Я – бывший капитан маранонской гвардии Рали Эмили Антеро. Я солдат и останусь солдатом, пока старуха с косой не придет за мною. Как и большинство солдат, я молюсь о твердой земле под ногами, о хорошо сделанном и хорошо заточенном оружии, о горячей бане и горячей еде после долгого марша. Короче, я больше доверяю здравому смыслу, чем магической чепухе.

Однако два года мне пришлось топтать деревянную палубу линейного корабля, сражаться ржавым оружием и радоваться, что хоть оно у меня есть, пришлось мыться холодной морской водой, есть редко и что придется. Мы носились по таинственным западным морям и сомневались, что когда-либо снова увидим дом. А что касается здравого смысла, то он едва не погубил меня, если бы магия и чародейство не принесли спасение.

Мои подвиги – и подвиги моих солдат – восхваляли многие. Историки уже сложили роскошные мифы о нашей необыкновенной многомильной погоне, положившей конец величайшему в мире злу. Они пишут, что на карту было поставлено само существование рода человеческого. Выдумка почти победила правду в мифах, и кровавые уроки были забыты, а ведь без них, без накопленного опыта, мы останемся безоружными, если зло и тьма вернутся снова. Кроме того, я считаю, что правда окажется более интересной, чем ее красивая сестра – ложь.

Но мне надо предупредить вас, до того как вы углубитесь в чтение: я – женщина. Если вам это не по нраву, захлопните книгу и уходите, я не стану по вас скучать. Все остальные – добро пожаловать к моему очагу. Если вам холодно, разведите огонь и согрейтесь. Если вы испытываете жажду – вот рядом с камином кувшин подогретого вина. Если вы голодны, позовите ленивого официанта – он принесет вам заказанное мною холодное мясо. Я рада, что вы здесь.

Мой писец только что посоветовал мне упомянуть в этом месте повествования богов и богинь, покровительствующих писателям и поэтам. Но я поклоняюсь другим богам, и они ревнивы. Я сказала старому дурню, что меч всегда победит перо, поэтому изнеженным богам чернил и бумаги придется отойти в тень. Мои молитвы тем, кто не дает пролиться моей крови, кто хранит мою плоть и мои кости.

Еще не прошло и двух месяцев с тех пор, как я была приглашена в Цитадель Магистрата на освящение великой фрески. Там мне вручили святой нож, и я принесла в жертву белого буйвола. Это была великая честь, особенно для женщины. Фреску, опоясывающую стены под куполом, освящали уже второй раз – ее пришлось изменить после моего возвращения. Художник изобразил сцены Второй Ликантианской войны, как он их себе представлял, и всякий раз, когда я смотрела на фреску, мне приходилось сдерживать улыбку. По крайней мере, теперь, когда я вернулась из дальнего похода, многим хвастунам придется прикусить язык и многие «правдивые» истории окажутся нелепыми россказнями.

Мой писец, который теперь больше похож не на крысу, а на тараторящую белку, боится, что я прямо сейчас начну объяснять, почему первый вариант фрески вызвал такой скандал среди магистров и воскресителей. Можешь быть спокоен, бельчоночек. Я слишком опытна в рассказывании преданий войны за кружкой пива в кругу боевых товарищей, чтобы забегать вперед.

Я заговорила о фреске потому, что любое описание войны в картинах, стихах или песнях так же лживо, как ответ отца на вопрос маленького сына: «А откуда берутся дети?»

Экспозиция начинается с изображения зверств ликантианцев и того страшного нападения в Амфитеатре. На следующей картине армия Ориссы стройными рядами браво шагает на войну. Дальше штурм Ликантианской стены – несколько довольно скучных картин, где ориссиане колют, рубят, режут. Заканчивается все изображением последней битвы. По правде говоря, мне следует лучше отзываться об этой мазне, так как там изображены мои женщины, маранонская стража и среди них невообразимо прекрасная воительница, долженствующая изображать меня. Но я поклялась говорить правду и не скрывать своих мыслей, иначе мой рассказ уподобится бредням пьяного солдата, от которых посетители таверны бегут прочь, домой, несмотря на мороз и ветер за окном.

