И так, любезный читатель, давайте попробуем взглянуть на Киевскую Русь, если не «с высоты птичьего полета», то с высоты знаний людей XXI века. Только не так, как это делается в школьных учебниках истории или других умных книгах, где мы привычно обнаруживаем описание целых исторических периодов, превышающих длительностью жизнь целых поколений, например, «Киевская Русь XI–XIII веков», а по-иному. Как? Да вот так, как увидел бы ее наш герой Михаил Андреевич Ратников, он же боярич Михаил сын Фролов из рода Лисовинов, он же Бешеный Лис, он же «засланец» или, если угодно, «попаданец» из самого-самого конца века двадцатого (если кому-то удобнее — последнего десятилетия ХХ века) в век двенадцатый (опять же в первую четверть XII века). Сейчас он пребывает в 1125 году. Вот на Русь, как раз этого года, мы и попробуем взглянуть.

Глянули и… ох, мама моя (кто-то, наверняка, выразится и покрепче), князей-то! М-да, изрядно, а если быть более точным — 22 человека! И это только те князья, которые имеют в своей власти целое княжество или, хотя бы, крупный по тем временам город с прилегающими землями. Есть же еще и толпа тех, кто, по рождению и князь, а вот княжества или удела не имеет, так — сельцо или городок малый, а то и вообще ничего. И точно подсчитать их количество невозможно, ибо в летописях они упомянуты далеко не все — то ли не удостоились, то ли вымараны при последующих редакциях, то ли просто не повезло войти в историю Отечества. Или влипнуть. Случается и такое, понеже историю пишут победители, а они имеют привычку изображать поверженных врагов так, что и мама родная не узнала бы. Впрочем, и себя, любимого, тоже расписывали до неузнаваемости, но не со знаком «минус», естественно, а со знаком «плюс».

«И как же во всем этом разобраться?» — спросит обалдевший (и это еще мягко сказано!) читатель. Да, сложно. Ведь мало того, что имена-отчества у князей похожи — как попало-то князя не назовешь, имеется традиционный список престижных имен — мало того, что имен, как минимум, два — княжье и христианское — так еще и фамилия у всех одна — Рюрикович! Просто беспредел какой-то! Скажем, знаем мы все (или почти все) имя князя Ярослава Мудрого, а окрещен-то он был Георгием! Знаем (будем надеяться, все) Владимира Крестителя Руси, а «по паспорту», он, оказывается, Василий! И тезка его — Владимир Мономах — тоже Василий! То-то в сказках они слились в единого персонажа Владимира Красно Солнышко! А на печатях, которыми Александр Невский скреплял свои грамоты, написано и вовсе «Федор», правда, есть мнение, что пользовался он родительской печатью, и Федором числился в церковных записях, все-таки, папа Ярослав, а не сын Александр. Вот поди тут и разберись!

— Ну-с, мистер Фокс, давненько мы с вами не беседовали, все время кругом чужие глаза и уши, а общение наше, сами понимаете, дело сугубо интимное. Оба раза, если помните, стоило мне вас кому-то показать, обязательно это скверно оборачивалось. Один раз вы от меня по загривку огребли… ну-ну, а вот обижаться не надо, не надо! Сам виноват, скотина бронзовая! Управлять он мной вздумал! И нечего морду кривить, по заслугам получил!..

М-да… второй раз, конечно, вам сильнее досталось, и тут вашей вины нет… кто ж знал, что герр бургомистр так разгорячится? Хотя, в образе Туробоя это для него, пожалуй, нормально. Хорошо хоть на куски не рассек! Я на следующий день чуть ли не целый час на карачках ползал, пока вас в траве отыскал. Столько всего за несколько дней произошло, даже не знаю с чего и начать…

Боярич Михаил сын Фролов по кличке Бешеный Лис, сотник младшей дружины Погорынского войска, задумчиво покрутил в руке бронзовую фигурку лиса, попорченную двумя зарубками: одной — поменьше — на загривке, другой — побольше — на боку возле правой задней ноги. Фигурка изображала вздыбившегося в хищном прыжке лиса. Чеканка была исполнена настолько искусно, что обозначены были даже встопорщенная на загривке шерсть, когти на лапах и клыки в ощеренной пасти. А еще был в этой статуэтке какой-то секрет — в лунном свете либо при искусственном освещении при малейшем изменении положения фигурки тени на морде лиса играли так, что создавалось полное впечатление живой мимики.

