Вена известна ароматным кофе, вкусными пирожными, Моцартом и шпионажем. Первые три составляющие городского имиджа проявляют себя дразнящими запахами и возвышенной музыкой, которая, правда, в тех местах, где бродят стада неукротимых туристов, слышится реже, чем попадаются на глаза конфеты и ликеры «Моцарт». Настолько реже, что не отягощенный устаревшим классическим образованием заезжий молодняк обоснованно приходит к выводу, что «Моцарт» – это просто торговая марка: название заполонивших прилавки бухла и закуси, хотя, как можно приторное пить и сладким же заедать, остается непостижимым для самых изощренных и пытливых умов.

Шпионаж, как и положено, никак себя не проявляет. Для обычных граждан его вроде бы и нет. Да и профессионалы, особенно старого поколения, положа руку на бестрепетно стучащее сердце, должны признать, что с этим делом в последние десятилетия стало пожиже. После войны в австрийской столице переплетались интересы европейских разведок: западные резидентуры исправно скачивали информацию с Востока, а восточные, соответственно, – с Запада. Впрочем, в те годы точно такое положение наблюдалось и в обоих Берлинах, и в Париже, и в Брюсселе…

Военные вихри, взбаламутившие Европу, постепенно улеглись, накал страстей остужался размеренной температурой холодной войны и, скорей всего, снизился бы до нуля, но тут через Вену открыли «еврейский канал», по которому граждане СССР с упречным пятым пунктом листка по учету кадров под предлогом возвращения на историческую родину – в Израиль получили возможность выбраться в свободный, а главное изобильный западный мир. От первых же глотков свежего воздуха демократии репатрианты прозревали и меняли планы: вместо малоизвестной исторической родины с непереносимо-знойным климатом пустыни, арабским окружением и постоянной угрозой войны многие выбирали конечной точкой маршрута Германию, Бельгию, Францию или Соединенные Штаты…

Но я хорошо чувствую запах шпионажа. Настолько отчетливо и остро, что в носу свербит, словно от амброзии. Обычные люди не ощущают ее запаха, а аллергики начинают морщиться и сморкаться, едва приблизятся к зловредному растению на расстояние пистолетного выстрела. Кстати, если на ствол навинчен глушитель, то это расстояние здорово сокращается. Об этом обычные люди тоже не знают. Ну, это так, к слову. Вернемся к аллергии…

Конечно, было бы ханжеством утверждать, что я страдаю аллергией на деятельность, которой всю жизнь профессионально занимаюсь. Тут уместней другое сравнение: запах серы неискушенные светские граждане и экзорцисты, каменно укрепившие дух и плоть в многократных схватках с нечистым, воспринимают совершенно по-разному.

Летом в парке Праттер много людей, особенно в районе аттракционов. Центральные аллеи плотно забиты гуляющей публикой, медленно вращается гигантское колесо обозрения, в кабинки которого можно заказать обед, с визгом пролетают сквозь водопады брызг лодки с туристами, орущие от ужаса вагончики с лязгом проносятся по перекрученному монорельсу американских горок, в многочисленных открытых кафешках пьют пиво с обернутыми копченым шпиком колбасками…

Но сейчас здесь царят тишина и запустение. Тихо поскрипывают голые, с обледеневшими ветками деревья, почти на каждом – птичья кормушка; аттракционы покрыты шапками снега; медленно порхают в хрустальном воздухе пушистые снежинки – долетев до земли, они укладываются в сугробы, которые и здесь никто не торопится убирать. Только слева, за колесом обозрения, совсем по-русски шоркает лопата в руках крепкого чернокожего парня – в наших краях мне таких дворников видывать не доводилось. Неспешной походкой подхожу ближе, добродушно улыбаюсь и обращаюсь к нему по-английски:

– Привет! Небось, не часто приходится возиться со снегом?

– Не знаю. Я здесь первый год, – отвечает дворник, не прекращая своего занятия. Желтая куртка муниципального рабочего надета прямо на куцее пальто, на ногах – высокие ботинки. Копна густых волос утепляет голову лучше кроличьей шапки.

– А у нас в Канаде снега полно, – я достаю пачку «Винстона». – Передохни, покурим!