Я хорошо помню ясное весеннее утро, когда мы в блестящих доспехах слаженно маршировали, словно марионетки под управлением искусного кукловода. Мы пели теперь уже забытую песню – о том, как хорошо будет напиться крови ликантианцев и выпустить им кишки. Я заметила, кстати, что такие боевые гимны поются только до первого сражения, а потом слышны только песни о мире и покинутом доме.

Знаешь ли ты, что такое ненависть, писец? Не надо отвечать, краска вины на твоем лице говорит за себя. Хорошо. Значит, тебе не чужды человеческие чувства. Это поможет тебе понять, что происходило между мной и Джинной.

Сначала я думала, что то была просто обоюдная неприязнь. Это бывает не так уж редко. Вполне естественно, что иногда два человека чувствуют отвращение друг к другу

с

первого взгляда. Я уже упоминала, что меня бесило в Джинне и таких, как он. Я не ждала, что понравлюсь Джинне. Аристократия Ориссы не жаловала купеческие кланы, как семья Антеро например. Деньги, заработанные трудом и торговлей, кажутся им презренными. Они считают себя повелителями нашего общества. Но в Ориссе простой крестьянин благодаря мужеству и уму может пробить себе дорогу в золотые палаты, куда Джинна попал по праву рождения. И еще – именно Антеро, а вернее мой брат, первыми освободили рабов, к великому неудовольствию благородных семей.

Таковы были причины для нашей неприязни, но Джинна был моим командиром, и я, как могла, скрывала свои чувства. Он же, однако, даже не пытался это сделать. Ну и ладно. Я солдат, который гордится тем, что может служить при любых обстоятельствах – даже если это вызывает неудовольствие начальства. Ночью накануне последней битвы, когда я сидела в палатке Джинны и излагала ему свой план, я поняла, насколько глубока была его ненависть. Но тогда я была слишком захвачена предстоящим боем и не вгляделась в него попристальней. И теперь на моих руках кровь, кровь моих сестер и друзей, пролитых из-за моей ошибки. Их духи слишком добры, чтобы мучить меня. Но я плохо сплю, писец. А когда сплю, никогда не вижу снов.

Мужчины ничего не сказали после того, как я описала, что видела в стене. Генерал Джинна направил на меня свой красивый взгляд. Его бледное высокомерное лицо выражало вежливое внимание, губы сложились в гримасу, очень похожую на улыбку. Пока я говорила, он нетерпеливо барабанил пальцами по украшенному резьбой столу. Его помощники, беря пример с начальства, сидели со скучающим видом, сложив руки. В его палатке было влажно и воняло испорченным мускусом – аромат, который Джинна и, следовательно, его подчиненные предпочитали другим. Здоровяк, сидевший в углу, адмирал Холла Ий, развлекался тем, что раздевал меня глазами. Он похлопывал прутиком по шнурованному ботинку, пока таращился, и изредка приглаживал рукой проволоку, которую он называл волосами. «Ну, замечательно, – подумала я. – Еще один идиот, думающий, что мне нужен

Джинну поразил приступ зевоты, когда я впервые рассказала ему о топоре Полилло, воткнувшемся в скрытое магией окно, но краем глаза я видела, как приподнялась бровь на ястребином лице Гэмелена. Когда я принялась рассказывать о том, как я собираюсь использовать свое открытие и еще некоторые наблюдения, Джинна снова раззевался. Но я заметила, как напряжен Гэмелен, нервно теребивший бороду.

