Алёнка умирала.

Палыч включил все свои связи, потерял счёт деньгам на врачей, но видел: всё – напрасно.

Алёнка умирала, потому что не хотела жить.

В одноместной палате Центральной клинической больницы уже чувствовалась смерть, и Палыч как никто это ощущал.

Он думал, что может всё. Но он не в состоянии воскресить Алёнкиного сына Егора, который в свои шестнадцать лет умер от передозировки наркотиков.

Отец Василий и написал потом надмогильную надпись – эпитафию:

После того как на Кунцевском кладбище Алёне Евгеньевне Уробовой установили мраморный памятник, Желвак приступил к выполнению предсмертной воли любимой женщины. Правда, если бы братва узнала, что пахан собирается выполнять указание бабы – пусть и завещание – он бы потерял большую долю своего авторитета.

Ему принесли досье на человека, жизнь которого, по завету Алёнки, теперь должна была измениться, а точнее, стать другой.

С фотографии на Желвака смотрел чистый лох.

Доложили, что приехал Толстый.

С ним Желвак не один год парился на соседних нарах, где тот и получил такое погоняло за страсть к сочинительству. «Смотрящий» на зоне, который давал клички, решил, что ТолстОй – это слишком, пусть будет просто ТолстЫй.

У него была золотая голова.

Желвак обсуждал с ним такие вопросы, что если б кто-нибудь случайно услышал, то заподозрил, что именно эти двое организовали и отравление Сталина, и покушение на Джона Кеннеди.

Как и положено, обнялись.

Анатолий Чекашкин, вконец замордованный событиями этой осени, искал дом за Гостиным двором. Как он наскрёб двести долларов, что сейчас лежали в кармане видавшего виды пиджака, это разговор особый. Сто пятьдесят пришлось занять на месяц под сорок процентов. Он не знал, как будет расплачиваться. Он перестал вообще что-либо понимать в своей жизни, поэтому и шёл за платными объяснениями к астрологу.

В их семье к древней науке о влиянии звёзд и космических ритмов относились с пиететом. Как математик Анатолий Чекашкин и сам баловался гороскопами, но он не любил астрономию, поэтому так и остался на уровне дилетанта. Их семья лет двадцать имела своего астролога, – у отца это было связано с его профессией морского офицера. А мама, хранительница питерских традиций, всё пыталась заглядывать в будущее, надёжно спрятанное за туманами Финского залива.

Чекашкин скользнул взглядом по пламени свечей и ярким одеждам Пенелопы Калистратовны, хозяйки питерской коммуналки, судорожно вдохнул аромат восточного фимиама.

Об их семье Пенелопа знала если и не всё, то, во всяком случае, – побольше, чем Управление контрразведки штаба Балтийского флота. Внешне вполне благополучные, Чекашкины несли в себе такой заряд драматизма и настроения, что даже у невозмутимой Пенелопы поднималось давление, когда она в очередной раз углублялась в их проблемы.

И если кто-то из её новых знакомых ставил под сомнение астрологию как таковую, она приводила в пример эту семью, понятно, не называя фамилии. Все Чекашкины вкупе и каждый в отдельности как бы специально существовали для того, чтобы поддерживать в людях святую веру в науку о звёздах.

– Чекашкин, на выход!

Он плёлся по коридору изолятора временного содержания – руки назад – и удивлялся, как после стольких побоев ещё может идти.

Кажется, сломали ребро – болит при вдохе.

Вначале он пробовал отмахиваться, но быстро сообразил, что этим только озлобляет сокамерников.

Пинки приносили физические страдания. Они выбивали из него живую душу, курочили и сметали человеческое достоинство.

День 4 июля в холдинге – корпоративный праздник.

Повелось это ещё с 1990 года, когда Желвак провернул своё первое большое дело в легальном бизнесе. Именно тогда, в день независимости США, был подписан контракт с большой спортивной организацией на поставку полутысячи 40?футовых контейнеров бытовой техники, компьютеров, оргтехники, посуды, одежды, обуви и многих тонн разного барахла. Залежалый товар собирали на североамериканских складах, во Франкфурте-на-Майне, в Китае. Главными собирателями были два гражданина США, бывшие наши правозащитники, которые и сами здорово на этом заработали, и дали подняться

Желваку – в полный рост. Всё проворачивалось на кредиты банка «Восхождение». С инициаторов масштабной затеи потребовали выстроить вокруг сделки высокий и густой частокол разного рода гарантий – вплоть до уже заключенных договоров с покупателями ещё не поставленного товара. Всем проектом руководил Йося Фомасевич, начинающий, но очень шустрый бизнесмен.