Мишка рисовал угольком на куске парусины политическую карту Киевской Руси, а сам искоса посматривал на рассаживающихся у костра отроков. Вот так же собирались они вокруг костра после того, как дед разжаловал Мишку из старшин Младшей стражи в походе за болото. Но какое разительное отличие! Там были обиженные, растерянные, рефлексирующие мальчишки, а здесь и сейчас… Мишке невольно вспомнилось, как еще ТАМ он каждый раз отмечал перемены, происходившие с сыном за время летних каникул, проведенных им в пионерском лагере или в деревне у деда. Эти ребята — его ближники и соратники — ставшие родными не меньше, чем оставшийся ТАМ уже взрослый сын, тоже переменились за прошедшее лето. Да и лето было совсем не простым — своя и чужая кровь, смерть, учеба под руководством наставников (очень и очень непростых мужиков), ответственность не только за себя, но и за подчиненных отроков… как много всего спрессовалось в эти три с небольшим месяца!

Нет, эти, сегодняшние, уже не предложат сбежать из Погорынья и стать пиратами — даже и сами не заметили, как кончилось детство, хотя у половины из них детства, в сущности, и не было. И тема обсуждения: «Как разумно применить имеющуюся у них силу да убить побольше народу» — не вызовет у них ни удивления, ни протеста. И если так сложится, что придется обернуть оружие против недавних союзников — огневцев Семена Дырки или лесовиков Трески — колебаться не станут, а просто вспомнят, как подавляли бунт в Ратном и убивали мужей из ратнинской сотни. Понадобится идти в бой — вспомнят, как брали острог на Кипени и Отишие, как защищали Ратное от ляхов. Случится колебание или неповиновение среди отроков — вспомнят повешенного Плоста и расстрелянных Германа и Филимона. Возникнет нужда спросить совета — все они господа советники Академии Архангела Михаила. Ну, а уж спину прикрыть — каждому довериться можно, не подведут и себя для того не пожалеют!

И ведь дети же еще, совсем мальчишки — большинству и пятнадцати еще нет! Как легко рассуждалось когда-то: меньше живут, быстрее взрослеют! А чего стоит им это быстрое взросление? Через что приходится пройти при этом, какую цену заплатить? Роська, Демьян, Кузьма, Дмитрий, Артемий, Матвей…

Погодка выдалась, лучше не придумаешь — хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. На небе ни звездочки, все обложено тучами, моросит мелкий дождичек из тех, что могут длиться часами и днями, пропитывая влагой все и вся, порывы ветра, время от времени, шумно треплют намокшую листву деревьев, забивая все остальные звуки. Прекрасная ночь для диверсии, прямо, как по заказу!

Правда и проблем погода тоже подкинула. Доспех оставили на ладьях, впрочем, даже если бы и не всепроникающая сырость, способная почти уравнять вес мокрого войлочного поддоспешника с самой кольчугой, все равно, ввязываться в бой на причалах и ладьях с риском упасть в воду, лучше, все же имея на себе поменьше железа. А вот шлемы не подвели. Мишка в очередной раз помянул добрым словом искусство кузнецов — стекающие со смазанного жиром шлема дождевые капли не попадали в глазницы полумаски, а падали вниз, минуя даже щеки и подбородок. Бармицу, прикрывающую нижнюю часть лица, все же пришлось откинуть — при резком вдохе висящие в ее кольцах капли воды могли попасть в горло, а закашляться в бою… не долго и до беды. За шиворот, правда, текло немилосердно, но «терпи, ратник — воеводой станешь!».

Все пять насадов Семена Дырки в кромешной тьме поднимались вверх по течению Пины к причалам Пинского речного порта. Как кормщики умудрялись находить правильный путь, Мишка не представлял себе совершенно. Возможно, ориентировались на шум ветра в растущих на берегах кустах и деревьях, возможно, в чем-то им помогал слабый плеск воды, а может быть, еще что-то, но, как гласит народная мудрость, дело мастера боится — насады шли уверенно и почти бесшумно. Отроки Младшей дружины Погорынского войска набились в них, как шпроты в банки, стараясь сбиться поплотнее, чтобы не мешать гребцам. Весел огневцы отрокам не доверили — нашумят. Тряпками лопасти весел, как это описывается в приключенческих романах, не обматывали, а вот с уключинами «колдовали» весьма тщательно, и в результате гребля, действительно получилась практически бесшумной.

Когда добрались до скрытной стоянки на берегу Припяти, работы у Матвея оказалось выше головы. Он сунулся было оказывать помощь в первую очередь Мишке, но молодой сотник шуганул его, велев заняться теми, кто был ранен наиболее тяжело, а сам отдался в руки Роськи и Антона. Оба с готовностью занялись Мишкиными ранениями, но Мишкин адъютант молча сопел, видимо все еще переживая, что его не взяли в поход на Пинские причалы, а Роська ворчал под нос словно классический седоусый дядька, хлопочущий над новиком:

— Эк тебя по титьке-то резанули… ну, да ничего — не баба, дитя не кормить. А по плечу, видать, оголовьем двинули… пошевели-ка рукой.

