Наш соотечественник попадает в магический мир. Только-только осваивает магию, по большой любви женится, воюет за новую Родину… и вдруг на тебе! Провидение забрасывает его назад, в Россию. Ох и повыл он, ох и погрыз земельку. Магии-то лишился, а привыкнуть к ней успел. Пристрастился, как кот к валерьянке, так и манит. Надо возвращаться, а как? В первый раз «попал» чисто случайно, а тут Провидение отвернулось. Приходится колдуну исключительно на свои силы рассчитывать. А на Земле, кстати, не так чтоб уж совсем магии нет. Есть чуток. Да и ушки его тамошних врагов-чернокнижников проклюнулись. И началось! Ни в сказке сказать, ни пером описать… жуть.
Чувство выполненного долга — прекрасное чувство, всяческих похвал достойное. Торжественное такое, пафосное. Умирать с ним должно быть легко по определению. Я и умирал. И да, легко. Только почему-то без желания. Тонул по тьме бездонных глаз, растворялся, теряя силы, а все болтыхался и болтыхался, пытаясь всплыть, к жизни тянулся, но, увы…
Я точно помнил, что победил. Жену защитил, товарищей спас, войну, скорей всего, закончил и даже бога поверг, с которым встречаться совсем не планировал. Поступки, несомненно, геройские совершил, только вот божок тот утянул меня за собой, в портал падая, мною же созданный. Глянул черными глазищами, огромными, как океаны тьмы, я и померк. Смазал, черт, удовлетворение от триумфа. Обиду я почувствовал, а не торжество, и понял, что погиб, и погиб, как говорят, смертью храбрых.
Загробный мир существует, можете мне поверить.
Я пришел в себя. Вокруг — ничего. Плотный кисель непонятного цвета, который можно было кусками резать, было бы желание. Я совсем не удивился, когда ко мне подошел давно умерший друг по имени Рон, невесть откуда взявшийся и непонятно как в этом киселе передвигавшийся.
Глава 1
Возвращение с того света — это, смею вас уверить, событие весьма неприятное; липкое какое-то, бредовое, длинное, как кошмар, в котором раз за разом будто бы просыпаешься, веришь, что безобразия позади, но страх, сволочь, каждый раз возвращается, и конца и края этому не видно. Я побывал раздавленным тараканом; в мутном кисельном пространстве побеседовал с давно умершим другом, данному факту совершенно не удивившись; тихо-мирно распадался на атомы, ужасаясь и следя за этим фактом безразлично, как бы со стороны; и вдруг, появляется свет в конце тоннеля, который медленно формируется в белый потолок…
Старая известка с разводами, с трещинами, с пластинами разнокалиберных чешуек, торчащих точно коросты на затянувшейся ране, которые меня внезапно потянуло отколупать. До боли в зубах поманило. Однако, нечем. Рук как бы вовсе нет. Как нет и остальных частей тела. Как нет и паники по этому поводу. Вроде так и должно быть. Нет, не должно, но как должно быть правильно — не помню. Полный сумбур, раздрай и анархия, которая в моем случае в порядок не превращалась. Или, быть может, французский анархист Прудон в принципе ошибался?
Дурацкая шальная сумятица, замешанная на безусловной радости от того, что я не исчез, никуда не делся, не пропал, то есть в какой-то мере — не умер, мешала думать конкретно, по существу. До какой степени меня можно было назвать живым, меня не волновало. Не говоря уже о серьезных вопросах: где я, когда и как оказался там, где есть, в каком состоянии нахожусь. Да не важно это! Лиза — моя жена, жива, друзья здравствуют, враги повержены (во всем этом я был убежден абсолютно); а Рон, мой учитель и спаситель, встречался со мной после смерти. И его и моей. Или я не погибал? Нет, Вартараар — бог чернокнижников, прихлопнул меня, как жука навозного, аж брызги летели. Но я его изгнал. Точно-точно! Путано все…
Боль нахлынула с силой и неотвратимостью цунами. Затопила каждую клеточку. Тогда я понял две вещи: во-первых, тело у меня имеется, причем в полном объеме, со всеми членами и волосами (даже эти мертвые кожные придатки ныли); во-вторых, я лежу на металлической кровати на твердом ватном матрасе укрытый одной лишь простыней. В глотке застряла жесткая трубка, мешающая орать и если бы не она, я вопил бы в голос. Бетонный потолок, лампа дневного освещения (страшно гудящая), веселый диджей, который изредка вклинивался в беспрерывно звучащую русскую попсу, намекали на то, что я вернулся на Землю, в Россию. Иголка в вене, капельница, писк какого-то прибора над головой, наличие в горле пыточно-медицинского изделия заставляли задуматься о больнице. Хорошо, что способность двигаться вернулась позже, когда боль благополучно ушла, а то… не знаю. Разломал бы все, наверное, от бешенства. Кроме физического страдания, было до жути обидно.
Творец (или как его там? В общем, самый главный) устами Рона-привидения передавал мне, что я погиб не совсем окончательно, что жить буду, только в иных обстоятельствах. Ох, если бы я догадался в каких! Я бы… подготовился.
