***

Лиза открыла глаза и сразу все вспомнила. Сегодня какие-то мысли отошли на второй план, а то, что вчера затмевалось самим происходящим, стало выползать на поверхность. Так, например, стыд и страхи стали тускнеть – вот дом, вот за стеной все они, сама Лиза жива и невредима, что с того. А вот его она больше никогда видеть не сможет. Никогда! Никогда больше не будет того радостного предвосхищения, которое предшествовало всем их встречам – и оговоренным, и случайным. Да-да! Случайные свидания она тоже предвидела – еще спросонья, в те дни сердце билось по-иному. Откуда она могла знать? Неведомо.

И ее самой, такой, какой она в то утро выходила из дома, уже никогда не будет! Нет, и не будет уже той легкости, радости бытия и ожидания того, что же станется с ней дальше? Через час. Завтра. При новой встрече. И не будет захватывать дух, когда он наклоняется к ней и его челка касается ее щеки. И не будет…

Ничего больше не будет. Никогда. А зачем тогда жить? Зачем ей эти руки, тело, голова, которая со вчерашнего дня потеряла все свои способности к пониманию? Что было правдой? Чему верить? Его губам, его словам о невозможности жить без нее? Их бешеной скачке под венец? Или сказанному там, на аллее, где прошло все ее детство, и там же, в одну секунду, кончилось навсегда? Или словам, написанным на бездушном листе бумаги, который до сих пор зажат у нее в ладони?

***

Варвара ждала Сергея, прислушиваясь, не раздастся ли в коридоре звонок, и поэтому никаких дел не начинала. Он не то, чтобы обещал прийти к определенному часу, но накануне они так много говорили о Волге, о той поездке, о благотворности реки, что общая идея повторить прогулку, но уже в другом, узком, интимном составе, кажется, принялась обеими сторонами. Откладывать путешествие причин не возникало, и Варвара поняла так, что они едут сегодня же. Она не хотела оказаться вновь на одном из собственных судов и утром просмотрела газеты, хотя и так знала все приличные пароходные компании, только сомневалась в ценах, не следила за ними. А цены-то, оказывается, и вовсе были мелкими… Хотя, что ей цены! Мужниных денег хватит на всю жизнь. И она снова стала листать страницы с объявлениями.

Варвара Михайловна хотела быть простой пассажиркой, а не хозяйкой, которой, может, и угождают, но требуют ответа на сотни вопросов, решения сиюминутных проблем, а за спиной все равно перешептываются, смеясь. Она видела себя путешествующей дамой. Праздной спутницей своего кавалера. Чуть капризной, разборчивой, даже привередливой. Но в меру, лишь для получения дополнительного удовольствия. Представляла, как они обедают с Сергеем на палубе, а ветер колышет подол льняной скатерти, как светится на солнце рубиновое вино в бокале. Или янтарное. Как мерное движение вдоль берегов умиротворяет сытое тело, спокойную душу и любящее сердце.

Любовь. Варвара Михайловна позволила себе подумать и об этом. Любит ли она Сергея Осиповича? А он ее? Страшно… Не задумывалась раньше, и не надо! Он нравится ей, этого не отнять. Он, несомненно, самый яркий из всех, кто посещает, да и посещал прежде, ее салон. И он выбрал ее. Он с ней. И она так хотела, так добивалась этого. Даже, пожалуй, что влюблена. Это точно. И она счастлива сейчас? Да… Чего же больше?!

***

Если уж что пошло одно за другим наперекосяк, то жди новых напастей. Сергей уломал сестру на ночную поездку к барону, но у него самого на душе скребли кошки и она, эта самая душа, к очередному сборищу ну, никак, не лежала. Таня тоже, хоть и дала себя уговорить, но настроение ее после светского бойкота оставалось подавленным, рисковать вовсе не хотелось, а на душе было погано. Не было прежнего куража. А был страх. Опасения, что, если не дай бог что еще, то уж и тетка не вытащит. Было чувство, что самое умное и правильное сейчас – затаиться, отсидеться, спрятаться, черт возьми! Но денежки. Но угрозы барона. Горбатовы сказались тетке, что едут смотреть новую квартирку Сергея и отбыли в гостиницу, что снимал для своих увеселений старый гном.