Такого великого праздника, как после падения Ликантии, никогда не бывало прежде. И не имело значения, что одному из архонтов и Нису Симеону удалось бежать, – ведь на рассвете солдаты увидели развевающееся над Ликантианским замком у моря знамя Ориссы. Теперь они могли вылезти из своих окопов и свободно гулять под грозными зубчатыми стенами, которые низвергали на них смерть в течение многих месяцев. Солдаты были пьяны от радости. Они кричали, пели, кружили в бешеном танце. Все наши идолы были извлечены на свет и украшены гирляндами, богатыми трофейными нарядами и драгоценностями. Замок был разграблен. Здесь же нашли много напитков, и праздник становился все безудержнее. Богам приносились жертвы: коровы, петухи, свиньи, молодые собаки.

Мысль о том, что и на следующий день, и через день будет жизнь, переполняла души, дисциплина унеслась прочь в вихре радости. Мы, офицеры, мудро решили не пытаться обуздать их восторг, разве только следить, чтобы не пострадали жители и пленные.

Мои девушки праздновали победу так же неистово, как и остальные. Полилло ворвалась в лагерь с трофейными бочонками бренди на плечах. Она вскрыла их топором, и янтарный напиток хлынул в глотки моих сестер. Корайс и Исмет разумно оставались трезвыми, чтобы следить за поведением подруг. Такое беспредельное счастье, смешанное с бренди, могло стать слишком одуряющим для неосторожных, а демоны зла всегда готовы взяться за дело даже по самому ничтожному поводу. Сколько любовных ссор разрешалось с помощью оружия! А на наших руках и так было много крови.

Что касается меня, то я вдруг почувствовала, что стала самой необыкновенной из людей – героем. Молодой новобранец мечтает об этом. Усталые мышцы дрожат во сне после дня, когда орущий сержант отправляет его с одного нелепого задания на другое: он видит сон о том, как в один прекрасный день он стоит величественный, но скромный и тысячи голосов выкрикивают его имя, а когда он проходит мимо, старые солдаты приглушают голоса. Я видела такие сны, когда была молодой. Но в тот день, когда венок славы лег на мою голову, я не почувствовала радости. Быстрый корабль принес в Ориссу весть о победе, включавшую также красочные описания моих подвигов и подвигов маранонок. Обезображенная битвой земля эхом отзывалась на приветственные крики. Где бы я ни проходила, толпы солдат расступались передо мной. Некоторые тянули руки, чтобы прикоснуться к моему мундиру, как будто он был сшит из священной материи, а не из грубого солдатского полотна. К моему шатру приносили горы подарков, и вскоре их стало так много, что я была вынуждена поставить охрану, которая вежливо отправляла дарителей назад. Десятки мужчин предлагали мне свои руку и сердце, умоляли меня, чтобы я позволила одному из них стать отцом моего ребенка. Женщины, даже те из них, кто когда-то смотрел на меня свысока, теперь поверяли мне свои сокровенные тайны и горячо молили разделить со мной мой шатер. Было объявлено, что один из дней в году будет назван в мою честь со всеми специальными жертвоприношениями и церемониями, которые обычно проводятся в таких случаях.

Мне это не казалось приятным, писец. И сейчас не кажется. Все это как-то фальшиво, смертельно скучно и может превратить счастливого простого смертного в демона тщеславия. Герои принадлежат могиле. Это единственное место, которое может спасти их от самих себя и им поклоняющихся.

Мы тронулись в путь в первый день месяца урожая в год Оленя. Для жертвоприношения Гэмелен отобрал двух солдат, осужденных за изнасилование ликантианских женщин. Их пропустили между двух жерновов, как это предписывается правилами, но вместо обычного для этого обряда окропления земли кровью жертвы, Гэмелен смазал этой кровью носы кораблей и затем выбросил останки в море, в качестве подарка морским божествам. Все согласились с тем, что это было очень удачным началом плавания.

