После долгого пути по раскисшей лесной дороге кавалькада всадников достигла реки.

— С коней! — подал команду штабс-капитан и спрыгнул с седла. — Можно курить.

Офицеры, примерно пятнадцать человек, последовали примеру старшего, передав поводья сопровождавшим их казакам.

— «Еще одно, последнее сказанье», — произнес, вздохнув, чернявый офицер.

— Не причитай! И без того тяжко, — подал голос кто-то из товарищей.

Генерал Леер был прав, угадывая сложный характер дерзкого, но далеко не бесталанного поручика. Вырос он в дворянской военной семье. Отец — полковник Генерального штаба, человек ровный, обходительный, бывал при дворе. Мать, Ольга Николаевна, тоже мягкого склада, хотя и умеет настоять на своем. По причине частого отсутствия мужа она в доме хозяйка. Кроме младшего Михаила — в семье еще три дочери.

Бывавшие в доме Скобелевых гости, глядя на подвижного и требовательного ребенка, утверждали, что он в деда.

— Вылитый Иван Никитич.

В гостиной висит портрет деда: красивый овал лица, чистый лоб, взбитые кудри, усы; на плечах генеральские эполеты с тремя звездочками. Он смотрит на мальчика, как бы говоря: «Не балуй…».

Мишук едва его помнит: в памяти лишь быстрый говор да пустой, пришпиленный рукав мундира. Когда дед умер, мальчику было шесть лет. На похоронах присутствовало много народа, все скорбно вздыхали, говорили прочувствованно. Сам император Николай Павлович удостоил усопшего чести стоять у гроба.

Мишеля, Иван Никитич, был армейским служакой в прямом смысле слова. Родился он в семье сержанта, выходца из крепостных, несшего службу в Оренбургской крепости. В этой крепости и прошло детство Ивана. А в четырнадцать лет, после смерти отца, он заменил его по службе. Почти пятнадцать лет прослужил Иван в нижних чинах. Лишь когда исполнилось двадцать девять, его произвели в подпоручики, первый офицерский чин. Несмотря на малограмотность, он имел ясный ум, преотлично знал службу, а пребывая в писарях, набил на сочинительстве служебных бумаг руку, овладел слогом.

Боевое крещение Иван Скобелев получил в сражении против наполеоновских войск в Пруссии. Ближайшие начальники отметили его воинскую доблесть, сноровку.

В войне против Швеции в 1807 году за боевые отличия он удостоился золотой шпаги и ордена Владимира. В бою осколком ядра ему оторвало три пальца правой руки, сильно контузило. Однако это не помешало Скобелеву принять предложение Николая Николаевича Раевского ехать на Балканский фронт. Там он вновь отличился при штурме крепостей Силистрии и Шумлы, за что был отмечен орденом Анны.

Раны давали знать, и в 1811 году по состоянию здоровья Ивана Никитича уволили из армии в чине капитана.

С превеликим трудом отставной служака Иван Скобелев устроился в петербургскую полицию квартальным надзирателем. И тут нес службу старательно, честно, как он говорил, «по долгу и сердцу». Тогда же произошел случай, который спустя год сыграл в его жизни значительную роль.

Пансион Жирардэ, куда был отправлен двенадцатилетний Михаил, находился в Париже. В России заведение пользовалось известностью, в нем обучалось немало детей петербургской и московской знати.

Несмотря на неуравновешенный характер, Миша Скобелев пришелся по душе владельцу пансиона мсье Жирардэ, стал его любимцем. И юноша отвечал ему тем же, сохранив любовь к доброму учителю на всю жизнь. Француз в письме к отцу Михаила, отмечая' необыкновенные способности юноши, схватывающего все на лету, а равно остроту ума, пытливость и наблюдательность, настойчиво рекомендовал продолжить образование в университете. «У Михаила, — писал он, — своеобразный ум и чувства, присущие лишь избранным натурам. Математика — вот его призвание. Уверен, из него выйдет незаурядный ученый».

Позицию Жирардэ относительно дальнейшей учебы сына разделяла мать Михаила, Ольга Николаевна. Дочь помещика, она совсем не желала, чтобы ее сыну была уготована полная тревог и опасностей военная жизнь.

— Достаточно того, что выпало на долю его отца и деда, — заявила она, имея в виду долгую военную службу Дмитрия Ивановича и свекра Ивана Никитича.

Ее поддержал и приехавший из Парижа сам Жирард? Мог ли старый учитель оставить без внимания любимца, когда тот вступал в жизнь?

Служба юнкера мало чем отличалась от службы рядового. Караулы, наряды, разводы, занятия, учения и еще многие, на первый взгляд, незаметные дела плотно заполняли сутки.