Всё сошлось, всё склеилось, всё поступило, и всё продалось. Самый последний извлечённый из залитого водой склада двухкассетный магнитофон и кривобокий китайский сервиз с перекошенными краями, на который даже не потрудились нанести рисунок, нашли своих благодарных обладателей на разорённом потребительском рынке России.

Когда же Йося собрался за своими комиссионными, к нему приехали два братка, взяли под белы рученьки и препроводили прямиком в Шереметьево. В порту Йосе вручили иностранный паспорт с визой в США, билет до Нью-Йорка и конверт с двумя тысячами долларов. На прощание один из братков с сильным кавказским акцентом предупредил:

Кинжал сидел в загородном ресторане где-то под Ярославлем – эти места очень любил Желвак – и диву давался от разговоров, которые шли за столом.

Человек пятнадцать ближнего к Желваку круга один за другим поднимали тосты за пацана, который собирался в какую-то очень дальнюю командировку. После поездки, если она будет успешной, он станет настоящим человеком, и для него откроются широкие просторы. Рядом с Желваком сидел отец именинника. Счастья на лице бывалого зека было не меньше, а больше, чем у сына. Ему дали слово.

– Братва! – начал он волнуясь. – Костян рассказал мне подробности, и я понял, что жизнь прожил не зря. Вагон компьютеров – не кот начхал. Сынок, ты знаешь, я, по понятиям, не мог иметь семью. Но ты всегда верил, что папка – настоящий бродяга, и с детства хотел быть похожим на меня. Благодарствую, сынок!

Счастливый Костян зарделся.

– Желаю тебе отбыть свою командировку без единого «косяка»! – вор, воспитавший достойную смену, резко запрокинул голову и вбросил в себя содержимое запотевшей хрустальной рюмки.

Воскресным утром, 5 июля 1998 года, Кинжал и Желвак, малопьющие, а поэтому вполне свеженькие после вчерашнего, прохаживались по летнему лесу.

Всякое пришлось слышать Палычу, особенно с тех пор, как он занялся легальным бизнесом. Но то, что сейчас под птичий звон вливалось в его уши, вызвало у пахана резкий позыв к мочеиспусканию. Как потом сказал его личный врач, – двинулся песок, что было вызвано мощным стрессом.

Вернувшись от кустика на тропинку, Палыч закурил свою тонкую коричневую сигару.

Кинжал заставил задуматься всерьёз.

Самое паршивое – что чужой говорит, а свои молчат.

Сегодня Кинжал мог перед любой аудиторией доказать – дефолт будет.

Но информация, добытая им не выходя из кабинета, для бандитов не звучала. Им подавай такие факты, чтобы можно было и глазами увидеть, и руками пощупать, и носом понюхать.

Только где их такие взять?

С этими мыслями вечером 6 июля Кинжал шёл по подземному переходу между станциями метро «Театральная» и «Охотный ряд».

Издали он услышал песню своего детства – «Раскинулось море широко».

В шесть часов утра среди прудов, в лесу, у деревни Юсупово в Подмосковье, Желвак встречался со своим связником по теме международной торговли оружием. Машины и охрана остались у дороги. К месту встречи – пятнадцать минут, и только пешком, – такой уговор. На них обязательно откуда-нибудь уже наставлен бинокль.

Телохранители, как всегда, ещё в машине совали ему «беретту»: «Возьмите, Сергей Палыч, только на курок нажать! И нам спокойнее будет». Но Желваку огнестрельное оружие было не положено. «Я что – пацан какой или “бык” с пистолетом бегать! Забыли, кого охраняете!» Для самообороны он предпочитал небольшие ножички, острые как бритва, но, согласно государственному стандарту Российской Федерации, холодным оружием не являющиеся.

Пруд, редколесье, поле – место выбрал связник.

Лес подходит прямо к пруду, становясь редким, прозрачным. Всё – под визуальным контролем минимум на километр. И если уходить – то на все четыре стороны, среди деревьев: стреляй вслед – не попадёшь. И пруд по пояс, и до дороги рукой подать.

На Палыче дачный прикид – бейсболка, светлые брюки, куртка, кроссовки. В руках удочка, за спиной рюкзачок – без диктофона. Этого Кундуз не любит и всегда проверяет, – есть у него такой аппаратик.