Четвертому «А» повезло. Почему-то не пришел учитель физкультуры, и два последних урока отменили.

Народ весело загалдел и помчался из школы: кто домой, кто на пляж. Первые дни сентября в здешних местах — это еще полное лето. Море сияло спокойной синевой, желтые древние камни пахли жарко и сухо.

Гайка Малютина пошла от школы одна. Здешних ребят она пока знала плохо и не то чтобы стеснялась, а не хотела показаться слишком приставучей.

От крыльца вела густая каштановая аллея. Поглядывая перед собой, Гайка шагала по ракушечным плитам, заляпанным круглыми солнечными пятнами. На плитах валялась колючая кожура каштанов. Здесь было еще прохладно, а впереди, где аллея кончалась, полыхал белый солнечный жар. Гайка уже не первый раз позавидовала мальчишкам: их не заставляют ходить в школьных костюмах. А девочкам сказали: «Вам полагается носить форменные платья и фартучки». Многие, правда, не слушались и приходили в школу кто в чем, но Гайка была новенькая. Мама говорила, что новеньким нельзя так сразу нарушать правила.

Под утро Лесю приснилось, что он встал, а на коленках — уши, в точности такие же, как на голове, под волосами.

— Ма-ма-а!.. Что теперь делать-то?

— Ну, что делать? Раз выросли, значит, так полагается. Мыть не забывай...

— При чем тут «мыть»!.. Дай мне школьные штаны, зимние, а то как же я...

Однажды летом нас чуть не обокрали. Случилось это около десяти часов утра. Я к тому времени как раз прибрался, вымыл всю посуду, сел смотреть передачу «Утренняя звезда», и тут у двери затренькал сигнал.

Я выбрался в нашу тесную прихожую. Глянул в глазок (он сделан на уровне моего лица). За дверью топтался плюгавый лысоватый дядька в клетчатой рубахе и с полевой сумкой через плечо. Он мне сразу не понравился.

— Кто там?

— Телеграмма, — сказал он тонким голосом.

Я надеялся, что Сережка-самолет появится в моем сне. Однако всю ночь проспал без всяких сновидений.

Воскресный день мы провели с мамой. Сперва она возила меня в парикмахерскую. Я эту процедуру не терпел. Мастерицы всегда шептались между собой: «Такой симпа-тичненький и такой несчастный...» А со мной были приторно ласковыми. Но пришлось вытерпеть. Потом заехали к тете Наде, которая должна была поселиться у нас, когда мама уедет в профилакторий. Тетя Надя угощала нас молоком и свежими капустными пирожками — я их люблю так, что мама каждый раз боится: «Ты лопнешь по швам».

Дома до вечера занимались мы уборкой. И я опять улегся рано. Сказал, что устал после всех дневных дел.

Я долго не засыпал. Уже и мама легла, и стихли на дворе все голоса, умолкла Гришина гитара. Ночь... Даже далекие трамваи перестали погромыхивать. Ни звука...