Мы разложили костер на городском холме и за полчаса до прибытия Джона Уорда он уже полыхал во всю. Народу собралось немало. Явился даже шериф Кроппер. Правда, чувствовал он себя явно не в своей тарелке, ибо не знал как ему следует вести себя в этой ситуации. Его глазки шныряли по толпе, а странно приплюснутый нос, всегда напоминавший мне клюв морской чайки, недовольно морщился.

Городской пьяница с кислым выражением лица приставал ко всем с вопросом.

— А где же целиком зажаренная бычья туша и бочки с вином? Воду нам что ли пить за здоровье такого героя? Ну и сквалыги же вы все!

Потом он однако сменил гнев на милость и даже потешил собравшихся, спев нехитрую песенку с часто повторявшимся припевом: «Бетси, Бесс, девчонка Бесс, не ходи с парнями в лес».

На минуту вниманием толпы завладел проехавший мимо нас верхом сэр Бартлеми Лэдланд. Он приветливо помахал рукой, но должно быть очень торопился, так как не остановил коня. Я заметил, что его седло и стремена по-прежнему обтянуты черным крепом, а хвост лошади перехвачен бантом того же цвета. Со дня смерти его брата в Ирландии прошло уже больше года, но сэр Бартлеми все еще продолжал соблюдать траур.

Однако когда я направился домой, радостное возбуждение, охватившее меня, сменилось чувством тревоги. А что если все окружающие правы, и я не создан быть моряком? Ведь Джон Уорд может прислушаться к этому мнению и откажется взять меня с собой. Мою тревогу усугубляло еще одно обстоятельство. Во время встречи Джона я расположился слишком близко к костру и одна из искр прожгла дыру в моих широких серых штанах. Подходя к нашему высокому сложенному из дубового бруса дому, я тоскливо размышлял, что скажет по этому поводу тетя Гадилда.

Решив однако смело идти навстречу семейной буре, я расправил плечи и решительно вошел в большую квадратную комнату, служившую нам столовой. Стол уже был накрыт к ужину. Я швырнул свою шапку на скатерть и громко объявил.

— Джон Уорд вернулся. Весь город собрался, чтобы приветствовать его. Мы разложили большой костер. Мимо проезжал сэр Бартлеми Лэдланд и помахал нам рукой. Я слишком близко подошел к огню и прожег эти свои старые штаны, мама.

Прежде чем мать успела открыть рот, тетя Гадилда презрительно фыркнула и произнесла резким тоном.

— Как тебе только не стыдно! Ты и этот Джон Уорд! Твоя бедная мать экономит каждый пенни, чтобы обеспечить твое будущее, а ты портишь свою лучшую одежду. Ну-ка покажи, негодник, что ты на этот раз натворил?

Когда я открыл дверь таверны «Лебединая Голова», мне показалось, что здесь собрался весь город. Тут были и солидные добропорядочные горожане, и местная голытьба, которая думала лишь о выпивке. Возвращение Джона Уорда взбудоражило всех. Только и слышались разговоры о наших отношениях с Испанией. Кто-то из сидевших за столами в глубине зала пел песню, которая была очень популярна в те дни. В ней говорилось о том, что англичане никогда не спустят флаг перед испанцами, возомнившими себя владыками морей. Филипп Испанский на весь мир заявил, что после заключения мирного договора, подписанного нашим малодушным Иаковом, ни одно английское судно не имеет права входить в воды Средиземного моря и торговать с Левантом. Днем около костра я слышал историю о том, как неподалеку от острова Родос испанский военный корабль задержал наше купеческое судно. Команду два месяца гноили в темнице, жестоко избивали и пытали. В конце концов в живых осталось лишь четверо. Бедняг заставили подписать признание в том, что они занимались пиратством и тут же повесили, а испанский посол привез бумаги в Уайтхолл,

[14]

где король Иаков, покачивая своей непропорционально крупной головой признал захват нашего судна правомочным и справедливым. Ища взглядом Джона Уорда, я услышал подробности этой печальной истории, которые рассказывал присутствующим какой-то моряк.

