий и сословий.

…Ищущий тишины и «отдохновения» в самом уединенном месте Риста.

…Это была на диво тихая и смирная девочка — из тех редких детей, которых где посадишь, там и найдешь. Она каждый день сидела на парапете фонтана, закутанная в шерстяную шаль, несмотря на летнее жаркое солнце. Руки обычно смирно сложены на коленях, за исключением тех моментов, когда девочка опускала пальцы в воду, пытаясь поймать или погладить золотых рыбок. Прохожие при виде ее большеглазого худенького личика частенько кидали в глиняную чашку мелкие монеты. Рыночный люд, не столь богатый, но отзывчивый, делился едой. Вечером приходила прачка Берта, пересыпала в сумку деньги и продукты и, взяв дочку за руку, уводила домой.

В отсутствие заказов я делала наброски Абигайль: углем, мелками, акварелью. Однажды я уловила мгновение, когда девочка вскинула глаза на солнце, игравшее с листвой в пятнашки… и узнала нездешний свет огромных глаз — так смотрел Пьетро в последние месяцы. Девочка уходила. Да она уже практически была не здесь…

Берта оказалась ненамного старше меня, но работа, заботы и горе сделали из нее почти старуху. Она не плакала, ровно и безучастно отвечая на мои вопросы: отец Абигайль пару лет назад не вернулся из плаванья, заработка едва хватает на комнату и еду, а добрый лекарь прописал микстуру, хорошее питание и смену климата. То есть, заботливо разъяснила мне женщина, велел ехать туда, где жарко и сухо, лучше всего в соляные лечебницы Хазрата. Летом Абигайль не так кашляет, но зимой… Я была наслышана о здешних многоснежных, ветреных и сырых зимах — да уж, суровый Рист не самое лучшее место для чахоточных!

— Можно, я напишу ее портрет? — предложила я и для самой себя неожиданно.

Берта со вздохом оглянулась на дочь.

— Что, прячьте каплю в море, а листья в лесу? Так, княжна?

…Весть о том, что пропавшая Волчья княжна таки нашлась, свалилась на него, едва он вернулся из неофициального визита в соседний Катринлог — именно туда вел след Финеара. Несмотря на то что ему оказали все полагающиеся почести, да и прямого отказа он не получил, в вежливо-уклончивом согласии монарха Катра выдать беглого королевского кузена, «буде тот обнаружится на территории нашего королевства», чувствовалась издевка и злорадное ожидание: ну-ну, и что же ты предпримешь дальше, наш драгоценный неистовый Силвер?

Вернулся он в соответствующем расположении духа, и лишь предвкушаемый визит с Джоком на площадь мог привести его в менее людоедское настроение. Пусть и недостаточно — ибо он исключил обманщицу Эмму из круга своих подопечных. Хотя в последнее время и подумывал, не слишком ли он поторопился? Может, следовало задать ей тогда вопрос прямо; ведь он же ни разу не спрашивал, какую фамилию художница носит. Но он просто впадает в неистовство, когда люди, которым он доверяет, к которым он… привязан, обманывают его. Поэтому Силвер одновременно страшился и того, что узнает, и того, что сделает, когда узнает. Пусть женщина пока останется в стороне. Целее будет.

Так что беглая княжна нашлась как раз кстати: даже не переодевшись, он поспешил к ней, ничего не планируя, но предвкушая. Отмахнулся и от переданной настоятельной просьбы полицмейстера встретиться с ним немедленно по приезде. Все потом, сейчас главное — увидеться с девицей, отвести душу, а дальше… уже по обстоятельствам. Может, на пинках прогнать до самой границы с Волчьим княжеством. Или проводить с позорным почетом. Выписать сюда ее батюшку-громовержца и насладиться их незабываемой встречей, а там пусть папаша сам разбирается со своей строптивой дочуркой. Да, и еще узнать, в каком это тайном месте она скрывалась и как проворонили ее лучшие агенты, перерывшие всю страну в поисках пропавшей невесты. Или кто-то помог ей поначалу сбежать, а потом и спрятаться?

Я в изнеможении откинулась на спинку стула. Разговор обессилил меня настолько, что, казалось, лучше б Силвер меня избил, тогда бы боль тела заглушила боль души.

А тут страдало и то и другое. Я обхватила руками колени, прижалась к ним лицом, вздрагивая в сухих беззвучных рыданиях. Ах, Кароль, Кароль, что же я наделала!

Не знаю, сколько прошло времени, но, подняв голову, я увидела господина полицмейстера, безмолвно стоящего на пороге. Поспешно выпрямилась — я вовсе не собиралась публично демонстрировать глубину своего раскаяния… или вызывать жалость у королевского друга и соратника.

Фандалуччи кивнул, словно услышав мои мысли. Прошелся по комнате, как совсем недавно Кароль… Силвер. Правда, не столь резко и стремительно, еле сдерживая свой гнев, — медленно, как бы в раздумьях.

— Итак, ваше сиятельство?

