Жизнь бродячих артистов, или точнее лабухов, непредсказуема, загадочна и порочна. Каждый вечер ресторанные загулы, куртизанки и, конечно же, полное безденежье. Каждое утро лабухи просыпаются на краю финансовой пропасти, и вновь и вновь бредут по бескрайним просторам навстречу приключениям и в поисках заработка.
Конечно, лабухи Куралесинской филармонии — прожигатели жизни, ну, а если присмотреться еще пристальнее, — это шуты, для которых жизнь не только игра в праздник, но и трагедия, потому что шутами управляют злые и жадные «царьки» — руководители «единственного в мире черного театра лилипутов». И вряд ли стоит смышленому читателю объяснять, насколько участь шута трагичнее участи плута.
Шутовской роман «Черный театр лилипутов» — это уникальное произведение, где на фоне трагикомичной жизни лабухов в полной мере выписаны характер и психология лилипута Пухарчука, главного артиста «черного театра».
В мировой литературе аналогов не существует .
Жить хотелось — до безумия… Бросить все, снова уехать, насмотреться на чужое незнакомое, вспомнить забытое, старое, сравнить. Так вот она, возможность, хватайся за нее, как за канат, раскачивайся по жизни, бейся снова об ее углы, устанешь — сорвешься, жить захочешь — выползешь!
И я схватился опять, не смог усидеть дома, и вновь потащила меня, непутевого, такая же непутевая, сладкая в своей неизвестности, горькая в своей откровенности, страшная в своей непоследовательности. За волосы меня потащила, знала, что не воспротивлюсь, головой о камни, сквозь леса и поля, через города и села — волоком.
— Сидишь? — спрашивает Писатель.
— Сижу.
— Наездился? — ухмыляется.
P.S. Мы кормили хлебом Стеллу
Мой измученный мозг имеет привычку шумно ворочаться в голове и, поеживаясь от воспоминаний, вытаскивать из небытия покойников, издеваться над ними и мешать спать любимой.
Я знаю, когда Валенька, проснувшись ночью, смотрит на меня и жадно прислушивается к монологу. Наши взгляды встречаются в темноте, но Валенька об этом не догадывается. Зачем ей знать слишком много, даже если она знает мою тайну. Валенька счастливый человек, у нее от этой тайны черные круги под глазами наутро, и каждую ночь она открывает что-то для себя новое и молча ревнует к тайне, которую я до сих пор не знаю, как зовут. Наверное, знал, но забыл и вдруг начал вспоминать и проходить слишком часто мимо телефона, где стояла она, в белых шортах, в белой футболке с надписью «Московский цирк» и с белым огромным бантом, запутавшимся в нежно-каштановом облаке. Я слишком часто стал ездить в Липецк к Стелле и кормить ее тем хлебом, который мы всегда покупали в буфете на втором этаже гостиницы «Центральная».
— Барышня, — всякий раз я подхожу к ней, — ну сколько ж можно звонить? — дотрагиваюсь рукой до рычага телефона, и она смотрит на меня изумленными бирюзовыми глазами, в которых я без труда читаю: — Вы сумасшедший? Я вас в первый раз вижу! — она опускает бирюзовый взгляд на две булки распаренного хлеба, а моему возмущению нет предела.
— Ну, я вас умоляю! Стелла уже заждалась!
— Я не знаю никакой Стеллы! — не сводит она глаз с хлеба. — Вы мне мешаете звонить!
