Сначала откуда-то из глубин сознания донесся мерный стук вагонных пар. Открыв глаза, Олег увидел отражение бледно-желтого солнца в зеркале купе. Наше родное северное солнце! Он почти дома. С этим чувством завершения армейской жизни Олег Лютаев по прозвищу Лютый проснулся в то майское утро, когда пассажирский поезд «Ташкент-Красноярск», кряхтя и покачиваясь на поворотах, приближался к его родному городу. Этот путь из пункта А в пункт К занял у Олега два долгих года… Вернее не занял; а отнял.

А поезд все долбил и долбил по мозгам перестуком колес: чем лучше нам вечером, тем хуже нам утром, чем лучше нам вечером, тем хуже нам утром, чем лучше нам вечером, тем хуже нам утром…

Что там было вчера? Кажется, опять пили. А где водка, там и драка. С попутчиком Лютаеву не повезло, — мент попался, к тому же недоделанный — гаишник. Олег с детства терпеть не мог милиционеров и воспитателей. На ночь глядя, когда он уже забрался на свою верхнюю полку, пытаясь изо всех сил заснуть, сосед — толстяк в промокшей от пота майке напился до поросячьего визга и начал приставать к девчонке, которую затащил в купе из коридора. Та скулила, как обиженный щенок, пыталась боднуть мужика белесой головой в покрасневшее от похоти лицо. Но мент был здоровый, как боров, и легко подмял ее под себя.

У Лютаева и в мыслях не было вмешиваться — не его это дело. Он накрылся с головой одеялом и не видел, как раззадоренный сопротивлением попутчик сдернул с девахи кофточку, запустил руки под юбку…

— Давай, афганец, присоединяйся! — кричал он, похрюкивая от удовольствия. — Распечатаем ее на двоих! Она же хочет! Хочет, сучка, я вижу!

Плевать на лужи — Олег, не глядя, форсирует их по прямой. Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп… Брызги во все стороны, прохожие шарахаются, отпуская в спину ругательства. И на них плевать.

Куда шагал Лютый — неизвестно. Да и какая разница? Куда бы ни идти, всюду тупик. Он брел без всякой цели по улицам, не разбирая дороги, погруженный в невеселые мысли. Ну вернулся он с войны… А зачем вернулся? Что ждет его в жизни, и зачем вообще жить? Какое будущее его ожидает? Раньше, до армии, был детдом — та же тюрьма, только для детей. И когда его подросшие однокашники, не дотянув до призыва в армию, один за другим загремели на зону, он дал себе слово, что больше никогда не даст запереть себя в клетку. Поэтому и в армии на сверхсрочку не остался, хотя были такие предложения. И рекомендацию в партию замполит обещал организовать как орденоносцу, и на учебу послать в военное училище — карьера была бы обеспечена.

Но Олег отказался, потому что главное в жизни — свобода, а для того, чтобы стать и быть свободным, нужно совсем немного — не зависеть от окружающих, от государства, от коммунистической партии, от богатых, от бедных, даже от родных и близких.

Свобода заключается в одиночестве, только оно никогда не подведет и не обманет. И еще один секрет был у Олега. Он никогда не обманывал себя пустыми надеждами. Надеяться — только самому себе врать. Не надейся, и все само собой встанет на свои места.

— Олега! Лютаев! — отчаянно-радостный крик вырвал Лютого из раздумий о дальнейшем житье-бытье. — Олега!

Ночной клуб «Амальгама» больше напоминал неприступную крепость. Располагался он на самой окраине города в полуподвальном помещении, которое раньше, в доперестроечные времена, использовалось как склад крупного гастронома. Здесь, в огромных холодильниках и в огромных залах, походивших на бункеры противоатомной защиты, хранились всякие деликатесы вроде сырокопченой колбасы, красной и черной икры и осетровых туш.

Недоступные горожанам дефицитные продукты проводились по документам как реализованные в розничной продаже через этот самый гастроном. В реальности же они распределялись без лишнего шума между ответственными работниками партийного и государственного аппарата, какие-то объедки с барского стола доставались и мелкой сошке.

Невероятно, но факт: директора гастронома посадили на пятнадцать лет за хищение социалистической собственности в особо крупных размерах в 1985-м году. Об этом случае даже в телепередаче «Прожектор перестройки» по Центральному телевидению трубили. Наверное, кому-то чего-то там, наверху, типа колбасы не довесил.

А колоссальных размеров подвал, обеспеченный всеми мыслимыми и немыслимыми коммуникациями, включая автономное энергоснабжение, систему кондиционирования воздуха и телефонную подстанцию, присмотрели себе новые люди.