Возможно, так оно и было. Но прости меня, писец, если я своим богохульством запятнаю страницы твоей летописи, мне казалось, что старый хитрый воскреситель коварно использовал случайное совпадение, чтобы припугнуть адмирала Холлу Ий и его пиратов. Целая армия вышла провожать нас в путь, надев все доспехи, которые Гэмелену и некоторым другим офицерам удалось вырвать из жадных рук Джинны. Церемония так долго и тщательно готовилась, что мы не успели отплыть в утренний прилив. Гэмелен меня успокоил, что у него есть пара штучек, которыми он может вызвать прилив снова.

Наша флотилия состояла из пятнадцати галер Холлы Ий, которые были сработаны в виде устрашающих морских чудовищ, производящих впечатление даже на суше. Такой внушительный флот давал нам огромное преимущество перед убегавшим на торговых судах архонтом. Я разделила свой отряд, разместив стражниц на десяти кораблях, плюс еще один корабль занял наш штаб. Остальные четыре судна занимали только люди Холлы Ий. Я бы, конечно, предпочла иметь своих представителей на каждом корабле, так как мало доверяла Холле и еще меньше доверяла его команде, но, к сожалению, даже с новобранцами, привезенными Дикой, моя гвардия все еще была слишком малочисленной.

После большого количества речей и заклинаний – даже Джинна сподобился на вялую похвалу мне и моим девушкам – мы проследовали через ряды приветствовавших нас солдат. Они желали нам успеха и молились за наше счастливое возвращение. Некоторые из наших товарищей по осаде были настолько переполнены чувствами, что не стеснялись слез. Мы построились на площади перед кораблями, раздался грохот барабанов и пронзительные звуки рожков. Холла Ий приветствовал меня. Он был одет в свою самую лучшую – то есть в самую безвкусную – одежду. Медали покрывали буквально сплошным слоем его широкую грудь. Пока я отдавала ему честь, я искоса осматривала его знаки отличия. Многие из них принадлежали государствам, которым Холла Ий никогда не служил. Я даже сомневаюсь, что эти награды были куплены у торговца. Его мошенническая ухмылка мне совсем не понравилась. Но я решила не придавать ничему значения и спокойно ждать дальнейшего развития событий. Моя голова была очень тяжелой после длительного недосыпания, все звуки и события я воспринимала в каком-то беспорядке.

– Стража! – крикнула я. Полилло и Корайс эхом повторили мой крик. – Подняться на борт! – Зазвенело оружие, и мои подчиненные стали взбираться на сходни.

Боги на самом деле – злобные негодяи. Я говорю это без страха, потому что боги благословляли и проклинали меня, и я не знаю, что лучше – их благословение или проклятие. Мне кажется, что мы – просто пешки в их игре и их забавляют наши попытки что-нибудь изменить. Я никогда не видела бочки меда без ложки дегтя, и любому человеку, как бы одарен и счастлив он ни был, хоть раз в жизни приходится жаловаться на судьбу.

Когда я вспоминаю день морской битвы, мне всегда кажется, что в чертогах богов звучал издевательский смех в наш адрес. Они еще раз подарили Ориссе победу. И еще раз знамя победы было поднято на оскверненной мачте.

Наши потери были устрашающи: множество погибло, крики раненых разносились далеко над недобрыми водами. Из пятнадцати кораблей у нас осталось девять, из которых два были так повреждены, что должны были утонуть без срочного ремонта. Единственной настоящей удачей было то, что почти все мои стражницы остались целы, но я искренне оплакивала всех погибших и Гэмелена. Но на скорбь времени у нас не было.

Море было еще неспокойно, но я все-таки приказала Страйкеру спустить на воду шлюпку и дать мне лучших гребцов, чтобы те отвезли меня на флагман. Мне нужно было поговорить с Холлой Ий лично, а не с помощью флагов или рупора. С собой я взяла Корайс и Полилло.