Конечно, он мог бы поступить в училище и через три года надеть погоны поручика. Но отец отговорил:

— Если намерен выбиться в генералы, то начинай службу в полку. Побыть низшим чином полезно, даже необходимо. Меньше глупостей будешь потом творить, научишься беречь солдатские жизни. И еще запомни: службу неси справно, от дел не уклоняйся, своими знаниями пред товарищами не кичись. Честным путем выбивайся в офицеры.

Михаил знал математику и физику, литературу и историю, свободно говорил по-французски, немецки, испански, однако все это в службе не находило применения. Требовалось постижение военного дела с азов. И он с рвением засел за изучение уставов, наставлений, различных инструкций, правил.

Уже через год, благодаря настойчивости и старанию, он выдержал экзамен, дававший право получить звание портупей-юнкера. Открывался путь в офицеры.

К ноябрю 1868 года академия осталась позади, два года учебы — в прошлом. Была возможность продолжать службу в столице, в Генеральном штабе, но эта перспектива его не прельщала. Он рвался в строй.

По просьбе командующего Туркестанским округом генерала Кауфмана Скобелева направили в Ташкент, в штаб округа. Край считался горячим местом. Русские войска вели там военные действия против хорошо вооруженных отрядов эмиров Бухарского и Хивинского. Совсем недавно, весной выступивший из Ташкента отряд разбил в сражении эмира Бухарского, овладел Самаркандом. К России присоединилась благодатная Зеравшанская долина и был образован подчиненный России Самаркандский край. Несмотря на заключенный мир, схватки вспыхивали то тут, то там, и до полного спокойствия было далеко.

Офицеры ехали в Туркестан без желания: кому охота подставлять голову под пули? К тому же — несусветная даль, глушь, а климат с его лихорадкой и прочими болезнями… Все это штаб-ротмистра Скобелева не пугало. Академию он закончил далеко не блестяще, преподаватели отмечали даже леность, спутав ее с равнодушием, проявляемым слушателем к некоторым предметам. Зато на занятиях Леера он преображался, и генерал высоко оценивал интерес молодого человека. По его настоянию выпускника причислили к офицерам Генерального штаба. И с этим чином он отбыл в Ташкент.

По приезде Скобелева принял командующий округом генерал Кауфман, благообразный седой человек, имевший репутацию боевого и решительного военачальника. По образованию военный инженер, он в прошлом командовал (и не без успеха!) пехотными частями, был дважды ранен на Кавказе, последний раз при штурме Карса. Там его отряд попал в такую переделку, что если б не пришел на помощь донской генерал Бакланов с казаками, — плена не миновать. Тогда турецкая пуля угодила в шею, еще б немного — и конец…

Прихрамывая, генерал подошел к Скобелеву:

Вечером в дверь номера осторожно постучали.

— Да, да! Войдите! — отозвался Скобелев, ожидая появления вестового. Его часто вызывали в штаб даже ночью, когда случалось готовить к утру документы, карты или проверить службу охранения.

Дверь скрипнула, вошел невысокий худощавый мужчина в гражданском платье: чернявый, лобастый, на лице расплылась улыбка.

— Мсье Жирардэ! Учитель! Какими судьбами! — Михаил Дмитриевич бросился к вошедшему и, по-медвежьи обхватив его, стал тискать в мощных объятиях. — Да как же вы здесь оказались? Вот уж неисповедимы пути господни.

— Вот, как видишь, судьба занесла сюда, в Ташкент, — отвечал тот спокойным, ровным голосом, не теряя улыбки.

В тот вечер в ресторане было много офицеров. Они занимали почти все столики, вели разговоры о походах и похождениях, службе и политике. Именно о ней шел разговор и в компании, где находился Скобелев.

— Эмир совсем не одинок, — говорил он своим высоким голосом. — Если б не заморские его союзники, все бы обстояло по-иному. Именно они мутят воду.

— А я полагаю, англичане тут ни при чем, — возразил капитан. — Какой смысл ввязываться англичанам? У них свои заботы: удержать бы Индию.

— Именно поэтому они и ввязываются в азиатскую кутерьму: здесь главные подступы к Индии, — продолжал Скобелев. — Помните, как еще Павел по настоянию Наполеона намеревался через Туркестан проникнуть в Индию. Направил туда с казачьим войском атамана Платова. Поэтому сейчас английские джентльмены и поддерживают Кокандского да Бухарского эмиров, натравливают их против нас.

— Они и Афганистан заодно прибирают к рукам, чтобы в нем укрепиться, — подал голос штабс-капитан.

Штаб Кавказской армии находился в Тифлисе. Начальник штаба генерал Свистунов встретил провинившегося штаб-ротмистра весьма нелюбезно:

— Хотя вы и офицер Генерального штаба, но места для вас у меня нет. И что это за правило: как проштрафился, так — на Кавказ!

