Филза – дрянь.

Одетым фнлзу не едят.

Не вырубись на аварийном модуле кондиционеры, никто бы вообще не узнал, что филзу можно есть. Иногда она появлялась в кубриках боевых кораблей – всегда в зоне сражений, в пространстве, засиженном спейсвурмами, – никому в голову не приходило пробовать ее на вкус. Ну, плавают в воздухе зеленовато-серые неаппетитные обрывки, кстати, ухватить их нельзя – пальцы проходят сквозь странное вещество, как сквозь воздух. Семь десантников, оказавшихся в отстреленном от корабля модуле, сходили сума от жары, если, конечно, температуру за семьдесят градусов по Цельсию можно назвать жарой. Голые, обожженные, трое суток они умирали без воды и пищи, пока черному парню по кличке Кокс не пришло в голову попробовать филзу. Она выдавливалась перед ним прямо из пространства – зеленовато-серая, неаппетитная, еще и с синюшным нездоровым отливом. Черный Кокс машинально протянул руку, и на этот раз она не прошла сквозь филзу.

«Я держу ее!»

Никто не поверил.

Кэл поднялся по высокому крылечку и позвонил.

Никто ему не ответил, тогда он сам открыл стеклянную дверь.

Все в доме было незнакомо и неудобно. Не так, как на корабле. Округлые, без углов, кресла, огромные окна, открывающиеся в сад. Вдоль аллей – колючие, лохматые, хищного вида пальмы. Густо торчащие агрессивные шипы когда-то защищали их от вредных насекомых, но насекомых давным-давно истребили, и пальмы выглядели одинокими и растерянными.

«Я поставил свой дом в стороне от больших дорог…»

Кэл медленно пересек прохладный холл. Громоздкий, угрюмый, накренившийся на левую сторону, бывший десантник выглядел как подбитое грузовое судно. Из семи парней, оказавшихся на аварийном модуле, на Землю отправили только его. Судьба других Кэла не интересовала. В доме стояла тишина, мышцы тянуло: видимо, подходило время появления филзы. Это раздражало Кэла, поскольку есть филзу можно, только раздевшись.

У каждого человека есть мечта, которая может сбыться.

Когда-то мечтой Кэла был такой вот отдельный домик в саду. Именно отдельный.

Не встреча с будущей женой, не многочисленные друзья, не люди, с которыми всегда интересно, а такой вот уютный отдельный домик. Обязательно в саду. И потом уже все остальное.

Впрочем, Кэл знал, что на Земле уединенные домики не приветствуются. Время военное. На каждом углу плакаты-напоми-нания, ни на секунду не выключающиеся инфоры, высокие фонтаны, напоминающие о бдительности. Они звенят, искрятся, радужно вспыхивают: «Ты записался в десантники?» Вот что нынче приветствуется на Земле. Фонтаны бьют в небо, струятся из мраморных чаш, они звонко вколачивают в мозги: «Мы одна семья!» Вот что нынче на Земле приветствуется. И возникающий строгий перст – в то же небо (то есть в сторону Чужих – спейсвурмов, загадивших все пространство): «Эта война станет последней!» Попробуй, оспорь такое.

Конечно, Хлоя помнила мужа крепким веселым парнем с благородным мужественным лицом. Такого любой «гамбургер» зауважает. А ей привезли бесформенного, грузного урода, да еще, говорят, пожирающего филзу. Багровая, сшитая из лоскутьев, морда, походка, можно сказать, наклонная, хорошо попало по позвоночнику. Конечно, с людьми всякое случается, но почему именно с ее мужем?

Был ужин.

Они присматривались.

Трудно начинать жизнь с чистого листа.

Нельзя сказать, что вид бывшего… простите, просто мужа… вдохновил Хлою, но, как ни странно, она не чувствовала себя разочарованной. Крепкий тип, крепкий, это во всем чувствуется…

Ну, морда незнакомая, рыхлая, наверное, с задницы пересаживали кожу… Ничего общего с лицом человека, которого она когда-то знала… Даже любила… Она точно помнила, что любила, даже офицеру Солу в этом признавалась… Какой этот Кэл кривой… Ты же не Пизанская башня, выпрямись… Правда, в постели бывший десантник… или бывший муж… вспомнил многое, и Хлоя тоже поймала ритм. «Еще, еще… Ну же, еще…» Конечно, спохватывалась, искала другие слова, будто оправдывалась. «А это что?..» И гладила Кэлу спину, водила пальчиком по рубцам, по глубоким шрамам… Хорошо, что он все это принимал как должное.