Приблизившись к подпольному клубу, Лютый первым делом поймал себя на мысли, что он мало вяжется с определением подпольный. Ну разве что под полом первого этажа административного здания находится.

Год пролетел незаметно. И как-то во время рабочей смены Олега Лютаева вызвали из литейного цеха в профком. С чего бы это? В общественниках-активистах он сроду не числился. Может, сам не заметил, как натворил чего?

— Пляши, парень! Бросай свою общагу! Комнату тебе дают в коммуналке! И старика с собой забирай — Пахомычу тоже дали!

— Не может быть… — Олег просто не верил своему счастью.

— Может-может. — Председатель профсоюзного комитета торжественно вручил Лютому первый в его жизни ордер на собственное жилье. — Ты видишь, как партия и правительство заботятся о благе народа?

— Спасибо!

Двое оперов сидели ночью в кабинете уголовного розыска и пили водку, закусывая ее килькой в томатном соусе. Рядом на столе, среди бумаг, стаканов и пустых консервных банок лежал проходивший по одному из дел портативный магнитофон, из которого неслась блатная песня…

— Я ничего не понимаю, Денис! — Развел руками капитан Устрялов. — Гоняемся за Быкаловым день и ночь, пасем его, как волки овцу, реально ловим с поличным, а толку — ноль. Мы сколько раз его на одной только наркоте брали?

— Дважды, Толик, — напомнил Кормухин. — А если с организацией притонов считать — четыре раза.

— Мы что, клоуны?

Прошло три года, наступила весна 1994-го. Уже и Союз развалился, и Белый Дом в Москве турки отстроили после танковой атаки. Президент все реже стал появляться на людях, все реже размахивал перед телекамерами могучим своим кулаком. Окружение Президента, воспользовавшись безмерной занятостью и хронической усталостью главы нового Российского государства, проворачивало свои дела, производя на свет депутатов Государственной Думы с криминальным прошлым или нетрадиционной сексуальной ориентацией, выращивая розовощеких двадцатипятилетних банкиров, заквашивая на приватизированной нефти будущих олигархов.

В свое время Кормухин, используя связи, устроил Лютаева вышибалой в один из ресторанов, принадлежавших Быкалову, надеясь, что рано или поздно они встретятся. Но до встречи дело не дошло — ресторан сожгли дотла конкуренты. А потом, когда Шапкин, а за ним и не без его помощи Быкалов пролезли с помощью избирательных технологий в Государственную Думу, обеспечив себе тем самым депутатскую неприкосновенность, Кормухин вообще исчез из жизни Лютаева.

Олег сам нашел себе работу и благодарил бога, что выбрался из всего этого дерьма не запачкавшись. Он пахал водителем на автобазе и даже получил от предприятия квартирку в пятиэтажке на окраине города. Правда, дом в ближайшее время обещали снести, но это «ближайшее время», как это часто бывает в России, год за годом откладывалось на неопределенный срок.

Вроде бы все шло как надо, а в душе покоя нет как нет. Все три года Лютаева не оставляла смутная тревога. Тень Конторы следовала за ним по пятам.

И он не ошибся в предчувствиях. Кормухин снова возник на горизонте — в неожиданном месте и в неожиданное время.

Телевизор в гостиной, откровенно говоря, заколебал. Лютому захотелось встать с кресла, в котором он сидел, схватить его и выкинуть с балкона — прямо с седьмого этажа элитной башни. Или достать из плечевой кобуры пистолет и разрядить в лживый голубой экран всю обойму до последнего патрона.

Но ни того, ни другого он сделать не мог потому, что и телевизор, и гостиная и вообще вся эта роскошная пятикомнатная квартира принадлежали не ему, а Ольге. А сам Лютый воспринимал себя в этом роскошном интерьере как предмет мебели или прислугу с пистолетом под мышкой.

Действительно, каждая уважающая себя девица на содержании у богатого папика считала необходимым иметь рядом телохранителя. Вот только доступа к ее телу, к сожалению, у Лютого как раз и не было.

Он уже два дня отработал личным охранником Ольги, но она еще ни разу не обратилась к нему по имени. Более того, даже не позволила ему задать себе ни одного вопроса. Олег уже несколько раз пытался пообщаться с ней по-человечески, но она делала вид, что говорить им не о чем.

— Не лезь не в свое дело, — жестко обрывала она его, — и не задавай лишних вопросов. Целее будешь.