В монографии поднимаются проблемы, связанные с социальной структурой современной России, которая рассматривается как двухкомпонентная: сословная и классовая. Сделана попытка представить социальную историю России как циклическое доминирование или сословной, или классовой структуры. Описаны принципы сословного устройства СССР и современные российские сословия. Выделены титульные (существующие по закону) и нетитульные (обслуживающие) сословия и показаны их отношения с классовой структурой. Автором описаны межсословные отношения, связанные с распределением ресурсов. Исследование заинтересует социологов, экономистов, представителей других гуманитарных дисциплин.
Кто мы?
(пред-и-словие)
Язык описывает реальность. Эта привычная фраза несет в себе тайный подтекст: реальность создается языком. Если в языке есть различение между овцами и козами, то станет возможным
А если нет то и справа, и слева будет стоять только скот.
Значит, за языком есть еще «нечто» не сказанное, не изъясненное, еще не ставшее реальностью. Многие подозревают, что это «нечто» скрывается за кулисами языковой реальности, но из-за бессилия языка не могут дать ему имя и превратить тем самым в реальность, которую можно освоить.
Об этой ощущаемой и беспокоящей «субреальности» принято говорить эвфемизмами, производством которых занимается целая армия ученых людей. Таков, например, дискурс о классовой структуре общества. Существует множество умозрительных принципов
[1]
(обладание статусами, капиталами, ресурсами и т. д.), положенных в основу разделения общества на то, что П. Бурдье называет «классами на бумаге». Как он пишет
[2]
, в таких разделениях «исчезает вопрос об отношениях между классификацией, произведенной ученым и претендующей на объективность (по аналогии с зоологом), и классификацией, которую сами агенты производят беспрерывно в их будничном существовании, с помощью чего они стремятся изменить свою позицию в объективной классификации или даже изменить принципы, по которым эта классификация осуществляется».
Симон Кордонский
Сословная структура постсоветской России
Проблемы социологической классификации
Существует традиция исследования социальной структуры, в рамках которой любое общественное устройство может быть описано в терминах какой-либо подходящей классифицирующей теории [Радаев, Шкаратан. 1996]. Одни теории используются для практических целей таких, например, как предсказание потребительского или электорального поведения социальных групп, выделенных с помощью аппарата этих теорий. Другие теории в значительной степени спекулятивны, и их логика иногда напоминает известные классификации Борхеса
[9]
.
Сущности, созданные в рамках таких теорий, иногда становятся политическими фактами и используются, в частности, для обоснования претензий на власть или для передела собственности. Таковыми, с моей точки зрения, в XIX и XX веках были понятия Марксовой стратификации, которые коммунисты силой навязали отечественной реальности. «Классовые» признаки социальной классификации, придуманные К. Марксом и его толкователями, вопреки их внутренней противоречивости на десятилетия стали основой социальной жизни огромного государства. Наверное, именно несуразность социалистических классификационных концепций, их надуманность и чуждость реальности
[10]
стимулируют уже четвертое поколение социальных ученых к «творческому развитию марксизма».
Социологические классификационные теории, если рассматривать их только как внутринаучные процедуры, можно считать частным случаем общей задачи классификации, возникающей всякий раз, когда нужно ответить на вопрос, что же предметно существует в какой-либо области научного знания. Ведь без операционального и общепринятого описания специфичных для данной науки объектов не может быть и соответствующей науки. В биологии, например, для решения этой задачи уже почти три века применяется алгоритм К. Линнея, позволивший упорядочить многообразие форм жизни с помощью разного рода определителей ключей, построенных на последовательном выделении признаков сходств и различий между особями
[11]
. Современная аналитическая биология невозможна без точного определения того, на каком виде животных, растений, микроорганизмов ведутся эксперименты. Более того, существенная часть социальной практики подспудно основана на том, что все живое проклассифицировано, поименовано и может быть однозначно определено. Названия видов, родов, семейств вместе с их отличительными признаками вошли в повседневность и во многом ее структурируют.