— Первым они принялись за корабельного эконома. Стянули ему руки веревкой и подвесили к подъемнику на палубе, привязав к обеим ногам по пушечному ядру. Его принялись зверски избивать и тело моталось взад и вперед, пока веревки не сорвали ему все мясо с кистей. Он так жутко кричал, что даже испанские моряки просили капитана опустить его. Однако его опустили на палубу лишь после того, как плечи у него совсем вышли из суставов, а мышцы повисли жалкими лоскутами. А он все мотал головой и клялся, что он честный моряк, а не пират.

Чей-то голос горько произнес.

— Как же нам не повезло получить в короли этого шотландского недотепу! Да, недобрым стал для Англии день, когда старая королева-девственница

Царившая кругом атмосфера еще больше укрепила мою решимость. Если король Иаков отказывается защитить наши права на море, значит, все англичане должны последовать примеру Джона Уорда и сделать это сами.

Мы вышли из города окольной дорогой, с обеих сторон окаймленной высоченными елями. Дорога круто шла в гору, и когда мы, слегка запыхавшись, достигли вершины холма, то увидели освещенный огнями Большой зал замка Эпплби Корт.

— У сэра Бартлеми должно быть гости, — заметил я.

Джон нахмурился.

— Сэр Бартлеми — человек осторожный, и ему вряд ли понравится, если нас здесь увидят. Даже если бы король одобрял наши действия. Сэр Бартлеми все равно не захотел бы, чтобы узнали о его делах с пиратом, руки которого запятнаны кровью.

— Он ведь сам пригласил тебя, — напомнил я.

Сэр Бартлеми всеми силами старался сохранить в тайне пребывание Джона Уорда в своем доме, и потому самолично проводил нас в библиотеку, где мы должны были провести эту ночь. Она находилась в левом крыле дома.

В прежние времена, когда люди гораздо больше думали о религии, нежели о приобретении знаний, здесь помещалась часовня. Через цветные витражи лился какой-то странный зеленоватый свет и это придавало помещению жуткий, мрачноватый вид.

— К сожалению, это лучшее, что я могу представить вам для ночлега, — извиняющимся тоном произнес сэр Бартлеми. — Дом полон гостей и не всех их я могу назвать друзьями, Совершенно незачем им видеть вас. Здесь удобные диваны, и я прикажу принести одеяла.

Когда он удалился, я взял единственную нашу свечу и, прикрывая ладонью ее пламя от сквозняков, принялся осматривать помещение. Здесь было холодно и мрачно, как, в склепе. Вдоль стен стояли стеллажи темного дуба, похожие на высокие церковные скамьи. Все они были заставлены книгами. Я с почтением оглядывался по сторонам. Всюду виднелись лишь корешки великолепных, переплетенных в красную, синюю, коричневую кожу томов. Здесь были собраны тысячи томов. Покрытые пылью, они несомненно сосредоточили в себе мудрость столетий. Впервые я почувствовал легкое сожаление в связи с тем, что мне нужно уходить в море. Как приятно и полезно можно провести жизнь рядом с такой сокровищницей мысли.

Джон пожаловался, что плечо у него онемело и побаливает. Я помог ему раздеться, распустив его многочисленные шнурки. Потом уложил его на один из кожаных диванов, обивка которого отсырела меньше, чем у других и как следует укрыл одеялами. Уснул он немедленно и сразу же громко захрапел, демонстрируя всю мощь своих легких.

— Посмотри! — воскликнул Джоралемон Сноуд, указывая на восток, где солнце уже начинало золотить голубые воды Средиземного моря.

— Должно быть так же взирали дети Израиля на Ковчег Завета когда Господь вернул им его. Это могучее светило как бы залог помощи свыше. Господь будет сегодня на нашей стороне.

— Испанцы ведь тоже видят этот восход, — возразил я, хотя мысль о том, что сам Господь поддержит и укрепит нас сегодня была очень утешительна.

До сих пор величественная картина восхода солнца над Средиземным морем никогда не оставляла меня равнодушным, но сегодня мне было не до любования красотами природы. Час назад я был разбужен зычной командой Гарда: «К бою готовсь». Спотыкаясь, я бросился через палубу, где орудийные расчеты, обливаясь потом, готовили пушки к бою. Палуба «Королевы Бесс», почернела от сидевших на корточках людей. Утреннюю тишину нарушал смутный гул человеческих голосов. Тупые концы копий и пик с глухим стуком опускались на палубную обшивку. Джон Уорд отдал приказ, и сейчас наш корабль должен был выйти из под прикрытия высоких холмов острова, где мы стояли на якоре. Вряд ли это будет приятным сюрпризом для испанского военного корабля, идущего своим путем из Барселоны. Если испанцы примут бой, а именно так, судя по всему они и поступят, я получу сегодня боевое крещение. Сердце мое сильно колотилось. В остальном же я ощущал такую пустоту внутри, будто у меня каким-то образом удалили все внутренности.