Началась она, когда на улицах Риста повстречались двое мальчишек. Своевольный и упрямый принц, то и дело сбегавший из-под контроля воспитателей и родителей — да и то сказать, у царственных супругов наследников насчитывалось даже с избытком; это до зрелого возраста дожили лишь Аггелус и Силвер. В семье приехавшего из Фьянты корабельного плотника детей тоже было немало, поэтому к делу их приставляли сызмальства. Только один вышел непутевый, все норовил от работы отлынивать да удирать — даже несмотря на регулярную порку. Мало того (благо не знали его добропорядочные родители), он и крутился еще на площади, норовя чего стянуть у торговцев или выполняя мелкие поручения контрабандистов.

Незнакомого долговязого мальчишку, иногда появлявшегося на площади, Эрик принял за удачливого вора, который при хорошем раскладе любит сорить деньгами направо-налево: то помог Толстой Берте, торговке рыбой, у которой слег муж и некому стало кормить семь голодных ртов, то выручил из долговой ямы проторговавшегося купца, то скупил по какой-то прихоти картинки помиравшего от запоя художника… Эрик с самого детства любил докапываться до сути и решил разузнать, откуда этакий мот взялся и откуда у него этакие шальные деньжищи. Проследил, как тот уходит через Королевский сад во дворец: ага, поди, там же и служит, да потихоньку таскает оттуда вещички и деньги! Однако дворцовый парень тоже оказался не дурак: слежку заметил и задал тощему рыжему шпиону хорошую трепку. Впрочем, и тот отбивался отчаянно, понаставив будущему королю отменных синяков.

После драки подростки сдружились, образовав странный союз — мошенников — не мошенников, контрабандистов — не контрабандистов — благородных разбойников своего рода. Кароль обожал рисковать и договариваться, Эрик — наблюдать и рассчитывать. Удачные ставки и участие в контрабанде частенько приносили парочке доход, с которого друзья условились всегда отдавать некий процент в пользу нуждающихся.

Вскоре Кароль нашел еще одну выгоду от своих вылазок. На улочках и площадях Риста всегда можно разжиться тем, что крайне редко доходит до королевского трона: информацией и слухами, которые суть та же информация, просто переработанная народными умами. Можно сказать, он начал шпионить на самого себя и так в этом преуспел, что мог бы продавать добытые сведения не только главному полицмейстеру, но и службе безопасности государя. Ведь мало кто заподозрит в шустром и щедром мальчишке персону, рядом с которой лучше не распускать языки. Да и в подросшем улыбчивом парне тоже. К тому времени уже и главная площадь и закоулки Риста признали его за своего — удачливого и обаятельного проныру, делавшего немало добра, не примкнувшего ни к одной городской банде или воровской гильдии, но сумевшего внушить уважение к себе настолько, что иногда его даже призывали на сходки как третейского судью.

И всегда рядом с ним был молчаливый и внимательный Лис Фандалуччи. К тому времени тот уже знал, кто таков его приятель, но, как ни странно, это ничего не поменяло в их дружбе…

На следующий день все тот же господин, которого я звала про себя Безликим, потому что назвать свое человеческое имя он упорно отказывался, предложил сопроводить меня на прогулку. Это что-то новенькое! Страж молча ждал у двери, пока я торопливо надевала теплые вещи, боясь, что он (а скорее всего кто-то другой, давший на то разрешение) возьмет да передумает.

Рист гневался. По-другому я никак не могла определить это хмурое небо со стремительно несущимися темными тучами, грозящими ледяными дождями, а то и снегом (просто готовая акварель, только бери и пиши!); хлесткий ветер, налетавший на меня из-за каждого угла и поворота; недолгий, но больно секущий щеки дождь… Казалось, город знает, что я не имею никакого права здесь находиться, и стремится наказать меня за это.

Но даже такой — мрачный, раздраженный, холодный — Рист был мне мил.

Как и его повелитель.

Сравнимый по размерам с Ботаническим, Королевский сад произвел — по крайней мере на меня — такое сильное впечатление, что, несмотря на холод, я готова была бродить здесь часами. Что и делала в сопровождении своего безмолвного и неслышного стража, пытаясь запечатлеть в памяти неторопливо разворачивающийся передо мной великолепный парковый ансамбль: каждую аллею, скамью, скульптуру, пруд, фонтан, беседку. Так как изначально королевский замок строился именно как

замок,

крепость, здесь не было и не должно было быть пышной лепнины, мраморных кружев, золотых куполов и праздничных фресок — всего того, чем славится знаменитый герцогский дворец во Фьянте. Строгие и четкие линии Королевских садов прекрасно подходят суровому облику дворца… и опять же его владельцу.

Рагнар был великолепен.

Он прибыл на несколько дней раньше, чем его ожидали. Даже страшно прикидывать, сколько лошадей было для этого загнано — на этот раз князь изменил с сушей своему любимому морю. Ворвался в Большую гостиную так стремительно, будто собирался взять ее штурмом: огромный, с развевающимися длинными волосами и полами плаща.

— С прибытием, князь!

— А, Силвер!

Рагнар чуть не пролетел мимо, но вовремя спохватился, сжал его руку обеими руками (Силвер умудрился не поморщиться) и заключил в объятия — надо сказать, довольно небрежные. Отстранился и завертел лохматой головой: