Почтовая карета прибыла на главную площадь Ронева, когда городские часы – одна из двух городских достопримечательностей, – отбивали полдень. Делали они это словно нехотя: медленно, с долгими перерывами между разносившимся над крышами домов звоном медного гонга. Механизм часов давно следовало перебрать или на худой конец смазать, но у магистрата до этого никак не доходили руки. У магистрата вообще до много не доходили руки – такие уж это были люди. Под стать часам: неторопливые, привыкшие делать лишь то, что отложить на завтра уже нет никакой возможности. Да другого от них и не требовалось. Как-то незаметно переросший из захудалого поселения в коронный город, Ронев существовал и худо-бедно развивался только благодаря своей второй и главной достопримечательности – королевской тюрьме.

Сейчас уже не верилось, но когда-то Марна была настолько велика, что в тюрьме не хватало свободных камер. Заключенные ломали мрамор и малахит, добывали медную и серебряную руду на местных рудниках, и разросшийся вокруг тюрьмы городок процветал. Но рудники иссякли, и как-то незаметно ушло в прошлое былое благополучие. Благополучие ушло, а тюрьма и королевский гарнизон остались. Горожане затянули пояса, но привыкли. Так и жили: без излишеств, зато с уверенностью в завтрашнем дне. Все верно: преступники на их веку точно не переведутся.

Дежурившие на площади стражники были истинными детьми своего города – обрюзгшие от дармового пива дядьки в мятых форменных плащах составили алебарды к ограде занимаемого королевской почтой особняка и отчаянно скучали, дожидаясь конца смены. Караул на главной площади считался чем-то вроде наказания: целый день торчать на глазах у начальства и важных шишек из магистрата было серьезным испытанием для привыкших к куда более вольной жизни блюстителей порядка.

Поднятые воротники плащей и нахлобученные по самые уши широкополые шляпы худо-бедно защищали от порывов студеного осеннего ветерка, но когда тусклое солнце скрывалось за серыми кучевыми облаками, становилось и вовсе тоскливо. Поэтому при появлении из почтовой кареты экзорциста начальник караула просто опешил от такой несправедливости.

Высокий, похожий на пугало в своем кожаном плаще до пят и широкополой шляпе экзорцист одним своим видом вызвал у уныло переглянувшихся стражников изжогу. Мало того, что с самого пользы, как с козла молока, так еще и в карету с ним никто из добрых подданных короля Альберта Второго – да продлят Святые годы его жизни! – в здравом уме не сядет. Только по большой нужде. А значит, с путешественников сшибить пару момент точно не получится. Плакал сегодняшний калым…

Хорошее правило – меньше знаешь, крепче спишь. Не суй нос в чужие дела, и все будет хорошо. Ну или, по крайней мере, тебе его случайно не прищемят. Многие люди избежали бы кучи неприятностей, следуй они этому правилу. Да только такова уж человеческая натура, что запах чужих тайн манит ничуть не меньше, чем звон полновесных золотых монет. Слухи, сплетни, обрастающие массой невероятных подробностей байки, из которых уже и не вышелушить изначальное зерно истины, – будьте уверены, найдется и на них любитель покопаться в чужом грязном белье.

Но некоторые пошли дальше – они сделали тайны своим ремеслом, своим оружием. Таких полно и на улице, и в королевском дворце. Кто с кем спит, кто чего стащил и где укрыл. Верные ставки, наводки, скелеты в шкафу, тайники и клады. Интриги, заговоры, секреты и совсем уж невероятные подробности частной жизни внешне добропорядочных обывателей.

Стражники, частные шпики, наводчики, стукачи и соглядатаи стараются изо всех сил, но они зачастую и не подозревают, что где-то рядом плавают хищные рыбины совсем другого калибра. Некоторые улавливают расходящиеся от этих монстров волны, другие и не догадываются, отчего начинаются войны, рушатся банкирские дома и скоропостижно умирают высокопоставленные чиновники. Но скрывающиеся во тьме игроки вовсе не тщеславны: громкие титулы, ордена и всеобщее восхищение не для них. Они просто делают свою работу. И если об этих людях мало кто слышал – значит, работа сделана хорошо.

Бродячего проповедника, по случайному совпадению приехавшего в Ронев накануне, я нашел неподалеку от рынка. Все необходимые бумаги к этому времени уже были оформлены, золото получено, да и съехать с постоялого двора удалось весьма быстро – благо хозяин такому повороту событий был безумно рад. Так что, наскоро перекусив, я пешком отправился к отделению королевской почты, откуда через несколько часов должна была отъехать карета в Сарин. Времени в запасе пока оставалось в избытке, так почему бы не прогуляться по городу? И что с того, что Ронев – провинциальная дыра? Все лучше, чем напиваться дрянным пивом или разбавленным вином на постоялом дворе. И реши кто-то присоединиться ко мне в прогулке по городу – незаметно, следуя где-нибудь в отдалении, – он бы, несомненно, уверился, что господин экзорцист просто-напросто пытается убить время. Отчасти это была чистая правда, но только отчасти…

Прошлое – палка о двух концах. Оно может сделать сильнее, а может и сломать своей тяжестью. Некоторые воспоминания как запрятанные в глубине души жемчужины, другие тоже запрятаны, но за семью замками. И не всякий решится эти замки открыть. Да и надо ли?..

Уж не знаю, что было тому причиной – жуткая усталость, бутылка вина или нервное перенапряжение после ритуала, но всю ночь, пока трясся в фургоне по разбитой колесами дороге, меня беспрестанно донимали кошмары. Спал ли я? Должно быть. А может, все примерещилось наяву, пока в одиночку допивал кувшин этого клятого вина.

Выпрыгнув из фургона, я хлопнул по плечу возницу и поплелся к воротам Сарина, у которых уже выстроилась небольшая очередь. Багряный шар солнца только вспух над горизонтом, и в его лучах ночные видения как-то незаметно поблекли и потеряли недавнюю остроту. Ну, привиделись мертвецы, что с того? Да – друзья. Да – много их было. Но ведь все ж свои. Вот если чужие мерещиться начнут…

Дежурившие в воротах стражники расступились без единого слова. Даже смотреть в мою сторону лишний раз побоялись. Что ни говори – наряд экзорциста идеальная маскировка. Вернее, почти идеальная: от случайностей, вроде вчерашней, никто не застрахован.

Потоптавшись неподалеку от городских ворот и не заметив, чтобы хоть кто-нибудь проявлял ко мне неуместное сейчас внимание, я нырнул на темную улочку и через пару минут вышел к широкому, мощенному брусчаткой бульвару.

Не знаю, сколько времени прошло, но очнулся я уже не на болоте. Нет, два каких-то бугая, ухватив под мышки, довольно бесцеремонно спускали меня по невысокой лесенке.

Что странно: уверен, подловили меня на болоте вовсе не они. Там вообще никого рядом не было – успел оглянуться. И если били в затылок, почему сейчас ничего не болит? Во рту привкус крови, по шее что-то липкое стекает… Носом и ушами кровь пошла? Непонятно.

Лесенка кончилась, носки моих сапог вновь заскребли по каменному полу. Кое-как разлепив веки, я попытался незаметно оглядеться, но особо в этом занятии не преуспел. Ясно, что в каком-то каменном мешке нахожусь, но вот где именно и сколько поблизости людей?

И что делать? Ждать, пока куда-нибудь приволокут, или попытаться сделать ноги прямо сейчас? Ведь если разобраться, когда запрут в каземат, особо не подергаешься.

Резко подтянув ноги, я рванулся вверх и назад. Ага, не ожидали!

В субботу шел дождь. И в пятницу шел дождь. И в четверг, само собой, без дождя не обошлось.

Дождь шел, не переставая ни на минуту, уже три дня.

Вообще в этом не было ничего необычного. С приходом зимы небо над прибрежными районами Стильга всякий раз затягивали наползавшие с моря тучи, дождь сменялся снегом, а снег… Такой ослепительно-чистый, он раскисал и превращал дороги в непроходимые болота буквально за несколько часов. А потом опять шел дождь.

Так что, как ни крути, удивляться непогоде не приходилось. Удивительным было другое – все эти три бесконечно долгих дня я пил пиво. Не чувствуя вкуса. Кружку за кружкой. Останавливаясь только чтобы сходить отлить да забыться, дожидаясь рассвета, в съемной каморке на мансарде «Черной ладьи» – не самой захудалой таверны в припортовом районе столицы.

Объяснимо было все: мое возвращение в родной город, нежелание разыскивать старых знакомых, беспробудное пьянство. На все это имелись веские причины. Но как ни ломали бы голову знавшие меня люди, они ни за что бы не догадались, зачем я пью эту ослиную мочу.

Место, где случилась эта самая странная смерть, оказалось особо ничем не примечательным. Карета остановилась перед усадьбой, за высоким забором которой густо разрослись настоящие заросли боярышника и акации. Из-за деревьев проглядывала крытая красной черепицей остроконечная крыша двухэтажного особняка. Рядом виднелась едва различимая из-за густой зелени конюшня.

– Пошли! – Джек выпрыгнул из кареты и, не особо разбирая дороги, направился к будке привратника. Самого привратника там не оказалось – калитку открыл выскочивший под дождь стражник. Судя по изрядно промокшему форменному плащу, проделывать эту нехитрую операцию ему приходилось далеко не первый раз.