Сначала все шло как всегда. Танюша обрядилась, ей помогли улечься, она осталась одна и стала успокаивать дыхание. Песнопения. Свечи. Вокруг нее выстроились гости. Вот с этого момента что-то пошло не так. Не было той торжественной тишины, что всегда сопровождала начало траурной церемонии, раздавались редкие смешки и пусть тихие, но возгласы. Перешептывание, как среди малолетних учеников, одергивания и замечания барона. И запахи! Запахи в этот день были иными, Таня не сразу поняла, в чем дело, сначала думала, что кто-то пришел в несвежем белье. Первый раз она напугалась, когда двинулся ее гроб, и кто-то с репликой: «Пардон!» восстановил его положение, видимо неудачно облокотившись до этого на хрустальную опору. Потом чуть не рассмеялась, когда распорядитель-гном предложил кому-то из «братьев» попрощаться с «сестрой» лично, не боясь до нее дотронуться, а тот в ответ пробормотал басом: «Ух-ты, ух-ты, ягоды и фрухты!» и неловко стянул с Таниной руки браслет.

Из принесенных сегодня вещиц, кроме обычных «жребиев», Тане велели повязать на шею тончайшей выделки платок – невесомый и полупрозрачный как туман, расшитый мелким бисером. Очень красивый! И видно, что дорогой, Таня не отказалась бы оставить его себе насовсем. И вот, видимо, дело дошло до его владельца, и кто-то стал наклоняться к ней все ниже, она даже в полумраке сквозь закрытые веки уловила, как от нее заслонили свет. Тут потребовалась вся ее выдержка и сдержанность, потому что чья-то сильная рука с нажимом провела сначала по ее животу, поднимаясь вверх, потом по упругому бархату платья, натянутому на груди. Таня терпела, хотя такую вульгарность по отношению к ней позволяли впервые.

***

А что же сталось с другими героями этой истории? Многих жизнь увела из нашего поля зрения, затеряла на огромных просторах Российской империи. Хотя не все из них до сих пор живут, не покидая ее пределов. Сергей Горбатов исчез из Нижнего Новгорода, никто не знает о месте его пребывания, даже тетушка. Возможно, ему удалось обойти все преграды и опасности и ведет он теперь европейскую богемную жизнь, как и грезилось ему в мечтах. Может быть он даже счастлив, если только может быть счастлив человек, навсегда покинувший родную землю. Так ли это? Никто не знает.

Варвара Михайловна страшно переживала его исчезновение, пыталась разыскивать, ходила даже на поклон к Удальцовой. Та лишь покачала головой: «Милочка! Вы бы уж обустройством собственной жизни озаботились бы. Не пара вам мой племянник, как ни горько мне это признавать. Эгоист и нахлебник! Найдите себе мужа надежного, с которым всю жизнь как за каменной стеной. Капиталы-то наши хорошо, да то – все временное. И не такое важное. Вот сижу я на своих мешках с деньгами, а на душе кошки воют! Вы – молодая, может Бог деток еще пошлет…» Мамочкина ушла от нее расстроенная, но поиски, позорящие ее перед людьми и выматывающие всю душу, прекратила. Заезжал утешать ее капитан Емельянов. Они стали часто появляться вместе, он вывозит вдову в театр и на прогулки. Поговаривают, он за ней ухаживает.

А Удальцова явилась как-то в особняк Полетаевых и просила у Андрея Григорьевича совета: «Вот, господин хороший, осталась я одна-одинешенька. Ни детей, ни племянников. Сама виновата – так воспитала. Так ты, друг любезный, помоги мне душу мою залечить. Денег-то у меня – куры не клюют! А ты нынче, слыхала я, в опекунском совете. Присоветуй. Может, школу какую для сироток поставить или больничку?» Теперь они оба заняты совместным проектом – за городом возводится приют Святой мученицы Татьяны для неимущих женщин и девочек.