— Не обращай на Свистуна внимания, — успокаивали Скобелева офицеры, знавшие генерала. — Кроме как высказывать недовольство да оскорблять подчиненных, он ни к чему не пригоден. Перевели б его куда-нибудь.

На счастье, в штабе появился полковник Столетов, знакомый по академии. Он приплыл из Красноводскога укрепления, где дислоцировался его отряд.

— Скобелев! А вы-то как здесь оказались? Ведь вас же направили в Ташкент! — не скрыл при встрече он удивления.

Прежде чем подать команду, Михаил Дмитриевич оглядел выстроенные на широкой луговине войска. В строгом равнении стояли десять пехотных рот, пять казачьих сотен, потом орудия и ракетные станки. За артиллерией находились повозки обоза. А дальше виднелось скопище верблюдов. Все это составляло отряд, которому предстоял нелегкий, почти восьмисотверстный путь через пустыню Устюрт к Хиве.

Утро выдалось по-весеннему спокойным, теплым. Сизая дымка заволокла даль. От лагеря с рядами полотняных палаток отделилась группа всадников.

— Смир-рно-о! — подал команду Скобелев, угадав приближающегося командира отряда.

Над строем нависла напряженная тишина, отчетливо слышался стук копыт; тускло поблескивая ребристыми гранями, застыли в неподвижности штыки винтовок.

— Равнение-е на-лево-о! Подполковник поскакал к приближающейся группе, картинно осадил гнедого жереб-да. — Ваше превосходительство! Отряд для похода согласно вашим указаниям построен! — И подал записку о численности состава отряда.

Но завершении Хивинского похода Скобелеву предоставили длительный отдых для лечения. Не теряя времени, он поспешил в Петербург.

Мария Николаевна встретила его со слезами:

— Наконец-то!.. Жив!.. Мне столько за тебя пришлось пережить! Я все знаю… Все!.. Как же я извелась душой!

— Но теперь все позади. Видишь, живой, невредимый… Впрочем, немного повредило, но то не в счет.

Незаметно пролетела неделя, как вдруг за столом он объявил:

По прибытии в Ташкент Скобелев был неожиданно назначен начальником военной части российского посольства в Кашгаре. Город находился в западной части Китайской империи, где пребывала администрация и военное управление края, и никакого там не было русского представительства.

Признаться, заниматься дипломатией никак не входило в планы боевого офицера, однако заявить о том генерал-губернатору Скобелев не посмел. Перед отъездом Кауфман долго и обстоятельно объяснял, какие дела нужно будет решать на новом посту.

— Необходимо обследовать доступы в Кашгар через горы Алтайского Тянь-Шаня. Путь малоизучен, дорога труднопроходима, а в дальнейшем, не исключено, русские войска и торговцы могут там быть. В крае очень заинтересована Англия. Там и сейчас пребывают ее миссионеры, они же поставляют оружие и обучают армию. С ними держитесь осторожно, однако ж сами выведайте их замыслы и планы. Выясните, какие военные силы в Кашгарском краю где сосредоточены.

На Михаила Дмитриевича возлагалась серьезная и нелегкая задача. 11 июля он, посольский чин и казачья команда в числе двадцати человек при одном офицере выехали из Ташкента. Путь в Кашгар проходил через Коканд, в который они прибыли через два дня.

Кокандское ханство находилось под протекторатом России. Еще в 1868 году с ним был заключен торговый договор, по которому обе стороны имели право свободной торговли и перемещения по территории России и ханства. Договор соблюдался столь успешно, что российское правительство удостоило главу ханства Худояра орденом Станислава. Однако внутреннее положение в ханстве было далеко от благополучного и в последнее время резко обострилось. Причина во многом по вине самого Худояр-хана, жестокий и алчный хан обложил своих подданных такими податями, что народ Еозроптал. Лучшие места и должности он передал родичам, которые в жадности не уступали самому хану… Спасаясь от произвола и насилия, многие коканд-цы бежали за пределы ханства, но их настигали и там. За три года правления Худояр истребил до двадцати тысяч своих подданных.

В марте 1877 года из Петербурга последовало распоряжение о сдаче Скобелевым губернаторской должности и немедленном выезде в Петербург. В столице его принял сам военный министр Милютин, потом был прием у начальника Генерального штаба, где зашел разговор о событиях на Балканах.

— Обстановка пренеприятнейшая. Уверен, в скором времени там непременно запылает пожар. Об этом все говорят. Кстати, сегодня для офицеров гарнизона состоится лекция. Советую побывать, послушать — многое станет ясным.

Михаил Дмитриевич не преминул воспользоваться приглашением. В зале присутствовали военные всех чинов и рангов, много генералов. Он хотел пройти на свободное место, как к нему подошел поручик.

