1
День догорал. Очередной день, обычное звено в той цепочке, что тянется, начиная с Рождества, через зиму, весну, лето и осень – и заканчивается тем же Рождеством, возвращаясь к своему началу, как извечная змея, поглощающая собственный хвост, – но, в отличие от бездумного круговорота, унося с собой целый год нашей жизни. Еще один год.
Впрочем, день здесь был вовсе ни при чем. Просто неважное было у меня настроение. Вероятно, сказывалась усталость… даже нет – ощущение безысходности. День за днем, месяц за месяцем, год за годом биться над решением проблемы квадратуры круга. Ежедневно, с утра до вечера, пытаться доказать теорему Ферма. Пробовать определить точное значение заколдованного числа «пи»…
Найти хоть одну точку соприкосновения, отыскать хоть какую-то зацепку, уловить хоть что-то обнадеживающее в бесконечном потоке собранных за десятки лет сведений об остающемся непостижимым океане Соляриса.
Временами я просто ненавидел свою работу. Сотни сотен тысяч фактических данных, просто неизмеримое количество видеозаписей, многолетняя деятельность людей, считающих себя специалистами в области соляристики – и я был в их числе! – и совершеннейшее, абсолютнейшее бессилие создать хоть что-то, способное – пусть даже в самом первом приближении – объяснить явления, не влезающие в рамки обычных земных стандартов.
Вообще никуда не влезающие.
2
Все вокруг было каким-то странным и в то же время почему-то казалось вполне привычным, словно такое происходило уже не раз – и не только со мной. Я висел в пустоте, не ощущая своего тела, которого, возможно, просто не было, и меня, бесплотного, пронзал чей-то пристальный взгляд – не добрый и не злой, не торжествующий и не укоризненный; совершенно иной взгляд, не поддающийся никаким определениям. Я пытался укрыться от этого неподвижного взгляда, но мне это не удавалось и не могло удасться, потому что я не знал, что же такое я сам – лишенная всего бесплотность и бесформенность, нечто, растворенное всюду – и нигде…
Не было ни пространства, ни времени, но все-таки из ничего сотворился некий начальный миг. Светящаяся первоточка пронзила Тьму, и из Хаоса начал возникать мир. Из плавающего в первобытных водах яйца родился Брахма…
И появились тени. И исчез пристальный взгляд.
Тени сгущались и расплывались, тени постепенно превращались во что-то знакомое. И издалека, становясь все более внятным, донесся голос:
– Кельвин, ты слышишь меня? Ты меня слышишь, Кельвин?