Благодаря классификационной практике предыдущих поколений систематиков мы видим, например, не «летающих, пушистых и пищащих», а птиц. И не просто птиц, а ворон, галок и воробьев
Многообразие людей не уступает многообразию биологических феноменов. Однако классификация людей (и социальных реальностей в широком смысле) пока находится на уровне долиннеевской биологии. В современных социальных науках отсутствует алгоритм, позволяющий иерархически упорядочить непосредственно наблюдаемые различия и сходства между людьми по признакам, существенным для этих наук. Более того, нынешними методологами социологии проблема научного упорядочения того, что существует в их предметной области, и не ставится, вопреки заветам основателей этой науки. Еще П. Сорокин, цитируя Э. Дюркгейма, указывал на необходимость разработки социологической систематики:
Операциональность понятий сословий и классов
При общей неупорядоченности предметной области социологии в ней есть структурированные части с более или менее верифицируемыми представлениями о существовании. Они возникли там, где в какой-то степени совпадают представления о существовании (имена) социальных групп, вводимые исследователями, и самоидентификации членов этих групп. Таковы понятия высшего, среднего и низшего классов [Уорнер. 1999]. Столь же операционально понятие сословий, где определение «себя» как члена сословия бюджетников, например, вполне совпадает с выделением исследователями бюджетников как социальной группы. В каком-то смысле понятия классов, сословий (и каст) выгодно отличаются от других классифицирующих социологических понятий, так как есть удобные процедуры проверки качества классификации. Можно, например, просто спрашивать людей, к какому классу или сословию они принадлежат и что дает им основания так считать. Или использовать для классификации непосредственно наблюдаемые признаки членов классов и сословий, такие как внешний вид, лексика, материальные символы сословной принадлежности, манеры поведения и пр.
Классы и сословия изначально представляют собой понятия, вводимые при анализе социальной структуры для описания или объяснения несомненных (непосредственно наблюдаемых) различий в потребительском или правовом положении людей. Понятие классов используется для описания социальных иерархий в отношениях потребления
[14]
, в то время как понятие сословий введено для описания иерархий служения, или обслуживания, прав и привилегий.
И классы, и сословия в момент возникновения этих понятий представляли собой не более чем теоретические или аксиологические интуиции. Эти «умственные сущности» превратились в социальные реальности только тогда, когда попали «в точку», то есть совпали с «само собой разумеющимся», но, может быть, ранее не артикулированным разделением на социальные группы. После этого они стали исходными для групповой самоидентификации, то есть для того, чтобы достаточное количество людей признали свою принадлежность к какой-либо группе и вполне рационально повели себя согласно ее нормам и стереотипам
Классы и сословия перестали быть только теоретическими конструктами и превратились в обыденные различения социальной практики, в саму реальность общественного устройства
Высший, средний и низший классы современного рыночного общества существуют и воспроизводятся потому, что люди, более или менее рационально определившие свою классовую принадлежность, непрерывно ее подтверждают: работают и зарабатывают так же, как представители своего класса, покупают товары, которые покупают члены их класса, селятся там, где живут их соклассники, вступают в браки с членами своего класса, рожают детей столько, сколько полагается семьям данного класса. Они ведут себя «так, как надо», чтобы оставаться в своем классе и, может быть, если повезет, перейти на более высокую ступеньку потребительской иерархии.
Российские классы и российские сословия
Если следовать предлагаемой логике, специфика современной России заключается в том, что ни классовая, ни сословная стратификации не интериоризированы российским обществом настолько, чтобы их понятия стали обыденными различениями социальной практики, как это происходит в классовых обществах или было в имперской России и СССР, где сословная идентификация во многом определяла повседневное поведение. Так, О. И. Шкаратан и Г. А. Ястребов считают, что
В российском обществе можно выделить признаки, характерные для классовых обществ, однако граждане России, даже принимая для других сограждан различение богатых и бедных, затрудняются определить свое собственное место в классовой структуре. Понятия богатство и бедность в эмпирическом исследовании нашего общественного устройства, как правило, трудно операционализировать. По всем внешним признакам человек, например, является бедным, однако сам себя таковым не считает
[22]
; многие граждане, состоятельные по российским меркам, не считают себя богатыми. Если верить респондентам, то большинство людей «живут нормально» и принадлежат к среднему классу. Столь же проблематична сословная идентификация, основанная в основном на советских принципах: человек, например, продолжает считать себя рабочим, хотя занимается мелким бизнесом, или ученым, хотя уже давно профессионально занимается политикой.