— Да цела кость, цела… на, гляди. Шевелю, как видишь.

Лес… нет, это было не просто пространство, покрытое растительностью, это был ЛЕС — огромное, подавляюще могучее живое существо, мудрое какой-то своей, непостижимой для человеческого разума мудростью, беспощадное своими, им же порожденными и им же соблюдаемыми законами, спокойно-равнодушное отсутствием кого-либо или чего-либо, способного сколь-нибудь заметно поколебать или изменить предписанное его законами течение событий. Что ему было до нескольких десятков людей, воображающих, что они идут через лес, а на самом деле поглощенных ЛЕСОМ без всякой гарантии того, что когда-нибудь они будут им отпущены? Не смогут понять и подчиниться его законам — никогда и никуда из чащи не выйдут, а поймут и подчинятся — может быть и выйдут, а может быть нет. ЛЕСУ, для того, чтобы сбылось либо первое, либо второе, даже не потребуется обращать внимание на еще одну кучку людишек, затерявшуюся на его просторах — все свершится само, в потоке событий, который перетекал из бесконечности в бесконечность до появления людей и который будет так же перетекать после их исчезновения.

«Вот так, сэр Майкл, и можете теперь засунуть себе в любое место по вашему выбору снисходительное презрение к невежественным предкам, в первобытной дикости своей, обожествлявших явления природы. Туда же, кстати сказать, можете засунуть и ваши высокоумные рассуждения об адекватности христианства имеющим место историческим тенденциям. Что здесь делать христианскому богу? Рассказывать ЛЕСУ о том, что он создан в один из шести дней сотворения мира? Это ему-то, существовавшему за миллионы лет до появления богов, ибо без человека их не существует? Даже не смешно, сэр. Пугать ураганом, потопом, пожаром? Ну, вот вам последствия очень и очень неслабого пожара. На какие мысли наводит?».

Мишка обвел взглядом раскинувшееся до самого горизонта пространство пожарища. Недавнего — прошло не больше пары лет. Пни непривычной формы, обугленные стволы, по большей части лежащие на земле, но иногда сохранившие вертикальное положение… Все уже почти скрыто молодой порослью, и как-то, само собой, появляется убеждение, что это вовсе не место трагедии, порожденной «буйством огненной стихии», а росчисть. Не человеческая — под пашню и посев, а естественная, такая, какая в общем-то, и должна появляться в процессе обновления, порождающем бессмертие через смерть — через смену поколений.

Ситуация у переправы словно специально напоминала о пословице: «Человек предполагает, а Бог располагает». Со слов проводника постоянных жителей там было всего четыре человека — пожилой мужчина прозвищем «Кривой», ибо был слеп на один глаз, его десятилетний внук и две бездетные женщины, не то родственницы, не то приживалки.

Еще несколько лет назад стояла на этом месте весь, и была та весь весьма благополучной потому, что жили местные не только тем, что и все — лесом, полем, огородом и рекой, но был у них и неплохой приработок. Через переправу ходили обозы, а значит, проезжающим требовался ночлег, услуги кузнеца, колесного мастера, шорника, да и прочее. Все это жители веси проезжим предоставляли (небесплатно, конечно), да еще и приторговывали по мелочи.

Короче, росла весь потихоньку, богатела и даже сумела как-то раз показать зубы некому боярину, пожелавшему взять ее под свою руку. До крови, правда, не дошло, но острое железо друг другу издали показали и стрелами слегка покидались, хотя и без толку. Боярин в этих местах был пришлым, дружину имел небольшую, по уму бы, так следовало ему с селянами по-доброму договориться, но видать уж человек такой попался — сразу попробовал силой взять. Сказать, что разошлись миром, было нельзя, но и подчинить себе весь пришлый боярин больше не пробовал.

«Уж лучше бы этот „Гоголь не классик“ молчал, а еще лучше — разбил бы себе в истерике башку обо что-нибудь твердое, туды его, в ревизора и Сорочинскую ярмарку, мать, вечером на хуторе близ Диканьки!.. Нет, ну это ж надо — Рояль фирмы „Подстава“ в кустах бузины на огороде у киевского дядьки, блин!».

Снова Младшая дружина Погорынского войска шла через лесные чащи и полесские болота, бросив укрепленное с таким усердием подворье Кривого и переправившись через Ясельду. Снова приходилось целиком доверяться проводникам, которым, как выяснилось, и эта дорога была известна. Снова впереди ждала неизвестность, но если раньше перед Мишкиной сотней стояла задача только обозначить свое присутствие, избегая прямых столкновений и лишь «пощипывая» отходящего с добычей противника, то сейчас Младшая дружина шла, чтобы напасть и победить.

А началось все с допроса боярина Гоголя…