Беспилотник появился над границей, сверкнув серебром фюзеляжа в последних лучах красного валящегося за горизонт солнца. Точно по графику, так же как вчера, позавчера и неделю назад. Евреи народ пунктуальный и дисциплинированный, по крайней мере, те из них, которых здесь называют сабра — коренные израильтяне, а именно они пока что правят бал на основных командных должностях в армии и у пограничников. Поди, пустили бы к рулю бывших соотечественников из СССР и обновленной России, и беспилотник шлялся бы над линией как бог на душу положит, то-то пришлось бы попрыгать, его маршруты вычисляя, а так, любо-дорого, только своевременно на часы глянуть, да укрыться специальной хитрой накидочкой с теплоизолятором, чтобы с серебристой точки-самолетика не засекли тепловизором. Хоть и по свою сторону границы, а лишнюю активность в секторе предстоящей операции демонстрировать, никакого резона нет. Нечего без надобности дразнить гусей, мы не гордые и мородой вниз полежать можем, благо не долго. Беспилотник проходит зону за каких-то пару минут, специально засекали, консультировались у специалистов… Вот, пожалуй, и все… Волк не откидывая прикрывающего его маскировочного полога подтянул к лицу левую руку, глянул на покрытые светящимся составом стрелки массивного хронометра, дождался пока секундная отсчитала контрольный круг, после расчетного времени пролета и осторожно поднял голову, осматриваясь.

Беспилотника видно не было, значит ушел себе дальше вдоль линии. Это было хорошим знаком, если бы ведущий самолет оператор углядел поступивший с его борта тревожный сигнал, наверняка, заставил бы «птичку» пройтись еще пару раз над подозрительным местом. А так выходит не засек ничего вредный. То-то же, на технику надейся, а сам не плошай! А то ишь развелось по ту сторону границы любителей легкой жизни — построили забор с сигнализацией, натыкали камер и датчиков, пустили напичканный аппаратурой слежения беспилотник и решили, что теперь можно спать спокойно. Нет, ребятишки, хрен вы угадали, техника она железо и не больше, главное люди. Человек, он всегда похитрее любой железной хреновины будет…

Технику Волк недолюбливал, можно сказать даже испытывал к ней непреходящее отвращение и на этом основании любой агрегат сложнее электрочайника считал врагом рода человеческого. Не любил и людей, которые разбирались в китайской грамоте диодов, микриков, проводков и прочего говна, что в изобилии встречалось в загадочных внутренностях телевизоров, магнитофонов, а в последнее время даже утюгов и пылесосов. Лично его все эти штучки и деталюшки постоянно погружали в уныние, оттого и человека, с удовольствием возящегося с этой хренью и даже порой удачно ее налаживающего, Волк подсознательно относил к разряду людей себе противоположных, то есть пронырливых, хитрых и по мелочи подловатых. Надо сказать, ошибался при этом редко. Взять хоть вчерашнего спеца. Тоже мне, прислали прыща на ровном месте — технического консультанта. Несуразный маленький человечек с непропорционально большой головой, на котором камуфляжный комбинезон смотрелся как недоразумение, обильно потел и поминутно шмыгал носом. Надо было видеть, как его трясло, когда они еще только подходили к линии. Никакие уговоры не могли успокоить этого технического гения, сколько Волк не объяснял ему, что группа находится на суверенной ливанской территории и бояться здесь абсолютно нечего. А евреи, даже если обнаружат их, все равно ничего не сделают, до тех пор, пока они не полезли через ограждение, или, как вариант, не начали готовить к запуску «катюшу». Нет, никакая логика прикомандированного не брала, техник просто сочился страхом, вонял им, далеко распространяя в удушливом летнем мареве противный кисловатый запах. Волк всегда узнавал страх по запаху, еще с раннего детства, проведенного в бурлящей войной молодежных банд Казани, он безошибочно мог сказать боится ли стоящий рядом человек. Даже те, кто безупречно держал маску храбреца все равно источали этот режущий ноздри душок, кто сильнее, кто слабее, и Волк еще с тех пор научился отличать истинную смелость от наносной, играемой на публику. Так вот, прибывший из Бинт-Джебейля техник, страхом просто смердел, забивая все остальные запахи, покрытых разнотравьем ливанских холмов вдоль границы. Но дело свое маленький человечек меж тем знал туго, не больше часа ему понадобилось на то, чтобы, обследовав периметр забора выдать свое заключение. Для Волка оно прозвучало китайской грамотой, что-то про кабельные вибрационные системы, расположенные на самом заборе и радиоволновые в земле за ним… Сам черт ногу сломит, опять китайская грамота, а практической ценности, понятно, никакой… Однако Фашист слушал внимательно, иногда со знанием дела кивал головой, вставлял в путанную речь спеца уточняющие вопросы, в конце-концов хлопнул его по плечу и просветлев лицом обернулся к Волку. «Есть контакт, дело будет!» — сказал по-русски. Будто бы Волк сомневался, что дело в любом случае будет! Что до него, он обошелся бы и без этого прыща из технического подразделения, тупо вырезал бы проход в заборе и рванул путая следы в глубь чужой территории, пока пройдет сработка, пока прибудет на место тревожная группа, пусть потом ищут ветра в поле… Но раз командованию наверху хочется провести акцию тихо, что ж, он не против… Опять же, если Фашист согласен с техником и даже вместе с ним прикопал возле забора какой-то хитрый ящичек с электронной начинкой… Генератор наведенного поля, так кажется…