Хлоя встала и подошла к окну.

Почти сразу входная дверь слетела с петель.

В уединенный дом ворвались молодые «гамбургеры».

Нет, конечно, не спейсвурмы, не черви, яростно дырявящие пространство, как швейцарский сыр. Совсем наоборот – патриоты! Но тоже яростные, ничего не прощающие. Таких собрать в кучу, говорил Хлое офицер Сол, и сжечь. Впрочем, всё, что быстро бегает, в кучу собирается плохо. А в таких местечках, как Пальмовый бор, слухи разносятся быстро. Местные «гамбургеры» уже прознали про наклонного урода, вернувшегося с фронтира и, говорят, пожирающего филзу. Разумеется, только слухи, но патриоты не спят! Они никогда не спят, особенно под утро.

Ворвавшись в спальню, «гамбургеры» сразу увидели спящего Кэла и сделали Хлое знак молчать.

Никто Кэла не встретил, и первые два часа на «Сограде» он провел в полном одиночестве – на нижней кормовой палубе, на так называемом берегу Маклая. Длинная, округленная, эта палуба упиралась в керамитовую стену – опаленную, местами оплавленную, видимо, на нее пришелся главный термический удар, заодно выбросивший десантный модуль в пространство. Лифты, ведущие на верхние палубы, не действовали. Не обязательно потому, что были выведены из строя. У одного валялась на полу черная сумка.

В оплывшей стене Кэл увидел свое отражение.

Громоздкий, сбросивший скафандр человек. Конечно, человек, но стоял чуть наклонно, не очень, но это бросалось в глаза, лицо казалось широким и рыхлым. Впрочем, таким оно и было. И «Сограда фамила» за семнадцать месяцев, проведенных Кэлом на базах и на Земле, изменилась. Когда-то эти стены из-за множества тесных тренировочных лазов сравнивали со швейцарским сыром, теперь все лазы были закупорены.

Кэл толкнул дверь ближайшего кубрика.

Когда-то его занимал Рот. Может, он и сейчас на корабле?

Десантников на крейсере было семеро.

Бригадир Маклай; рядовые – Рот, Кокс, Фест, Скриб, Торстен, Кэл.

Десантникам не нужны длинные имена. Им вообще не нужны имена, надежнее короткий оклик. Правда, Скрибу это не помогло. В аварийном модуле он ослабел первый. Царапая нёбо обезвоженным языком, Скриб с трудом выдавливал нелепые обрывочные слова… «Бабушка…» Даже это давалось ему нелегко. «Кабанчик…» Нелепые слова всплывали из глубин подсознания. Скриб вспоминал то, чего сам никогда не видел. Ну да, бабушка… кабанчик… У кабанчика были красивые глазки… Зарезать кабанчика? Кажется, Скриб просил бабушку отдать ему его глазки. Прошлое неумолимо убивало десантника, к счастью, в раскаленном пространстве модуля появились неопрятные обрывки филзы…

В своем кубрике Кэл задержался.

Прошло не три дня, прошло семнадцать месяцев.

Вода в стакане давно должна была испариться, но она все еще на треть заполняла стакан. И заклепки, приготовленные для ремонта силового пояса, валялись там, где он их бросил, одна только скатилась на пол. Портрет Хлои висел на месте. Силовой пояс, кстати, принадлежал Маклаю. Бригадира Кэл недолюбливал, но приказы, тем более просьбы его выполнял незамедлительно. На берегу Маклая бригадир доводил десантников до полного изнеможения. А вот в модуле погас, тоже, как Скриб, бормотал что-то… Белая юбка выше колен… У каждого было что вспомнить… Топ-корсет в стиле пин-ап… черный-черный, в белый горох… И заткнулся бригадир только когда филза начала действовать…

Почти три месяца в раскаленном пространстве.

«Человек может вынести все, если его не остановить».

В кубрике Кокса валялась грязная рубашка.

Наверное, Кокс собирался пустить ее в утилизатор, но не успел.