Джоралемон расхаживал вдоль борта, глаза его были устремлены на восходящее светило. Несомненно, сквозь голубоватую дымку тумана на горизонте он прозревал грозный лик Иеговы.

[38]

Я остановился подле небольшой группки людей, состоявшей из четырех человек. Согласно боевому расписанию это было мое место. В своих мыслях я все время устремлялся к тому, что ждало меня впереди. Что, если мою грудь пронзит вражеское копье? Сразу я умру или меня ждет долгая и мучительная агония? Но больше всего меня волновало, что произойдет, если я сам нанесу удар испанцу. Будет ли этот удар смертелен? Прочту ли я в его глазах проклятие, прежде чем он испустит дух?

Я был уверен, что после победы нам позволят отдохнуть, но ошибся. Весь день до вечера оставшиеся в живых члены команды без перерыва трудились. Часть экипажа под командованием Гарда вернулась на борт «Королевы Бесс». Всем остальным раздали бренди, а потом разделили на две группы. Одна должна была заняться ремонтом судна, другая — убрать трупы и отмыть палубы от крови. Я попал во вторую команду.

Меня все еще тошнило. Я возил шваброй по палубе и почти не обращал внимания на разговоры, которые вели другие матросы. А разговоры эти крутились вокруг нескольких предметов, особенно живо интересовавших команду.

— Я слышал, карманы у испанцев прямо-таки набиты алмазами, заявил Пьянчуга, выпрямляя уставшую спину. Чего им лежать на дне морском? Уж я бы знал как ими распорядиться, кабы они попали ко мне.

— У тех, кто остался жив, золотишка небось тоже немало, — добавил другой. — Капитану следовало бы отдать приказ хорошенько их обыскать.

Пьянчуга хихикнул.

Следующие два дня дул сильный западный ветер, и все дальше уносил нас от погони. Потом ветер стих, и оба судна неподвижно застыли на зеркальной поверхности океана под лучами жгучего солнца. Жара стояла такая, что временами было трудно дышать. Люди ходили мрачные, их приходилось гнать на работу. Джон метался по палубе, как тигр в клетке. Ведь каждый час бездействия приближал день заключения перемирия между Испанией и Нидерландами. Он сделался нервным и раздражительным. Я был так завален бумажной работой, особенно связанной с составлением списков ценностей, найденных на борту «Санта Катерины», что у меня не оставалось времени ни на что другое.

Тем не менее я постоянно ощущал атмосферу ненависти и напряжения, царившую на корабле. На второй день один из пленных испанцев вырвался из заточения и ранил нашего моряка. Через час он уже дергался в петле, а остальные испанцы мрачно следили за его конвульсиями. Каждые несколько часов очередного беднягу выносили из лазарета, зашивали в мешок из парусины и выбрасывали за борт. Любимая обезьянка дона Педро залезла на мачту и отказывалась спускаться оттуда даже за пищей. Один из наших разозленных матросов так сильно пнул ее ногой, что она свалилась прямо в море. Порка стала повседневным явлением. Я ощущал как жизнь превращается в длинный и ужасный кошмар.

А потом в беду попал Клим-Балбес. Он разыскал свою высокую дородную испанку с лицом мрачным и грозным как грозовая туча и каким-то образом сумел завоевать ее благорасположение. Он был горд своей победой, и когда голландец, завербованный в Марселе, попробовал «увести» у него красотку, Клим без лишних раздумий всадил ему между ребер свой нож. Мелкие нарушения дисциплины Джон своим матросам обычно спускал, но на такое глаза закрыть он, конечно, не мог.