Фашисту Волк доверял, как-никак не одну передрягу вместе пережили, знали друг друга, как облупленных, уверены были, что товарищ не подведет, не бросит… Редкая эта по нынешним временам уверенность, дорогого она стоит, уж больно сучьи порядки в теперешней жизни подлой. Попробуй, найди человека, на которого в любой ситуации опереться можно… Тяжело это. Но коли уж получилось, значит, повезло тебе по крупной. Беречь такое надо, хранить… Волк и хранил. Хоть Фашист и младше его лет на десять, и школу прошел по жизни совсем другую, не шпанинскую и армейскую, что маячила за плечами у Волка, а уж скорее элитную, предназначенную для золотой московской молодежи, с игрой на скрипке, иностранными языками и бальными танцами, и, казалось бы, не было у них ничего общего и быть не могло. А вот, поди же ты, сошлись, притерлись и уже давно работали в паре, составляя боевую группу Аппарата центральной национальной безопасности Хизбаллы, известную лично его руководителю шейху Халилю и чрезвычайно им ценимую, несмотря на то, что в ядро группы входил неверный, не желавший даже и думать о принятии ислама, хоть и намекали не раз, более чем прозрачно. Неверным был как раз Фашист, сам Волк стал мусульманином давно, не совсем по своей воле, но в силу обстоятельств непреодолимой силы, о которых не любил вспоминать и никогда никому не рассказывал.

Еще двоих членов группы Волк для краткости звал Абдами, а чтобы не путать меж собой: Абд-1 и Абд-2. В выборе личных позывных для двух молодых ливанских парней, пришедших в группу из спецподразделения небезызвестной бригады «Исламбули», вплотную поучаствовал образованный Фашист, чешущий на арабском языке, не хуже, чем на родном. Именно он объяснил Волку, что означают имена Абдрахман и Абдрахим, которые изначально носили бывшие шахиды. До этого момента Волк, даром, что уже несколько лет как правоверный, и не подозревал о существовании девяноста девяти прекрасных имен Аллаха, среди которых ар-Рахман — Милостивый и ар-Рахим — Милосердный. А добавленная впереди частица абд, означает, как оказалось, всего лишь раб. То бишь раб Аллаха Милостивого и раб Аллаха Милосердного. Такая вот расшифровка. «Только Аллаха приплести в наши погоняла еще осталось! — возмутился в тот раз Волк. — Мало того, что и так черти уже сковородку для нас с тобой подсолнечным маслом поливают, так теперь еще и в мусульманском аду, какие-нибудь ифриты, встрепенуться, еще выдачи потребуют за оскорбление монаршей особы! Нет уж, пусть будут просто абды, раз им так уж хочется, но без лишних уточнений!» Фашист промолчал, лишь по всегдашнему обыкновению растянул в тонкой змеиной улыбке сжатые в нитку губы. С тех пор и пошло: Абд-1, Абд-2, а иногда просто: Первый, Второй. Проявляя свойственное арабам философское долготерпение, сами ливанцы никак своего отношения к новым именам не выказали, приняв их со стоическим равнодушием.

12 июля, среда, день первый

• 08:45 — патруль Армии обороны Израиля (АОИ) в составе семи солдат на двух джипах «хаммер» под командованием Эхуда Гольдвасера выезжает на патрулирование границы.

• 09:01 — атака боевиков «Хизбаллы» на патруль в районе кибуца Зарьят (контрольная точка 105). Были похищены двое военнослужащих (Эльдар Регев и Эхуд Гольдвассер) 5-й резервистской пехотной бригады, трое погибли, двое получили ранения.

• Параллельно похищению «Хизбалла» подвергает миномётном обстрелу опорные пункты вдоль границы, 4 человека ранены (2 солдата и 2 гражданских). Сообщается о 22 ракетах, упавших на территории Израиля.