Но вообще-то он все успевал. В раскаленном модуле он первым распробовал филзу. Даже в судовой роли «Сограды» числился первым, хотя десантников обычно держат в тени, они, как правило, идут отдельным списком. Кокс, кстати, и с доктором У Пу подружился первым. Ученый китаец отличался нестандартными взглядами на жизнь во Вселенной. Это не все терпели. В отличие от общительного Кокса, Кэл, например, разговоров с китайцем избегал. Даже голос доктора – монотонный, уверенный – Кэла раздражал. О чем можно судить, собственно, на чем можно строить выводы, если единственный разумный вид (спейсвурмы), обнаруженный землянами в космосе, остается неуловимым?

«Что вы думаете об этом, Кэл?»

«Спейсвурмы везде, но никто их не видел».

Кэл чувствовал, чувствовал, что за ним наблюдают.

Иначе и быть не могло. Никто бы не стал отключать систему контроля, даже если корабль и не принадлежит землянам. Он ступал по оплывшей легкими волнами шершавой броне и всей спиной чувствовал тревогу – неопределенную, но явственную. Ржавые пятна на стене… Оплывший металл… Термический удар коробил керамитовую броню, а вода в стакане не испарилась… Правда, клепка для пояса упала на пол, и портрет Хлои чуть-чуть перекосился… Но это ничего, подумал Кэл, офицер Сол позаботится о моей вдове…

Всем чмок, кто меня знает. Ну такое со мной было, вооще не въехал, как такое бывает, атас. С ума я рехнулся, что ли, или весь мир с ума рехнулся. Атас, короче, полный пэ… Сегодня проснулся часа в четыре, решил в клуб ехать, «Дионис», ну там же сейчас вся туса собирается, крутяк супер. Звякнул шоферу, поехал в клуб, ну все при всем, в пробке простоял на Пиккадилли, или как там ее, авария там какая-то была, теракт, что ли… Короче, не мое дело. Подъезжаю, там уже туса вся, Макс, ну сын медиамагната, потом Пол, это племянник банкира, ну вы его все знаете, он еще с оперной певицей сошелся… Певица эта оперная, ни рожи, ни кожи, потом журналисточка какая-то, из начинающих, певичка эта попсовая прикатила, Конфетка, или как ее там…

Это я все про что… ☺ Я, значит, подхожу, Конфетку эту под локоть, че торчишь тут, айда по абсентику глотнем… Официанту сигналю, давай нам два абсента, он с карточки моей бабки считывает – и рожу такую вытягивает… ☹ А на вашей карте недостаточно средств.

Атас. Так и сказал. Охренеть можно, средств недостаточно… Это у меня-то, у самого богатого человека в мире. Ну, думаю, доигрались со своими терактами… атас один… И так как-то не в кайф было, в клубе все тусуются, Макс с Кевином уже в боулинг режутся, какой-то чувак из Нью-Йорка уже эту Конфетку мою захапал, уже коктейлем ее поит, ну девки голые пляшут, все при всем… а у меня карта заблокирована, вообще атас…

Ну всем пока, устал я, короче… Атас такой, вечер, все тусуются, а мне делать нефиг, бабок-то нет, сижу в доме, как чмо… ☹ Ну че, завтра к адвокату пойду, он у меня дела все ведет, разбираться пойду, че за фигня-то…

Ну всем чмоки, вы это…. если у кого что такое случалось, вы мне в блог пишите, а то я вообще офигел… На карточке бабок нет…

Вообще полный атас… Ну как конец света наступил, чесслово, только хуже.

Ну чмоки всем, кто меня знает… Ну что, поехал я сегодня к адвокату, по дороге бензин кончился, заправить нечем, бабок-то нет… У шофера хотел в долг попросить, он, гад, ни в какую… ☹ Ну я, как чмо, пешкодралом шел до адвоката, сам себе удивлялся. Я – и пешком. Ну папарацци тут налетели, давай щелкать, Самый Богатый Человек В Мире решил прогуляться по Пиккадилли… Что выдумаете об ассортименте здешних универмагов? Ну я им в камеры фигу состроил, нефиг за мной шляться… Хотел штаны перед камерами снять, потом передумал, нафиг надо…

Ну доперся я как-то до адвоката, выдохся даже, давно пешком не ходил. Правильно Макс говорил, ты бы в бодибилдинг ходил или еще там куда на тренажеры. Ну что, пришел к адвокату, так и так, че за фигня? ☹

