Корабельный гном Гоша проснулся от шума. От плеска и визга. Словно снаружи, за бортами, разгулялось море, хлещет в пробоину вода и перепуганно визжат в трюме судовые крысы.

Но качки не ощущалось. Никакой. Гоша открыл глаза и вздохнул.

Над головой был потолок с облупившейся штукатуркой. Пасмурно светилась застекленная дверца балкона. За стеклом, исхлестанным струями дождя, проносились тени. Гоша знал, что это летят низкие штормовые облака, похожие на клочья пакли, которой конопатят щели в корабельной обшивке.

Дверца дрожала от ударов ветра, стекло дзенькало, дождь плескался на балконе. Флюгер будто взбесился. Его ржавый визг был слышен не только в башенке, но, наверно, на всех трех этажах старинного здания библиотеки. А может быть, и в подвальном книгохранилище, где жил библиотечный гном Рептилий.

«Не снесло бы мою квартиру…» — лениво подумал Гоша. Зевнул и потянулся.

У четвероклассника Владика Арешкина было прекрасное настроение. По шаткой деревянной лесенке внутри дома (не по парадной, конечно, а по запасной) Владик весело допрыгал до башенки. Свернутый зонт он отряхнул еще внизу — помнил, что Гоша не любит пресную воду (даже умывается соленой, специально разбалтывает соль в ведерке).

Когда Владик показался в дверях, Гоша заохал:

— Это что же делается! Кто это отпускает ребенка совсем раздетого по такой погоде! Ты же схватишь ревматизм и пневмонию! Осень на дворе!

Владик снисходительно улыбнулся. У южного моря осени в сентябре не бывает. Юго-западные ветры не приносят холодов. Они бывают плотные, сильные и хлещут, будто мокрыми полотенцами. Но вода, в которую обмакнули эти полотенца, вовсе не холодная. Ветер такой, будто распахнули дверь из ванной комнаты. И струи дождя совсем теплые — недаром на пустырях выбираются под эти струи серые маленькие лягушки (они живут на суше под прохладными ноздреватыми камнями)…

Все это Владик и объяснил Гоше.

Конечно, как все люди, Владик любил солнечную погоду. Но такие вот шумные дожди (если они нечасто) он тоже любил.

Прилетающий со штормом дождь промывает город. Улицы делаются гулкими, просторными и блестящими. Пасмурное небо только на первый взгляд серое и скучное, а на самом деле у клочковатых облаков разные краски: то пепельные, то синеватые, то с желтоватым проблеском далекого солнца. То бархатисто-лиловые. И мчатся, мчатся эти облака, смешиваются…

Вода струится по тротуарам и ступеням лестниц. Ступени и тротуары из крупной, смешанной с цементом гальки. Ливень смыл с неё серую пыль и как бы заново отшлифовал камешки. Они снова стали разноцветными — как на морском берегу, который заливает волна. Зеленоватые с прожилками, светло-серые, коричневые с пятнышками. А больше всего розовых. Поэтому у ступеней и тротуаров розоватый цвет.

Деревья сверкают чистым зеленым блеском и отражаются в мокрых тротуарных плитах. Белые дома и синие вывески тоже отражаются. И разноцветные плащи прохожих.

Людей на улицах немного. Всяких курортников и отдыхающих, которые ловят у моря бархатный сезон, дождь загнал под крышу. Идут по улицам лишь те, кто по делу. Торопятся на Морской завод рабочие, шагают в порт моряки в черных накидках. Храбро спешат бабушки в блестящих полиэтиленовых капюшонах — им, бабушкам, хоть какая погода, а надо на рынок и в магазины, чтобы в обед накормить внуков.

К счастью, это было пока не открытое море, а маленькая бухта. Называется она Крепостная. Потому что на правом берегу ее стоит старинный полукруглый форт — береговая крепость. Приземистая, сложенная из прочного желтоватого известняка. С двумя рядами квадратных амбразур и решетчатой башенкой маяка наверху.

Когда-то здесь жили морские артиллеристы, а в амбразуры выглядывали чугунные пушки. Это было во времена клипера «Кречет». А теперь здесь располагался клуб яхтсменов.

Владик разглядел с высоты причалы и яхты. Маленькие яхты стояли на берегу, и ветер сдирал с них брезентовые чехлы. Большие были ошвартованы у белых плавучих бочек. Их мотало на короткой крутой волне.

