Это иная земля, абсолютно иная. Там царят другие законы, правят чужие боги. Туда нет хода человеку, а потому шаткое равновесие между людьми и алерцами сохранялось веками. Пока не нарушилось. Алерские орды мутным потоком хлынули на просторы Вечной Империи, и остановить их могут только солдаты Армектанского Легиона.
ПРОЛОГ
Ваше Благородие, доверием, которое ты питаешь к моим знаниям, я могу лишь гордиться. Должен, однако, поведать тебе, что меня крайне удивляет даже пугает! — невежество человека, который, насколько я понимаю, уже много лет стоит на границе двух могучих сил. Скажу лишь, что в первое мгновение я счел твое письмо, господин, некой безвкусной и странной шуткой, ибо в голове моей не умещалась мысль о том, что столь очевидные для меня вещи могут казаться кому-то непонятными и таинственными. Не пойми меня превратно, Ваше Благородие, тебя я вовсе не обвиняю. Скорее я виню самого себя, а также всех тех, кого вместе со мной принято именовать Мудрецами-Посланниками. Так вот, письмо Вашего Благородия открыло мне глаза. Стыд и позор, комендант, что солдаты Вашего Благородия сражаются и умирают во имя того, чего совсем не понимают. Но как людям, чье ремесло война, понять хоть что-то, когда глупцы, которых называют мудрецами, сидят в тысячах миль от них и не пытаются поделиться хотя бы крупицей своих познаний? Таким образом, письмо это я начинаю с искренних извинений и спешу исправить свой недосмотр. Ты, господин, имеешь право требовать от меня любых сведений, точно так же как я могу требовать от тебя защиты. Имей, однако, в виду, Ваше Благородие, что письмо, сколь бы обширным ни было, никоим образом не сумеет вместить всего, что можно было бы рассказать касательно интересующей тебя темы. Так что, в силу необходимости, пояснения будут носить крайне общий характер, хотя, возможно, именно благодаря этому они станут более прозрачными.
Итак, господин, прежде всего тебе следует знать, что, полагая Алер «злой силой», ты жестоко ошибаешься. Впрочем, я тебя понимаю, ведь ты, как солдат, привык считать враждебным все, что приходит с той стороны границы. Заметь, однако, что «враждебное» вовсе не обязательно означает «злое»… Алер был силой, очень похожей на ту, что сотворила наш мир, он не добрый и не злой, ибо для него имеется противовес. По своей природе его Золотые и Серебряные Ленты мало чем отличаются от Светлых и Темных Полос Шерни. В нашем мире Алер возник как сила чуждая — и потому враждебная, но миров, подобных Шереру, можно найти на Просторах сотни или хотя бы десятки. Возможно, мир, над которым простирались Ленты, был отобран у Алера иной силой — этого, Ваше Благородие, никто не знает. Достаточно того, что Алер преодолел неизмеримые расстояния над первобытной бездной Просторов, прежде чем достичь нашего мира и начать войну с Шернью, пытаясь изгнать ее с земель Шерера. Водяная пустыня, каковой являются Просторы, явно убийственна для таких сил, как Шернь или Алер; только взгляни, насколько слабеют и в конце концов исчезают силы Шерни, стоит им удалиться от суши! Так что, господин, Алер можно рассматривать как потерпевшего кораблекрушение матроса, который, борясь с пучиной из последних сил, вдруг увидел маленькую лодку, где двоим не поместиться. Вряд ли истощенный матрос был прежде подлецом и негодяем, но в отчаянной попытке спасти собственную жизнь он бросается на сытого и отдохнувшего гребца — и проигрывает. Примерно так, комендант, большинство Посланников представляют себе причины войны между Алером и Шернью — хотя я, естественно, воспользовался несовершенным примером.