Пират был мрачнее тучи, когда я вошла в его каюту, но его настроение мгновенно улучшилось после того, как я заверила его, что стоимость потерянных кораблей Орисса возместит ему сполна. Когда я выразила соболезнование по поводу гибели его моряков, он грубо сказал:

Мы плыли на юг несколько дней, запасы пищи и воды быстро подходили к концу, а рифы тянулись бесконечно, и нигде не было пролива, чтобы повернуть к дому. Здоровье Гэмелена заметно улучшилось, но слепота, похоже, должна была остаться навсегда. Мы редко говорили с ним и избегали тем, связанных с архонтом. Наверное, мы оба думали, что его появление – плод возбужденного мозга. Разум говорил мне, что так оно и есть: я сама видела, как архонт умер! Перед смертью он проклял меня, и мне очень хотелось думать, что он действительно умер и проклятие было только плодом моего воображения.

Мои стражницы считали, что мы одержали великую победу, что рано или поздно обогнем риф и найдем дорогу домой, где нас ждет слава. Люди Холлы Ий роптали и смотрели на меня мрачно. Ни Страйкер, ни шкипер Клисура, ни старшина гребцов Дюбан не пытались остановить недовольство или успокоить своих людей. Это привело к тому, что любой, кто хоть как-то проявлял энтузиазм или надежду, немедленно отвергался большинством.

Это начало меня серьезно беспокоить. Однажды утром мы обнаружили землю. Воздух был насыщен запахами плодородной почвы, незнакомых растений и дыма. Туманная тень, появившаяся на горизонте, говорила о близости острова. Мы увидели плывущее дерево и выловили его. Его листья имели форму вазочек, почки розовые и белые, ствол весь в наростах, мясистые розовые плоды, похожие на маленькие тыквы, в обилии покрывавшие ветви, оказались наполнены сладкой тягучей жидкостью, которая придавала блеск глазам и легкость ногам.

– Где-то здесь должны быть люди, – сказала Полилло. – Такая вкуснятина не может существовать без того, чтобы ее кто-нибудь не ел.

Корайс рассмешило это логическое построение.

Катастрофа оглушила нас, как будто сам демон бури обрушил удар своего молота нам на голову. Онемели все чувства, оцепенели все мысли. Я уверена, что среди живущих на Земле не много найдется тех, кто по-настоящему понимает, что значит потеряться в этом мире, или кто действительно познал весь ужас отчаяния. Для большинства потеряться означает оказаться на маленьком пятне Неизвестного, окруженном громадным Известным. Выход оттуда – дело терпения и удачи. Мой брат однажды спросил у Яноша Серого Плаща, который знал практически все о том, с чем может столкнуться путешественник, сбивался ли тот с дороги когда-либо. После некоторого размышления Серый Плащ наконец сказал:

– Нет. Но я позволял себе иногда пребывать в неизвестности не более одного-двух месяцев.

Наше состояние было чем-то значительно большим, чем просто пребывание в неизвестности. Мы сходили с ума. Неизвестное, в которое мы попали, не имело границ. По правде говоря, почти все морские существа, окружавшие нас, были знакомы нам. Вкус воды был таким же соленым. Ветры дули с тем же постоянством. Солнце вставало и садилось по прежнему расписанию на тех же сторонах горизонта. Даже несколько звезд мы знали, хотя они и были расположены необычно, и поэтому по ним нельзя было ориентироваться.

На какое-то время мы просто оцепенели от этого кошмара, хотя и это слишком слабо сказано. Даже в кошмаре чувствуешь себя спокойно оттого, что ты уже видел его мрачные пейзажи. Друг на друга мы не могли смотреть, не могли думать о чем-либо. Мы сидели, тупо уставившись на пустое море, зная, что ни одной из этих волн, бьющихся о носы наших кораблей, не удастся достигнуть родных нам берегов.

Весь флот был парализован страхом. Сначала моряки и даже мои девушки были абсолютно равнодушны к своим обязанностям, они вяло исполняли приказы своих командиров. Один за другим происходили несчастные случаи, многие из которых заканчивались серьезными травмами, так как никто не был в состоянии сосредоточиться. Постоянно происходили ссоры из-за пустяков. Дружеские отношения подвергались серьезным испытаниям. Влюбленные расставались, даже не пытаясь найти замену друг другу.

