— Опять деньги! — закричала жена. — Ты себя убиваешь, Уилл! Брось ты эту биржу и давай уедем куда-нибудь, где можно жить по-человечески…

Не желая слушать упреки, он хлопнул дверью и, стоя на ковре в коридоре, поморщился от пронзившей его боли: язва напомнила о себе. Дверь лифта мягко открылась, и лифтер с улыбкой сказал:

— Доброе утро, мистер Борн. Сегодня чудесная погода.

— Прекрасно, Сэм… — буркнул с угрюмым видом У. Дж. Борн. — Я только что расчудесно позавтракал.

Сэм, не зная, как отнестись к его словам, на всякий случай выдавил из себя жалкое подобие улыбки.

— Полноте! Да это же все равно, что тащить самого себя за волосы! — изумился я, не веря своим ушам. — Абсурд, да и только.

Волишенский ответил снисходительной улыбкой. Он в своем кресле возвышался надо всем, словно его всеобъемлющий разум в своей бесконечной доброте понимал и прощал дурацкие слабости беспомощных карликов, именующих себя людьми. Физик-теоретик пребывает в бескрайних просторах, где световой год-всего лишь шаг, где зарождаются и гаснут Вселенные, где пространство развертывается вдоль четвертого измерения на поверхность, продолженную из пятого. Смертные с их заботами представляются ему мелкими и ничтожными.

— Относительность, — пояснил он с незаурядным терпением и выдержкой — что-то уж очень туго до меня доходило. — Просто относительность. Ведь при малейшем нашем усилии луна заскользит вдоль верхушек деревьев! Для этого достаточно пройтись по аллее.

Я вытаращил глаза, а он продолжал:

— Допустим, кто-то говорит: "Глокая куздра… будланула бокра…" Мы с вами не знаем, что это значит. Но если мы предположим, что это наш родной язык, то нам станет ясно: куздра что-то сделала с бокром. Мы будем знать, кто будланул бокра: куздра. Будем даже знать, какая она, эта куздра: глокая. Будем знать, что куздра способна будлануть бокра. И так далее, и тому подобное".

[1]

— Джордж! — сказала Клара, с трудом сдерживая гнев. — Во всяком случае ты можешь попросить его. В конце концов ты мышь или слизняк?

— Но ведь я каждую ночь ее отодвигаю, — возразил Джордж, тщетно пытаясь урезонить жену.

— Да, конечно! А он каждое утро придвигает ее обратно. Джордж, я с ума сойду — а вдруг что-нибудь случится с детьми! Иди сейчас же и втолкуй ему, что он должен немедленно ее убрать.

— Стоит ли? — расстроенно спросил Джордж. — Вдруг им будет неприятно узнать про нас!

— Ну, они сами виноваты, что мы тут, — сердито сказала Клара. — Ведь они совершенно сознательно подвергли твоего прапрапрадеда Майкла воздействию жесткого облучения.

Нижеследующий текст представляет собой расшифровку магнитофонной ленты, которая была найдена в лаборатории доктора Эдвина Гербера в Институте изучения будущего, Мармут, штат Массачусетс, через два месяца после смерти ученого среди шестидесяти семи других лент, содержащих его заметки, лекции, комментарии по поводу текущей работы.

Хотя сам текст свидетельствует, что он был записан на пленку более чем за год до смерти доктора Гербера, ни изучение его заметок, ни беседы с его коллегами никак не подтвердили этого факта. Средства, отпускаемые Институтом на научную работу, предоставляются безо всяких условий, и ученые могут оповещать или умалчивать о результатах своих исследований. Тем не менее, исходя из самой сути и значимости эксперимента, специально записанного на пленку, Совет попечителей и сотрудники ничем не могут объяснить молчание доктора Гербера.

Никоим образом не ручаясь за подлинность документа, Институт оглашает его из чувства ответственности перед научной общественностью, в надежде, что он напомнит тем физикам, с которыми доктор Гербер был в переписке, о любых замечаниях, как бы туманны они ни были, касающихся технических или теоретических посылок эксперимента.

Некоторые сотрудники Института считают, что первый голос принадлежит доктору Герберу, но, так как убедительных доказательств этого не существует, мы предпочли обозначить голоса произвольно буквами «В» и «О». Расшифрованный текст, вероятно, представляет собой последнюю часть пленки. Можно предположить, что первая состояла из вступления доктора Гербера и его пояснений, но она была безнадежно повреждена, очевидно под влиянием помех, связанных с оборудованием, которым пользовался доктор Гербер. Неразборчивые или невнятные слова обозначены многоточием.

(Пронзительный воющий звук.)

Рэдер осторожно выглянул в окно. Прямо перед ним была пожарная лестница, а ниже — узкий проход между домами, там стояли видавшие виды детская коляска и три мусорных бачка. Из-за бачка показалась черная рука, в ней что-то блеснуло. Рэдер упал навзничь. Пуля пробила оконное стекло и вошла в потолок, осыпав Рэдера штукатуркой.

Теперь ясно: проход и лестница охраняются, как и дверь.

Он лежал, вытянувшись во всю длину на потрескавшемся линолеуме, глядя на дырку, пробитую в потолке, и прислушивался к шуму за дверью. Его лицо, грязное и усталое, с воспаленными глазами и двухдневной щетиной на подбородке, было искажено от страха — оно то застывало, то вдруг подергивалось, но в нем теперь ощущался характер, ожидание смерти преобразило его.

Один убийца был в проходе, двое на лестничной клетке. Он в ловушке. Он мертв.

Конечно, Рэдер еще двигался, еще дышал, но это лишь по нерасторопности смерти. Через несколько минут она займется им. Смерть понаделает дыр в его теле и на лице, мастерски разукрасит кровью его одежду, сведет руки и ноги в причудливом пируэте могильного танца. Рэдер до боли закусил губу. Хочет сяжить! Должен же быть выход! Он перекатился на живот и осмотрел дешевую грязную квартирку, в которую его загнали убийцы. Настоящий однокомнатный гроб. Дверь стерегут, пожарную лестницу тоже. Вот только крошечная ванная без окна…