Владик все это увидел мельком. Его сейчас волновало другое: перелетит он на дальний берег или плюхнется посреди бухты?

Ой, кажется, плюхнется! Его пронесло над фортом, рядом с маячным фонарем, и стало плавно опускать к верхушкам волн.

Владик долго стоял у платана. Было пусто и тихо. Ветер не залетал во двор, только по траве неслись тени облаков. Капли на листе высохли. Владик уронил его.

«Вот как умирают гномы, — думал Владик. — Раз — и растаял… Наверно, поэтому ученые ничего не знают про гномов. Живые они скрываются, а мертвые исчезают. Как их изучишь?»

Он думал об этом как бы со стороны. Будто не он, не Владик, а кто-то другой. А в нем, во Владике, застывшим ледяным комом сидело горе. Такое, что ни заплакать, ни закричать.

Потому что зачем кричать? Гоши все равно нет и не будет…

…А почему нет?

Проснулся Владик, когда за окном было совсем темно. Он услышал, как мама в коридоре говорит Игнатии Львовне:

— Ума не приложу, что делать. Он какой-то шальной стал — то ли от простуды, то ли от чего-то еще. Убегает куда-то, глаза сумасшедшие… Хотела с отцом посоветоваться, а он прислал с матросом записку, что будет ночевать в части: допоздна репетиция, а завтра с утра смотр… Владик приподнялся в постели. Он четко помнил все, что случилось. Но теперь казалось, что было это давно: и Гошина гибель, и поиски Синекаменной бухты. Может быть, поэтому Владик теперь не чувствовал ни отчаяния, ни беспомощности. Правда, слегка болели ноги, но усталости не было. И Владик четко знал, что делать: ни минуты не ждать, а продолжать поиски парохода, в котором живут гномы.

Как? Очень просто. Разыскать дядю Мишу, капитана «Тавриды». У них в клубе наверняка есть самые подробные морские карты. Уж на таких-то картах обозначена каждая бухточка!

Любой здравомыслящий человек сказал бы Владику, что надо отложить дело до утра. Но Владик не мог ждать. Все равно спать ночью он не будет, а будет мучиться мыслями о Гоше.

Владик понимал, что без хитрости из дому не выбраться. Ладно! Хитрости так хитрости! Чтобы вернуть Гошу, он будет, если надо, притворяться здоровым, когда болеет, и больным, когда здоров. Будет, если придется, прогуливать школу, выпрыгивать из окон, рассказывать небылицы. Пусть! Потом он за все ответит, пожалуйста! А сейчас надо думать не о себе, а о Гоше. Только о Гоше.

Несколько минут Владик лежал и ни о чем не думал. Просто он был счастлив, что выбрался из-под каменной толщи на волю, под открытое небо.

Небо это было по-прежнему в мелких, клочковатых облаках. Между облаками мчалась луна, похожая на котенка, за которым гонятся мохнатые собаки. Иногда она с размаху прыгала за облако, но тут же выскакивала и мчалась дальше…

Владик встал. Он увидел небольшую полукруглую бухту с плоским берегом. Волны в бухте были небольшие, и на них прыгали лунные блики, словно кто-то просыпал над водой сто мешков золотистой стружки.

На мерцающей воде Владик увидел силуэт большого парохода.

Пароход был старинный, похожий на парусник — с высокими мачтами, опутанными густым такелажем. Над бортами горбились кожухи громадных гребных колес, а между мачтами торчали высоченные наклонные трубы.

Ночные похождения Владика кончились благополучно. Мама дремала в своей комнате и ничего не заметила. Через окно Владик пробрался к себе.

Понедельник ему пришлось провести в постели. Мама решила, что сын еще не совсем здоров, отпросилась на работе и целый день поила Владика отвратительной настойкой, которую ей дала Игнатия Львовна. Владик послушно глотал эту гадость и думал: «Что же делать дальше? Где взять новое судно с именем «Кречет»?»

Во вторник, после школы, Владик прибежал к воротам яхт-клуба. Стоял безоблачный день, и желтые стены форта отражали солнечное тепло. Шторм утих, и только слабый ветерок полоскал на сигнальной вышке пестрые флаги.

— Здрасте, — бодро сказал Владик знакомому сторожу в морской фуражке. И хотел проскользнуть в ворота. Но сторож глянул неласково.

— Куда? Нечего делать.