Наутро нашего последнего счастливого дня я проснулась на рассвете от головной боли. Было очень жарко для столь раннего часа, мое дыхание было частым и неглубоким. Воздух был плотным, как густой сироп. В нем стоял затхлый запах гнили. Я услышала, как убрали паруса. Дюбан с проклятиями собирал гребцов. Бил барабан, и его бой усиливал и без того мучительную пульсацию в моих висках. Корабль медленно двигался вперед, время от времени сотрясаясь, так как вода превратилась в густую жижу, с мерзким звуком тершуюся о наши борта. Я поднялась, тяжело вздыхая и спотыкаясь, стала одеваться. Проходя мимо гамака Полилло, я услышала жалобный стон. Похоже, не я одна страдала в то жуткое утро.

На палубе я увидела очень странную картину. Все вокруг было освещено тусклым желтым светом, в котором все предметы отбрасывали огромные размытые тени. Гребцы мерно работали под медленный барабанный бой. Их труд был очень тяжел, весла с трудом погружались в воду и выходили из нее. И, несмотря на все их усилия, с каждым гребком корабль продвигался вперед не больше чем на дюйм.

Причина наших проблем была очевидна. Корабли увязли в гниющих морских водорослях. На других кораблях я видела, как висевшие на канатах люди обрезали мясистые водоросли, мешавшие движению. И капитан Страйкер снаряжал подобную команду.

– Это не моя вина, – раздраженно рычал он. – Я говорил, что намечается шквалистый ветер, уже прошлой ночью, и Клисура согласился со мной, но разве слушает адмирал таких, как мы? Меня, который уже съел пуд соли за все эти долгие годы под парусом. Черт возьми, я уже плавал, когда этот проклятый Фокас был всего лишь влажным пятном в штанах своего отца, прошу прощения, капитан Антеро. Но адмирал слушает только этого бестолкового сына ликантианской шлюхи. И не придает никакого значения моим предупреждениям, что нам нужно было бросить якоря и переждать.

Действительно, ночью меня разбудили порывы ветра, которые, однако, не казались слишком сильными. Медленное покачивание корабля, звуки падающего дождя и шелест моря убаюкивающе подействовали на меня, и я снова погрузилась в безмятежный сон. Слушая Страйкера, я вспоминала времена, когда малейшая качка заставляла нас, новичков, нестись к поручням, чтобы освободить свой желудок. Я скрыла под кашлем смех и заставила свое лицо принять самое уважительное выражение.

Мы приближались к острову, и наше ликование росло. Казалось, что мы все ближе и ближе к дому. На самом деле это было не так, но после мрачных событий и бед все были рады отсутствию новых несчастий. Море навевало покой, теплый бриз легко шевелил паруса. Я обнаружила, что с улыбкой смотрю на Страйкера, словно он – мой лучший друг. От этой мысли мне стало смешно, и я улыбнулась еще шире.

Стражницы и кое-кто из матросов – а я-то думала, что их ничем не удивить! – столпились у борта. Около нашей галеры высунул голову любопытный тюлень, потом снова нырнул. Я видела, как он плывет под водой. Мышцы его красиво играли под гладкой черной шкурой.

– Хорошо бы, – задумчиво сказала Корайс, – чтобы дурни, которые верят в переселение душ, оказались правы. Я бы хотела превратиться в тюленя.

У меня на языке вертелось ехидное замечание, что лучше бы ей тогда жить в тех водах, где нет охотников за тюленями, но я промолчала. Корайс редко говорила со мной так откровенно.

Первый раз со дня битвы с архонтом Гэмелен выглядел спокойным. Я рискнула спросить его, не чувствует ли он какой-нибудь опасности от приближающейся земли. Он улыбнулся и отрицательно покачал головой.