Магвер сидел за столом в углу трактира. У противоположной стены собралась большая компания, окружавшая пожилого мужчину, громко болтавшего о Шершнях — ужасных вояках из-за восточной границы. Магвер подсел было к ним на минутку, но тут же вернулся к своим. Старик пересказывал историю, которую Магвер сам распустил по городу примерно неделю назад. Только он-то делал это так, как учил Острый: аккуратно и осторожно, как бы мимоходом, вплетая в другие слухи. Сплетня шла в народ, передавалась от одного к другому. Обычно втихаря и по секрету. Но этот старик говорил громко, хотя в трактире наверняка могли сидеть шпики. Либо из-за прожитых лет уже все так поперемешалось в его голове, что он ничего не боялся, либо выпил лишку, а может, и сам был шпиком бана.

Сейчас он говорил о поведении и привычках Шершней. Магвер помнил, как испугался и занервничал, когда услышал об этом от Острого в первый раз.

— Они устраивают пиршества, — хрипел старик, — выкрадывают детей, грудничков, которым еще и двух дюжин дней нет. — Он понизил голос, отхлебнув пива. — А потом режут и едят сырое мясо.

— Треплешься, старый, — буркнул какой-то недомерок.

— Правду говорю! — возмутился старикан. — Вы еще вспомните меня, когда они заявятся!

— Шепчущие снова ходят по улицам. — Горада закатала рукава сорочки, высоко до колен подтянула юбку. Ноги у нее были крепкие, руки сильные, лицо круглое, груди большие. Но, несмотря на всю ее мощь, была в Гораде какая-то мягкость, говоря с Магвером, она словно бы разговаривала с собственным ребенком. Муж Горады умер несколько лет назад, а другого она пока брать не хотела. Ее дом стоял неподалеку от Большого Вала, и во время крупных ярмарок она три тесные комнаты сдавала постояльцам.

Магверу здесь нравилось — Горада кормила хорошо, не совала нос в чужие дела и в первую же ночь пришла к нему в комнату. У нее были целы все зубы, ядреное тело и гладкая кожа, а большие шершавые руки умели ласкать нежно и мягко.

— Да? Перед турнирами всегда бывало много Шепчущих. — Он присел на табурет и взял крынку с молоком.

— Но сейчас их валандается гораздо больше. Так говорят.

— Кто говорит?

Дорон перешел на другую сторону улицы, миновал лавочки пекарей и направился к Западным Воротам. Однако не успел сделать и десятка шагов, как услышал позади шепот:

— Лист…

Он остановился и медленно повернулся. Его редко зацепляли на улицах. Люди уже успели привыкнуть к присутствию Листа да и слегка побаивались его.

Тот, кто окликнул его, был уже в годах, среднего роста, одет скорее бедно: льняные штаны и рубаха, на ногах лапти, на голове — соломенная шляпа. Прочесть клановую татуировку на щеке старика Дорон не смог.

— Да будут руки твои сильны, — проговорил незнакомец приветствие свободных дровосеков.

Уже смеркалось, когда Дорон добрался до своего жилья в самом центре Ореховой Долины. Жил он в большом, солидном рубленом доме о четырех комнатах. Землянки ближайших соседей располагались на склоне Холма Живодеров. Дорон жил один и никакого общества ему не требовалось. Род его матери был из числа зажиточных, владел землями на Зарытых Полях. Однако Полонна вышла замуж по закону мужского наследования и вынуждена была выехать из того района. Отец Дорона, Фаагон, был судьей клана лесорубов. Когда он скончался, мать вернулась на север, к своим, а вскоре и ее кости слились с землей. Когда Дорону исполнилось восемнадцать, он взял себе женщину из рода Хонов. В двадцать два года выиграл турнир и стал Листом. Бан пожаловал ему шесть полос земли и двадцать рабов. Годом позже жена Дорона родила мертвую девочку, а сама скончалась через двое суток после родов. Тогда Лист совершил паломничество к Священному Гаю, где получил предсказание. С тех пор он ни разу не поднял оружие ни на человека, ни на зверя, никогда не ходил на охоту, перестал обучать бою кароггой.

Но сам тренировался ежедневно.

Вернувшись домой, он разулся, скинул рубашку и штаны, обвязал лоб лентой. Ему было сорок, и уже семнадцать лет он не сталкивался с противниками.

Луну затянули тучи, слабый свет не мог выхватить из тьмы фигуру бойца, но если бы кто подошел к забору, он услышал бы громкое мужское дыхание, свист рассекаемого кароггой воздуха, хруст ломающихся под ногами веток.

Когда Дорон закончил тренировку, над Ореховой Долиной вставал рассвет.

Полтора десятка бойцов вышли в первый день на плац, однако лишь восьмерым суждено было стать победителями и назавтра принять участие в заключительном бое.

Несмотря на то что поединки начинались на рассвете, трибуны были постоянно забиты людьми. Некоторые прошли и по четыре дюжины верст, чтобы теперь иметь возможность любоваться теми, кто состязается в силе и ловкости. Пока что турнир проходил спокойно: никто не погиб и лишь нескольких пришлось унести с поля боя.

Дорон пришел на плац утром, уселся на своем месте и, как обещал, наблюдал за всеми боями братьев-бортников. Ильоми выиграл два поединка, в третьем проиграл одному из вышедших на ристалище Шершней. Шершни, несомненно, были лучшими бойцами во всех окрестных краях. Они рождались, вырастали и умирали воинами. Это была обособленная каста — каста мужчин и женщин, всецело послушных приказам Матерей. Безгрудые женщины с мужским строением тела, мускулистыми руками и ногами, резкими чертами лица, жесткими движениями. Дважды в жизни они беременели и всегда приносили двойняшек: двух мальчиков или мальчика и девочку. После родов возвращались в строй, сильные, как мужчины, и как мужчины — жестокие. Забеременеть они могли только от гвардейцев, которые, кстати, не могли зачать потомства ни с какой другой женщиной.

Так они жили всегда, сколько существовал Город Ос, сколько владели Землей Ос Матери. Гвардейцы — человеческая раса, хоть и враждебная другим. Они не способны ни на что, кроме борьбы. Их песни просты и монотонны, язык — убог, обычаи — дикие. Но в бою противостоять им не мог никто.

Именно они, напоенные Мощью Земли Родительницы и Внешнего Круга, обеспечивали Гнезду безопасность. Ежегодно Шершни устраивали кровавые облавы на окрестные народы. Под их ударами давным-давно пало могущество Даборы и Круга Мха, погибли Матери Лесистых Гор. Именно они возвели на трон первых наместников, а потом, когда Лесистые Горы попытались сбросить ярмо Гнезда, утопили бунты в потоках крови.