• 09:27 — комбат, ответственный за участок границы, на котором произошло похищение, вводит в действие план «Ганнибал» — автоматические действия СВО и ВВС в случае похищения солдат

Кофе исходил ароматом корицы и еще каких-то дразняще пряных специй. Правильный кофе, настоящий. Не та моча, что в третьесортных забегаловках зовется «Эспрессо» и заваривается путем простого залития бурого порошка кипятком. А тот, который получается после размалывания на стариной ручной кофемолке аккуратно обжаренных зерен, доводится несколько раз почти до кипения в изящной обязательно медной турке, и лишь потом разливается по тонкостенным чашечкам китайского фарфора, сдобренный темным тростниковым сахаром. Мечта, а не кофе! В отпуске Шварцман пил только такой. И подавали его лишь в одном единственном месте. В маленькой кофейне, притулившейся через три квартала от его дома. Точнее не от его собственного дома, а от высоченной, вытянувшейся к небу свечки, на седьмом этаже которой помещалась его квартира. Назвать это жилье домом язык как-то не поворачивался. Дом это что-то живое, теплое, хранящее на себе отпечаток личности хозяина, а вовсе не отделанные по последнему слову евродизайна квадратные метры, на которых он появляется раз в год, когда выпадает отпуск. Холодные безликие стены, не несущие никакой информации о жильце, лишенные души и индивидуальности, будто казенный номер в гостинице.

Зато кофе в отпуске всегда был самым лучшим, сваренным по старинному берберскому рецепту специально для него, как для постоянного клиента заведения. Это становилось уже ритуалом, ежедневным священнодействием, которое ничто не могло отменить. С возрастом он начал особенно ценить такие вот маленькие радости, мелкие привычки и безобидные пунктики, собственноручно разработанные для себя любимого, позволяющие лишний раз уцепиться за стремительно превращающуюся просто в унылое существование жизнь. Этакая игра в эстетствующего аристократа. «Каждое утро мне просто необходимо выпить пару чашечек кофе по-берберски, даже не представляю себе, как можно начинать утро иначе», — так он порой говорил случайным знакомым, нарочито противным снобистским тоном, изящно отклячив в сторону мизинец правой руки с безупречным маникюром. Играл в аристократа, заполняя упражнениями в актерском мастерстве, столь желанную ранее беззаботную скуку отпуска. Случайные знакомые верили. Вот только себя не обманешь, не вытравишь память о тех многочисленных утрах, что начинались с глотка противно воняющей дезинфекционной таблеткой, теплой воды из фляги. Не забудешься до конца, играя в скучающего плейбоя, пусть даже на короткое время. Просто уже не можешь иначе, какая-то часть мозга, продолжающая помимо твоей воли жить в настороженном боевом режиме, не даст расслабиться, окончательно поверить в придуманную не столько для окружающих, сколько для самого себя красивую сказку. Он горько усмехнулся, только сейчас сообразив, что неосознанно сел в угол, лицом ко входу и так, чтобы за спиной была глухая стена. Намертво въевшаяся в плоть и кровь привычка сработала с неотвратимостью хорошо отлаженного спускового механизма. Какой уж тут образ скучающего светского льва? Откуда?

Но в отпуске все равно ужасно хотелось создать качественную иллюзию именно такой вот жизни, некий эрзац светскости, манер и лоска. Важной частью данного образа было это почти ритуальное кофепитие. Потому в любую погоду, в любом настроении, он каждое утро заходил сюда, в малопосещаемое в это время заведение всего на пять столиков, где за барной стойкой его ждала улыбчивая девушка в кружевной наколке. Каждый год разная, почему-то барменши здесь надолго не задерживались. Он церемонно здоровался, усаживался всегда за один и тот же столик в углу у огромного, как магазинная витрина, во всю стену окна. Сидел и смотрел на снующих за прозрачной преградой стекла людей, на мельтешащие туда-сюда машины, наблюдал людскую суету и радовался тому, что лично он не имеет к ней никакого отношения. Как рыба, сонно и равнодушно глядящая из аквариума, из-за прозрачной, но надежно отсекающей ее от остального мира пленки прозрачного стекла.