Вслед за напарником пробравшись через колючие заросли у забора, я остановился на краю небольшой и, скорее всего, недавно вытоптанной прогалины. Судя по оставленным на земле отпечаткам сапог, до нас здесь успела побывать уйма народу, так что было непонятно, с какой целью Джек меня сюда притащил.

– Смотри. – Пратт указал куда-то чуть выше обломанной ветки боярышника с уже начавшей жухнуть листвой.

– Ну? – привстал на цыпочки я. Из-за деревьев едва проглядывали ворота конюшни. Шагов сто – сто пятьдесят.

Как выяснилось несколько часов спустя, я серьезно недооценил размах, с которым взялась за дело надзорная коллегия. Один-два следователя, в тихом уголке беседующие с руководством школы об ее выпускниках? Как бы не так! Бравые вояки, руководствуясь мифической «честью мундира», могли сколь угодно долго водить за нос шпиков, но оказались совершенно беспомощны перед нагрянувшей из казначейства неурочной проверкой расходования казенных денег. Надо ли говорить, что ревизоров в составе сборной комиссии оказалось едва ли не меньше, чем тех самых пресловутых шпиков?

В просторном холле главного корпуса школы яблоку некуда было упасть. Казалось, со всего здания сюда стащили столы, ящики с бухгалтерскими книгами, личными делами выпускников и преподавателей. Человек тридцать проверяющих разбирали документы, сортируя бумаги по одному известному им принципу. Несмолкающий гомон голосов, шелест страниц, скрип гусиных перьев. Рутина. Не удивлюсь, если Ланье уже давненько армейским зазнайкам перышки хотел пощипать, а тут такая оказия подвернулась…

Сидевший на подоконнике крепкого сложения парень встрепенулся при нашем появлении и зажатым в руке бутербродом с копченой курятиной указал на одну из дверей. Туда мы и отправились.

В небольшом кабинете с распахнутым настежь окном тоже оказалось не протолкнуться. Кроме четверых липовых проверяющих из казначейства здесь маялись два школьных администратора. Выделялись на общем фоне они не столько серо-зелеными мундирами, сколько кислыми выражениями осунувшихся лиц.

– Как успехи? – прямо с порога поинтересовался и не подумавший поздороваться Пратт.

Когда фургон подъехал к центральному комплексу зданий «Ржавой кирки», уже начало вечереть. Вообще, и днем из-за затянувших небо туч особо светло не было, а тут и вовсе тоска накатила. Заборы эти еще в три человеческих роста, да с шипами. Серые дома с узкими зарешеченными окошками. Караулы с собаками. Арбалетчики на вышках. Никогда подобные места терпеть не мог.

Попасть на территорию тюрьмы оказалось весьма непросто. И даже наши патенты и угрозы взбешенного задержкой Пратта не сразу заставили караульных распахнуть ворота. Нет – сначала они дождались какого-то клерка; клерк сам разрешить въезд фургона не мог и отправился согласовать этот вопрос с начальником. У начальника тоже был начальник. И этот начальник, как на грех, именно в это время куда-то выехал с проверкой…

В итоге мы битый час валяли дурака под проливным дождем. И настроение наше от этого вовсе не улучшилось. А уж когда стало известно, что господин барон сразу после обеда отправился в имение и будет только завтра утром…

А разрешить перевод заключенных может только он…

Вы же понимаете, у него сегодня юбилей…

В городской резиденции барона Аспине оказалось весьма многолюдно. Прибывшие выразить соболезнование высокие гости, их охрана и челядь. Непонятно зачем присланные гвардейцы и охранники тюремного департамента. Ошалевшие от всеобщей суеты стражники и следователи департамента дознания. Ну и, конечно, собравшийся почти в полном составе клан Аспине.

В этом людском водовороте появление двух монахов никого не заинтересовало. Тем более что сопровождавшие их дюжие парни моментально нашли общий язык и со стражей, и с охраной барона. Да и в самом деле – покойный жертвовал крупные суммы на нужды столичного монастыря Всех Святых, почему бы монахам не выразить соболезнования вдове?

– Сюда, – указал на вход в личные покои барона поднявшийся вместе с нами на третий этаж Пьер. Караулившие у дверей гвардейцы сделали вид, будто нас не существует.

– Неплохо, – огляделся по сторонам Джек. Убранство особняка помешали рассмотреть глубокие капюшоны серых плащей, но тут любопытных взглядов можно было не опасаться. – Чувствуется тонкий вкус!

– Да ты у нас ценитель. – Скинув с головы капюшон, я остановился рядом с висевшей на стене картиной. По мне так уличные художники ничуть не хуже малюют. – Пьер, как все случилось?