Револьвер был итальянской системы «П

и

кколо». В точности как настоящий. Только вместо медных патронов — стеклянные баллончики со сжатым воздухом. Хлопал он оглушительно, бил пластмассовыми пулями крепко, но застрелиться из него было все-таки невозможно. Я и не пробовал. Вместо этого лежал на тахте и стрелял по фужерам.

Эти фужеры мы купили с Лидией год назад, когда наконец решили расписаться в загсе. Дюжина тонких-звонких красавцев всяких дымчатых расцветок — от нежно-лиловой до темно-розовой. Они стояли шеренгой за стеклом посудного шкафа. Стекло разлетелось от первого выстрела, а сейчас разлетались сами наши любимцы. Я старался перешибать ножки, но это удалось всего два раза. Чаще пули разносили верхнюю часть фужера или вообще летели мимо — делали лучистые дыры в зеркальной задней стенке. После восьми выстрелов были уничтожены пять тонконогих бокалов. Я перезарядил барабан.

Я расстреливал собственную прежнюю жизнь.

Ни злости, ни отчаяния, ни дурацких надежд уже не осталось. Все перегорело. В душе сидело только тупое «наплевать». И этакая безбоязненная мрачность, когда говоришь судьбе: «Ну давай, давай. Что еще? Чем хуже, тем лучше…» Хотя какое могло быть «лучше»…

Лишь изредка, будто одинокие пузырьки, всплывали остатки эмоций и я шепотом говорил:

Я смотрел на него, неловко вывернув шею.

Он был с волосами пыльно-соломенного цвета, давно не стриженными и растрепанными. В тонкой белой рубахе до пят.

«Вот так, — скорбно попенял я себе. — И это с неполной фляжки паршивого коньяка. Ну, конечно, еще стрессы и все такое, но… что сказала бы Лидия. В самом деле «распустил сопли»… Я сердито поморгал. Мальчишка переступил с ноги на ногу.

— Сгинь, — сказал я.

Мальчишкино курносое лицо обострилось, глаза стали как синие смотровые щели.

В «Детском мире» было немноголюдно и работали кондиционеры. Хорошо… Однако, оказавшись в секции «Одежда для мальчиков», я ощутил вязкую нерешительность. Никогда не приходилось мне покупать шмотки для мальчишек. За кого меня примут? За папашу? Пожалуй, не тяну по внешности. За старшего брата? Но такие заботы — не для братьев. И вообще это не мужское дело. Еще подумают что-нибудь не то, время наше — подозрительное… К тому же я не представлял, как называются нынешние ребячьи шмотки.

Я заоглядывался. И почти сразу увидел тощенького мальчугана лет двенадцати — и ростом, и даже светлыми волосами похожего на Вовку (только причесанного). Он был рядом с молодой и весьма привлекательной женщиной. Я собрал все запасы любезности и, стараясь не дышать «Тайным советником», подъехал с просьбой:

— Сударыня, вы не помогли бы мне маленькой консультацией?

Она заулыбалась в ответ на «сударыню»:

— Охотно, сударь. В чем проблема?

Вовка ждал меня на третьем этаже у двери. Насупленно сидел на полу, прижимаясь лопатками к обшарпанной стене и подтянув ноги. Из-под штанин торчали крепко побитые колени, незагорелые икры были в продольных и поперечных царапинах и в синяках. Но самый большой синяк темнел на левой скуле. Она слегка припухла. Вовка неласково глянул снизу вверх:

— Наконец-то. Надо было дать мне ключ, если собрался уходить.

— Откуда я знал, что он тебе нужен? Первый раз ты вон как проник! Прямо через стену…

— То первый, а то… не первый… — Вовка поднялся, покряхтывая, как бабка с радикулитом. Я торопливо отпер двери — железную и простую, — впустил его, шагнул следом. Щелкнул в темной прихожей выключателем.

Расспрашивать Вовку не имело смысла, и без того все ясно. Победители так не выглядят. Вовка шагнул в ванную, открыл кран с холодной водой, начал мокрой ладонью гладить щеку. Я сказал ему в спину:

Я помог Лидии вымыть посуду. Над мойкой журчала вода, и под этот ровный шума Лидия наконец сказала вполголоса:

— Ты не думай, что я совсем твердокаменная. Или будто мне все равно. Просто я все еще не могу поверить… А ты веришь?

— Да. Я видел его крылья… Хотя и не в крыльях дело, и не в фокусах с фужерами и телефоном. Просто я почему-то верю

ему

…

«Сейчас она скажет: ты всегда был фантазером и лириком».

Она сказала:

Косой переулок лежал на западной окраине, вблизи заросшего лога с речкой Песчанкой. Раньше я в тех старых кварталах бывал всего раза два, да и то мимоходом, а в Косой переулок вообще не заглядывал никогда. Что мне там было делать-то?..

День стоял очень теплый, но без солнца, изредка с серого неба даже побрызгивало.