Затем девушка приносила ему кофе, грациозно сгибалась, выставляя на стол все положенные аксессуары, и он с удовольствием наблюдал за ее точными движениями, за изгибами облаченного в строгую униформу тела, вдыхал запах ее духов и собранных в целомудренный узел волос. Иногда улыбался мечтательно, задерживая взгляд на ее миловидном личике, и тогда юная барменша забавно краснела, торопясь сбежать обратно за стойку. Он ни разу не заговорил с ней. Только делая обычный изо дня в день повторяющийся заказ. К чему? Знакомство могло разрушить все очарование момента. Пусть лучше все остается так, как есть. С возрастом начинаешь ценить многие, казалось бы, простые и обыденные вещи, перестаешь стремиться к результату, предпочитая ему сам процесс. Для него сегодняшнего, умудренного опытом, уже не молодого, что говорить, гораздо приятнее было оставить ситуацию нераскрытой, полной полунамеков и тонкой игры: таинственный элегантный незнакомец, никогда не спешащий и, не моргнув глазом, ежедневно заказывающий самый дорогой напиток в заведении и сгорающая от любопытства молодая девушка… Нужно ли здесь продолжение? Да и какое? Пошлый роман-однодневка… Что вы, это все только испортит, пусть лучше останется легкий флер маленькой неразгаданной тайны, одиноко звенящая нота неизвестности и романтики в пульсирующем всего в метре за стеклом насквозь прагматичном мире. К тому же и походов таких осталось всего шесть. Шесть последних дней так быстро пролетевшего отпуска. В следующий раз он вернется сюда лишь через год. Если ему суждено вернуться вообще… Если будет куда возвращаться… И хоть это и грустно, но через год, его скорее всего будет встречать уже другая девушка. Она так же удивится его первому заказу, будет мучиться извечным женским любопытством несколько недель, и так же не решится с ним заговорить. И в ее памяти он тоже останется таинственным незнакомцем, человеком из загадочного и прекрасного мира. Что ж, пусть будет так…

Откинувшись на спинку стула, Шварцман специальной серебряной гильотинкой аккуратно срезал кончик кубинской сигары, предвкушая и оттягивая наслаждение, поднес ее к носу, вдохнул терпкий запах табака. Закрыв глаза, на секунду увидел, как ласковая океанская волна накатывается на песчаный пляж. Мелькнули под веками обворожительные мулатки, креолки, пиратские бригантины, ром и плантации сахарного тростника. Мечта! Мечта, которой ему никогда не увидеть воочию. Много чего уже никогда не увидеть и не испытать в этой жизни. Мир оказался слишком велик, и не в силах человека объять необъятное, слишком короток наш срок здесь, чтобы успеть все, о чем мечтают распаленными бессонными ночами мальчишки любой национальности, и любого цвета кожи. Он и так пережил наяву большую часть своих детских грез, тех, что на поверку оказались далеко не столь прекрасными, как виделось в те годы, когда мир был юным и простым, состоящим всего из двух красок: черной и белой. Так стоит ли жаловаться? Определенно нет. Ведь совсем недавно разменян четвертый десяток, жизнь всего лишь на полпути. Кое-что еще можно успеть. Нужно только плюнуть на все и перестать, наконец, таскать каштаны из огня для других, дать отдых постоянно обожженным и кровоточащим рукам, пусть дальше дерьмо разгребает кто-нибудь еще.

13 июля, четверг, день 2-й

• В ночь с 12 на 13.07.06 г. ВМС начинают морскую блокаду Ливана. Обстрелу с моря подвергнуты 5 объектов, в основном — топливные заправки в районе Сайды.

• Объявлена воздушная блокада Ливана.

• 07:30 — начало массированного ракетного обстрела Израиля — ответ «Хизбаллы» на ночные операции. Всего в тот день было выпущенно 197 ракет, практически все упали к северу от шоссе Акко-Амихуд. 2 человека погибли — в Нагарии (Моника Лелер, новая репатриантка из Аргентины, погибла примерно в 08:00) и Цфате (Ницан Розван).

• За день 69 человек ранены, в том числе двое солдат

Жертву они приглядели в этот раз довольно быстро. Здоровяк-негр, вольготно развалился на сиденье, ничего не замечая вокруг и, благостно улыбаясь, тянул баночное пиво, доставая банку за банкой из объемистого полиэтиленового пакета стоящего в ногах.

— Ишь, сука какая! — восхитился Кастет. — Дует пивко, будто у себя дома в Африке. Оккупант хренов! Ничего, сейчас у тебя наше пиво колом в глотке встанет!

— Будем брать? — самый молодой из собравшихся в тамбуре парней не смог скрыть возбужденной дрожи в голосе.

Неудивительно для домашнего интеллигентного мальчика Вовы это была первая охота. Да и вообще, то, что сейчас предстояло, для него в принципе было внове. Тихий отличник, посещающий музыкальную школу, студию бальных танцев и кружок углубленного изучения английского языка, ни разу в своей короткой жизни еще не ударил другого человека. Ну, если не считать, конечно, несерьезных детсадовских потасовок со сверстниками. Видимо, поэтому то, что сейчас должно было произойти, рождало внутри организма противную мелкую дрожь, пронзало все существо предчувствием и предвкушением чего-то темного, запретного, атавистично тянущегося с далеких первобытных времен. И от того это ждущее впереди неизвестное казалось хоть и пугающим, но все же маняще прекрасным.

Остальные были гораздо спокойнее, деловитые, собранные, уж им-то подобное мероприятие не в первой, потому лишнего адреналина в кровь не выплескивалось.