Ситуация в какой-то степени парадоксальная: известно, что любое общество стратифицировано, в том числе и наше. И эта стратификация видна не вооруженному научными понятиями обывателю. Однако как оно стратифицировано — непонятно. При бросающихся в глаза различиях в уровнях благосостояния и потребления высший, средний и низший классы выделить не удается. И публично заданное законами о государственных служениях неравенство граждан перед законом не стало общепризнанным фактом. Исследователи, опирающиеся в основном на импортированные теории, тем не менее, пытаются рассматривать Россию как классовое общество, анализируют профессиональную и символическую стратификации, используя теоретические различения, вполне адекватные для других социальных систем. Однако их результаты считываются так, как будто описывается не российское общество, а совсем другое. Понятийное зеркало предстает не то кривым, не то мутным, а иногда нарочито дефектным, как в «комнате смеха». Импортированные теоретические различения оказываются по сути искусственными и адекватными исповедуемой исследователями теории, а не обыденной практике тех, кого в ней пытаются стратифицировать.
В данной работе я, в какой-то мере противопоставляясь традиции, пытаюсь применить для описания имперского, советского и современного российского обществ сословное представление о социальной стратификации и показать, что сословия а не классы в России были, есть и в предвидимом будущем останутся основными элементами актуальной социальной структуры. В имперской России были одни сословия, в СССР другие, в постсоветской России сейчас формируются третьи. Собственно переходы от одних «россий» к другим и есть смены принципов сословного устройства. Времена, когда одни сословия замещаются другими, называются смутами, перестройками или революциями. В эти периоды на исторически короткое время в стране возникает классовое расслоение на богатых и бедных, плохо совместимое с сословным устройством ввиду «несправедливости» последнего. В последующем в ходе формирования пореволюционных сословий классовое расслоение элиминируется. В социальном устройстве России, в отличие от других стран, сословная и классовая структуры сосуществуют не в синхронии, а в диахронии, последовательно сменяя друг друга.
Сословное устройство имперской России
История сословной структуры Московского царства и имперской России исследована лишь в малой степени, возможно, из-за еще советской политизированности этой темы. Очень мало работ, в которых сословная структура исследовалась бы как целое. H. A. Иванова и В. П. Желтова, авторы одного из немногих исследований такого рода, пишут:
Между современными историками нет согласия ни по поводу принципов сословного устройства, ни по поводу эмпирической реализации этих принципов. Грегори Фриз пишет:
Согласно концепции Б. Н. Миронова,
Советские сословия
Мне не удалось найти работ, в которых сословная структура СССР исследовалась бы как целое. В каком-то смысле исключение составляет цикл работ немецкого социолога В. Теккенберга, носящих, тем не менее, скорее философский, чем социологический характер [Tekkenberg. 1982]. Существуют исследования, в которых описывается социальное положение отдельных советских сословий, чаще всего ограниченных в правах
[27]
, однако сословия представлены в этих работах как отдельности, вне системы в целом. Существует множество текстов советского времени, посвященных исследованию рабочих, крестьян и служащих. Однако степень идеологизированности этих работ и в большинстве случаев практическое отсутствие в них эмпирического материала позволяют относиться к ним не как к научным исследованиям, а как к продукции советских сословных мифотворцев-идеологов
[28]
.
Можно только констатировать, что имперская система межсословных отношений, независимо от того, какой она была, исчезла в ходе Февральской революции 1917 года. В ходе социалистического строительства представители имперских сословий, которые оказались в пределах досягаемости советской власти, были уничтожены «как класс». Почти до конца XX века в анкетах советских граждан оставалась графа «происхождение», и запись в ней «из дворян» автоматически означала ограничение в правах, то есть невозможность перейти в какое-либо другое, полноправное сословие советского общества. Существовали институт «лишения прав» (как практика применения социалистической законности), «лишенцы» как особое бесправное советское сословие
[29]
и институт ограничения в правах тех, кто, например, «находился на оккупированной территории» либо был замечен в привычках или связях, «порочащих советского человека».
Классы сословия рабочих, крестьян и служащих, предтеч которых так усердно конструировали марксистские историки в имперском прошлом, усилиями ВКП(б) КПСС стали основой советской социальной структуры. Анкетная запись «из рабочих», «из крестьян» и «из служащих» определяла сословный статус советского человека, опять же по происхождению. Процесс становления советской сословной структуры в какой-то степени описан А. Блюмом и М. Меспузе следующим образом:
Согласно С. А. Красильникову,