Команда была выстроена на шкафуте. Клима со связанными назад руками вывела перед строем. Он был, очевидно, сильно потрясен тем, сколь быстро из героя превратился в пленника. В его маловыразительных глазах застыло выражение недоумения. Я так волновался за его судьбу, что не мог смотреть на происходившее и, отвернувшись, стал рассматривать корабельные надстройки за своей спиной. К своему удивлению на одной из верхних галерей я увидел донну Кристину. В прошедшие дни я весьма часто замечал Джона в компании донны Кристины, но, сколько я мог судить, особого успеха он не добился. Тем не менее, как-то раз я наткнулся на них в той же самой галерее, где она сейчас находилась. Это было поздним вечером и впервые с нею не было служанки. Они о чем-то негромко беседовали, и мне показалось, что вид у нее не такой высокомерный как всегда.

Несколько других пленников тоже стояли у перил, но я заметил, что они держались на некотором отдалении от нее. Быть может они осуждали ее за общение с английским капитаном. Однако если дело и обстояло так, самою донну Кристину это не волновало. Гордо закинув голову, она не спускала глаз с высокой фигуры Уорда.

Мы догнали «Королеву Бесс» с подветренной стороны острова Зимбра, и Джон отдал распоряжение группе матросов вместе с ним вернуться на наш корабль.

Я тоже вошел в эту группу. Большая часть раненых умерла, остальные в помощи на нуждались, поэтому наш хирург Микл и Джоралемон Сноуд также были включены в эту группу.

Я был рад перемене. Ночевал я в главной каюте на жестком диване. Еду мне приносили нерегулярно, работать приходилось без отдыха. И в то же время я испытывал некоторое сожаление. Просторные палубы огромного корабля, казалось хранили какую-то тайну. Каждый день — предвкушение интересных находок, любопытных документов.

Никаких приготовлений к переезду мне делать было не нужно. На борт «Санта Катерины» я явился с одной абордажной саблей, а уходил с несколькими безделушками и связкой старых документов, найденных мною в потайных ящиках высоких шкафчиков кипарисового и сандалового дерева. Пьянчуга возвращался вместе с нами, и был этому очень рад. Клима же, напротив, оставляли на «Санта Катерине». Думаю, Джон сделал это нарочно. В конце концов, должен же был Клим понести какое-то наказание.

Он воспринял это с чувством глубокой обиды. Приказ не оставлял никаких сомнений в том, что команде, оставленной на захваченном судне придется нести бессменную вахту. Им не будет предоставлена возможность сойти на берег, не придется свести знакомство с женщинами Туниса, о чем они с таким вожделением мечтали. Клима особенно оскорбило то, что хирурга Микла тоже перевели на «Королеву Бесс». Он уважал только солдат, которые непосредственно принимают участие в бою.

Пока мы ожидали возвращения Джона со встречи с беем, я сопровождал донну Кристину по дворцу, в котором поселился сэр Сигизмунд. Вид обваливающихся стен и садов, заросших сорной травой отнюдь не радовал взор. Однако когда-то мраморный дворец несомненно блистал роскошью. Он был построен на холме и возвышался над белыми крышами городских строений. Некогда он явно находился в руках христиан, ибо одно из помещений на первом этаже использовалось в качестве церкви, а на дворе, в зарослях я увидел изуродованные головы изваяний святых. Меня это заинтересовало, я с удовольствием осмотрел бы дворец и сад более внимательно, но моя спутница чересчур устала для этого. Поездка через город стоила ей немало нервов. За нашим кортежем следовало несколько сот местных жителей. То и дело слышались пронзительные крики: «Хаджи Баба!» Толпа все сильнее и сильнее наседала на нас. Я замыкал процессию, и какой-то страшила в зеленом тюрбане одной рукой держался за хвост моей лошади, а другой подбирал разную падаль с мостовой и швырял ею в меня. Мы и сейчас слышали крики толпы снаружи и время от времени запущенные фанатиками камни ударялись о стены. Неудивительно, что донна Кристина немного нервничала.

— Все это мне не очень нравится, дон Роджер, — сказала она, когда шум снаружи еще более усилился.

Как раз в это время к нам присоединился сэр Сигизмунд.

— Бояться нам нечего, — сказала она. — Я разумеется не хочу сказать, что эти вопящие дервиши не разорвали бы нас на клочки, появись у них такая возможность. Видите, в какой экстаз они впали? Но дальше криков они не пойдут. Пока капитан Уорд нужен бею мы здесь в большей безопасности, чем в Лондоне.

— По дороге сюда мы проезжали мимо рынка рабов, — заметил я, — и увидели там закованных в цепи белых. Не очень приятное это было зрелище.