Мы добрались почти до места на попутной «копейке» пенсионера-садовода. Оказалось, что переулок не косой, а просто короткий. Заборы да лопухи, а строений раз-два да обчелся. Именно так. Раз — это ветхий сарай, выходивший бревенчатой стенкой в переулок, а два — Вовкин дом. И то он прятался за щелястым забором — над кривыми досками видна была лишь поржавевшая крыша и крохотный мезонин, похожий на рубку старинного парохода.

Чуть в стороне забор был прорезан ветхими воротами с накладным деревянным узором. Рядом — калитка с кованой скобой и облезлой известковой надписью: «Косой пер. № 1». Калитка заросла понизу дикой ромашкой и осотом. Вовка раздвинул ногами стебли и взялся за скобу. Калитка завыла, как Баба Яга, которой наступили на здоровую ногу.

— Не бойся, Иван, там никого нет… — Вовка надавил на калитку плечом и шагнул во двор. Я за ним.

Ну что ж, подумал я, расскажу. Вовка же рассказал мне о своих бабочках. Значит, и я могу поделиться с ним частичкой своей тайной жизни. Такой, о которой не знает даже Лидия… Тем более что делать все равно нечего. Неизвестно, сколько ждать солнца…

— Я был тогда такой, как ты. Ну, сперва чуть помладше… Мы жили тогда в Тальске. Небольшой городок, большинство улиц старые и деревянные, вроде как здесь, вокруг Косого переулка. Правда, наша квартира была в блочной хрущевке, похожей на ту, где живет наш знакомый Аркаша… Жили втроем: я, мама и маленькая сестренка Лёлька. Отец умер, когда мне было девять лет, от какой-то неожиданной и скоротечной лейкемии. Непонятно, где он ее подхватил. Он преподавал биологию в местном пединституте, ни к какой физике, ни к каким излучениям отношения не имел…

— Мама и сестра и сейчас там живут? — тихо спросил Вовка.

— Да… В прежней двухкомнатной квартире, вроде моей нынешней, только поменьше. Сестра кончает пединститут. Боюсь, что замуж собирается… Наша пятиэтажка торчала в деревянном квартале, как большой пароход в тесной бухте среди мелких барж и баркасов. Мои приятели все жили в одноэтажных домах. Правда среди тех домов встречались большие… Был такой дом и у моей одноклассницы Инки Веретенниковой. С обширным чердаком. И там оборудовали мы свое тайное помещение — то ли штаб, то ли кают-компанию. Собирались, устраивали чаепития, обсуждали всякие дела, сочиняли всякие истории… Ну, как водится…

Вовка кивнул.

— Это случилось, когда Инка и Брис первый раз привели Баллона под мостик, открыли ему тайну своего укромного места…

Я хорошо помнил этот эпизод и рассказывал почти наизусть. Дело было так.

Брис, Инка и Баллон посидели, поболтали (ногами и языками поболтали), потом Инка спросила:

— А почему ты сегодня без Ташки?

Я сделал в рассказе перерыв. Замолчал.

Вовка вдруг проговорил смущенным полушепотом:

— Такое совпадение, да?

— Какое совпадение?

— Про гномов про вагонных… у тебя и у меня.

А потеря была большая. Во-первых, сам секстан, заслуженный штурманский прибор, морская вещь. А во-вторых, память о хорошем друге, старом капитане…

У секстана два зеркальца — круглое и прямоугольное. Прямоугольное легко достается из рамки, надо только оттянуть зажимы. И вот в секстане Бриса, между зеркальцем и металлической подкладкой, хранилось то, что было для него дороже самого прибора. Это визитная карточка Василия Васильевича Баталина, капитана первого ранга в отставке, и его маленькая фотография. Причем снят был Василий Васильевич в возрасте двенадцати лет, но уже в полной морской форме, в бескозырке и с медалью «За боевые заслуги»…

— Он был юнгой, да?

— Да. Тут такая история… Наш Тальск — город небольшой, но река Талья — большая. Еще в девятнадцатом веке там образовалось известное во всей России пароходство и возник судостроительный завод. А во время войны с фашистами на этом заводе строили бронекатера, такие небольшие плоские суда с башнями от танков. То есть мониторы. Они воевали на реках и в прибрежных морских акваториях. Отправлять их в районы боевых действий по воде было хлопотно и долго — это ведь по многим рекам и северным морям. Поэтому за катерами приходили поезда с платформами. Вот так — сперва на колесах, а потом уже, поближе к боям, на воду…

За катерами присылали, конечно, моряков. И вот с одной такой командой в сорок третьем году махнул на фронт четвероклассник Вася Баталин… Кстати, был он совсем не отчаянный мальчик, скорее наоборот. И очень жаль ему было оставлять маму и двух старших сестер (отец погиб еще в сорок первом). Но… тут все сказалось: и стремление попасть во флот, и желание отомстить за папу…