Каждое утро, примерно в восемь, этот старик выходил из сумасшедшего дома и шел по гравиевой дорожке к воротам. В его руке подобно маятнику качался небольшой кожаный портфель. Полоской инея над его губами лежали усы.

Мальчик, которого звали Генри, наблюдал за этим стариком с веранды, расположенной на третьем этаже, откуда был прекрасный вид на улицу. Его интересовало, куда каждый день уходил этот старик, и был готов следовать за ним, если бы не перелом у него в его колене. Оставалась неделя до того, как гипс будет удален, но после этого еще какое-то время потребуется терпение, чтобы начать более-менее свободно двигаться, чтобы выходить на улицу. Поэтому он не выходил дальше, чем на веранду и наблюдал сверху все, что происходило вокруг. Интересней всего было наблюдать за этим стариком. И было непонятно, почему он жил в сумасшедшем доме, и почему каждый день ему позволяли куда-то уходить, если он сам также был сумасшедшим?

«Не называйте это здание сумасшедшим домом», — как-то сказала его мать. — «Это просто учреждение для слабоумных».

«Звучит еще хуже, чем просто сумасшедший дом», — подумал Генри. Так или иначе, старик выглядел ни сумасшедшим, ни слабоумным. Генри мог видеть его лишь непродолжительное время, когда тот проходил мимо. Старик не сильно отличался от окружающих. Во второй половине дня, когда он возвращался, то шел неторопливым шагом, морщины паутиной окружали его глаза, и плечи бесформенно свисали, хотя его щеки все еще оставались гладкими, подобно камням, которые годами шлифовал дождь.

Генри иногда крутился у ворот сумасшедшего дома и наблюдал за людьми, прогуливающимися во дворе. Они также выглядели обычными людьми, подобно тем, которых каждый божий день он встречал вокруг.