— Вас приглашает генерал-лейтенант Леер. Он в первом ряду.

— Генерал Леер? — переспросил он.

В начале апреля 1877 года, сдав дела, Михаил Дмитриевич выехал из Петербурга на юг. Он спешил. Предназначенные для военных действий войска были уже стянуты в исходные районы, и со дня на день ожидалось официальное объявление войны Турции. Русские силы сосредоточивались, кроме балканского театра, еще и на Кавказе, против Карса, чтобы с востока углубиться во вражескую территорию. Из этих двух стратегических направлений главным считалось первое.

Скобелев-старший, Дмитрий Иванович, был уже там. Он получил в командование Кавказскую казачью дивизию и, находясь у румынской границы, ждал команды на выдвижение к Дунаю. Туда же собиралась и мать. В последнем письме она сообщала, что, как русская женщина и жена генерала, обязана быть вблизи него, разделять трудности и оказывать всемерную помощь раненым солдатам. Она закупила на немалую сумму лазаретного имущества и лекарств.

На шестые сутки поезд примчал Михаила Дмитриевича в Кишинев, где находилась главная квартира Дунайской армии. Ее главнокомандующим являлся великий князь, брат императора Николай Николаевич, однако всеми делами вершил начальник штаба генерал Непокойчицкий. Михаил Дмитриевич направился к нему.

Пред ним вырос лощеный адъютант. Наконечник аксельбанта с грифелем нацелен на лист записной книжки.

— Как о вас доложить Артуру Адамовичу?

Кавказская казачья дивизия состояла из двух бригад, в каждую из которых входили полки ингушей, осетин и других кавказцев. С выходом к Дунаю полки расположились вдоль реки, к востоку и западу от Журжева более чем на тридцать верст. В самом Журжеве разместился штаб дивизии.

За неделю пребывания на новом месте начальник штаба Скобелев-младший объехал все полки, познакомился с командирами, побывал на боевых позициях, тянувшихся по берегу. На противоположном виднелись смутные контуры принадлежащих туркам высот. Вглядываясь в эти высоты, утопающие в зелени садов дома, вонзенные в небо сигарообразные минареты с венчиками балконов для голосистых муэдзинов, Михаил Дмитриевич мысленно создавал в уме построение неприятельской обороны. Определял места, где могут быть позиции стрелков и артиллерийских батарей, где возведены заграждения, а где скрыты резервы. И тут же намечал ответные меры.

Однажды он встретил в пикете донских казаков. С началом войны их полки были почти в каждой дивизии. Они несли службу охраны, разведки, лихие всадники быстро доставляли боевые документы и передавали распоряжения. Словом, это были незаменимые в военное время войска, пришедшие с берегов далекого Дона, откуда были отмобилизованы пятьдесят три полка и двадцать четыре батареи. Лучшие из них направили в Дунайскую армию.

— Какого полка? — спросил Михаил Дмитриевич старшего дозорного.

— Донского казачьего, полковника Семерникова.

Через неделю поступило распоряжение о расформировании Кавказской казачьей дивизии. И снова Михаил Дмитриевич был не у дел, снова предстал пред всесильным Непокойчицким.

— Папаше вашему, Дмитрию Ивановичу, должность найдется. А вот с вами… Просто ума не приложу, куда вас направить, — придал старый генерал голосу озабоченность. — Может, ко мне в штаб?

— Я не штабист, прошу в строй и ближе к делу.

Непокойчицкий кашлянул, пожевал губами.

— Хотите к генералу Драгомирову? Его дивизии предстоит интересное дело.

После форсирования Дуная русская армия, разделившись на отряды, повела наступление в трех направлениях. Восточный отряд под начальством наследника, будущего императора Александра III, имел задачу обеспечить левый фланг Дунайской армии и овладеть крепостью Рущук. Западный отряд под командованием генерала Криденера наступал на Никополь и Плевну. В центре для наступления на юг с выходом в Забалканье находился передовой отряд под командованием генерала Гурко.

Спустя неделю после дунайского дела Скобелева направили в передовой отряд. И снова без определенной должности. Накануне прибывший на Балканы Гурко, до того командовавший в России кавалерийским корпусом, принял его. Разговор был коротким.

— Могу предложить возглавить в отряде разведку.

Гурко слышал о Скобелеве, и до него дошла оценка столичных чинов о тридцатидвухлетнем генерале: «Молодец против халатников-азиатов. Неизвестно, каков он в настоящей войне». Отпущенные борода и усы не придавали Скобелеву солидности.

Иосиф Владимирович Гурко считался инициативным и волевым начальником, впоследствии он подтвердит это делами, дослужившись до звания российского фельдмаршала. Потому-то ему поручили передовой отряд, который должен выполнить главную задачу. Воевать под началом такого генерала было заманчиво.