А адвокат, прикиньте, только руками разводит. Да, нету денег на вашем счете. Я ему такой – куда делись? А он такой – а потратили все. Как, говорю, потратил, я же самый богатый, и все такое… Ты, говорю, спер, чмо ты на палочке? Я такой, говорю, по судам тебя затаскаю… А про себя думаю, хрен я его затаскаю, бабок-то нет…

А он такой говорит: вы, господин Романский, получали средства с вашего поместья, оставленного вам вашими предками. Ну, офигеть, думаю, тридцать лет тусуюсь на свете, первый раз про поместье слышу. Это который у меня в пригороде дом, что ли? А он такой говорит: нет, я имею в виду поместье, которое на востоке. Вам его оставил ваш отец, Михаил Романский, а ему – ваш дед, Андрей Романский, а ему – прадед, Роман Романский, олигарх.

Треск вертолета.

– Ну че, долго еще переться-то?

– Да, сэр, ваше поместье находится достаточно далеко.

– Далеко… на лугу пасется ко… Че, похавать там есть где, я жрать уже хочу.

– Не думаю, что мы найдем там запас продуктов или ресторан… У меня очень мало данных о вашем поместье, все они разрозненные… Но не беспокойтесь, мистер Романский, я взял с собой достаточно продовольствия.

Я хренею…

Ну, чмоки всем, кто меня знает… я тут в поместье свое привалил, там вообще полный атас… Фотки тут выложил, кое-какие на телефон сделал… Вообще первый раз такое вижу, сентябрь, а тут снежок такой дохленький сыпет, вроде бы не сезон…

Ну я хренею вообще… привез меня этот адвокат хрен знает куда, лесочки такие дохленькие, вокруг поля, трава желтая, как в Техасе по осени, только мокрая вся, зажигалкой чиркал, один хрен не горит. Город мне показал, хороший город, фотки вон выложил, вот эта фигня с куполами, это он говорит, храм Василия какого-то там, а вот эти хреновины со звездами наверху он как-то назвал, я и забыл уже. Но фотки классные. Еще пушка там какая-то ржавая стояла, я все из нее стрельнуть хотел, адвокат говорит, это невозможно… Плохо он меня знает, для Самого Богатого Человека В Мире все возможно. Короче, он сказал, со всем этим фоткаться раньше модно было.

Ну сфоткались, фотки классные получились… правда классно тут, вроде и холодрыга такая, и лесочки дохленькие, срам один, и смотреть-то не на что, а так это… ну не знаю… тревожно так, сладко так на душе… вот-вот, вспомнил, за душу берет… Ей-богу, бежать по этому полю хочется, бежать и бежать, за горизонт и дальше… хоть до самых звезд… а были бы крылья, вообще бы полетел… А может, и есть они, крылья-то, только раньше я не замечал никогда, что они есть…

Странно тут так… как будто было это уже со мной когда-то, или даже не со мной, с кем-то до меня, как в прошлой жизни… или это кровь предков моих во мне говорит, не знаю, в Оксфорде говорили что-то такое про генетическую память… Вот память-то эта и проснулась, странная такая тоска, когда хочешь петь – но нет слов, хочешь лететь – а нет крыльев, хочешь чего-то такого… сам не знаешь чего…

Смотрю в серую туманную даль, отчего-то больно сжимается сердце – может, оттого, что больше я эту даль никогда не увижу. Что-то подсказывает мне, что больше я сюда не вернусь – может, то самое сердце, которое ноет, болит, как колет там что-то, как стрела какая-то, и никакие швейцарские микстуры тут не помогут, что бы врачи тут не говорили.

Чувствую – я сюда не вернусь… И могила моя будет где-то там, в туманном Альбионе, на каком-нибудь дорогом кладбище. Но что-то подсказывает мне, что не только я – мои дети и внуки тоже не вернутся сюда…

А что им возвращаться… Сын уже надежно осел в Лондоне, он уже не помнит, что такое – жить в России. Внуки ни слова не понимают по-русски, а кому их учить, сын в разъездах, невестка моя только хлопает глазками – йес, сир… вху ар ю тудэй?

И улыбается… они все улыбаются…

А что им Россия… правильно сын говорит, нечего делать в этой России, мы слишком долго добивались того, чтобы в России было нечего делать. Интересно, сколько здесь осталось людей… Странно, что их все еще нельзя пересчитать по пальцам…