После окончания схватки двух сил прошли тысячелетия, но последствия ее ты, господин, можешь до сих пор наблюдать в Громбеларде, чье небо навсегда затянуто тучами и чьи иззубренные, заливаемые вечным дождем горы навевают мрачные мысли на любого. Побежденный Алер был оттеснен к северным, пустынным рубежам континента и существует там до сих пор, — впрочем, об этом тебе известно не хуже меня… Никто не знает, почему Шернь не уничтожила враждебную силу полностью, почему не изгнала ее обратно на Просторы. Возможно, это потребовало бы более длительной войны, в результате которой погибли бы и другие земли Шерера. Однако истинные причины, по которым Шернь уступила клочок своего мира чужой, побежденной силе, не известны никому. Хочу предостеречь тебя, господин, от попыток приписать Шерни какие-то намерения или чувства, такие, например, как жалость к побежденному врагу. Ведь Темные и Светлые Полосы — это пусть чрезмерно могущественная, но все же слепая сила. Все, что под воздействием этой силы происходит, следует из самой ее природы, а не из каких-то осознанных намерений. Конечно, некие причины, следовавшие из самой сущности Полос Шерни, имели место, но какие именно — знать нам не дано. Я предпочел бы избавить Ваше Благородие от излишних рассуждений на эту тему — ведь тебя куда больше интересуют следствия, а не причины? Так что поговорим о том, что для охраняющего границу солдата важнее всего.
Предполагается, что живые существа Шерера, наделенные разумом, должны стоять на страже сосуществования Шерни и земли. Разум — явление, которое сводит воедино черты, свойственные двум различным бытиям, ибо, будучи присущим жизни, то есть тому, что было сотворено, он одновременно присущ созидательным силам и обладает собственной способностью творить. Благодаря этой последней черте разум подобен Полосам, он усиливает содержащуюся в них сущность; заметь, господин, что, обладая способностью творить как добро, так и зло, разум остается явлением «нейтральным», так же как и сама сущность Шерни, состоящая из Темных и Светлых Полос. Однако Шернь — слепая сила, и потому равновесие, в котором пребывают Полосы, нарушается крайне редко, а если это и происходит, оно тут же самостоятельно восстанавливается. Рассуждения на тему, почему все так, а не иначе, столь же лишены смысла, как и вопрос «отчего уровень воды в двух сообщающихся сосудах всегда один и тот же?». Тем временем, что касается разума, поддержание соответствующих пропорций добра и зла во многом зависит от сознания — и здесь «само по себе» ничего не происходит, тогда как инструменты, с помощью которых мы эти пропорции измеряем, крайне несовершенны.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. КРУГИ АРИЛОРЫ
1
— Я ходатайствовал о том, чтобы в этом селении постоянно квартировала десятка пехоты. Что ж, не вышло. Наверняка тебе встретятся патрули из Алькавы. Возможно, наткнешься на какой-нибудь отряд покрупнее, они тоже не глухие и не слепые. Тогда действуй по обстановке… Но я бы не хотел, чтобы дело дошло до скандала, понял? Подсотники из Алькавы без единого слова перейдут под твое подчинение, сотники же будут возражать. Ты мой заместитель и находишься на своей территории, но они, со своей стороны, имеют прямое отношение к Алькаве, которой мы подчиняемся. Договориться вам все равно не удастся, так что лучше уступи. Я не намерен снова за тебя объясняться. Если дело дойдет до совместных действий с алькавцами амбиции попридержи. Ты что, Рават, спишь? Слышишь, что я говорю?
Сразу было видно, эта не слишком большая, даже чуть тесная комната принадлежит одинокому мужчине (или одиноким мужчинам) — в ней царил своеобразный порядок, которого не потерпит ни одна женщина. Каждая вещь находилась не там, где ей «полагалось», а так, чтобы быть всегда под рукой. Оловянная кружка стояла рядом с заваленной какими-то шкурами скамьей. Военный плащ и короткая меховая куртка (последней не пользовались с зимы) висели на колышке, вбитом возле самого дверного косяка; естественно, он мешал, но вещи знали свое место, они висели на колышке всегда, и все тут. На сколоченном из простых досок столе, возле каких-то исписанных чернилами страниц, лежали полбуханки черствого черного хлеба и головка сыра, чуть дальше валялся кожаный пояс, к которому был пристегнут кошель. Обнаженный меч явно служил для нарезки сыра, ибо к острию его прилипли крошки. Под столом стояли совершенно новые высокие кожаные сапоги для верховой езды. Свечи хранились в правом сапоге, кремень и трут — в левом. Сквозь приоткрытую дверь виднелась другая комната, которая, судя по всему, служила спальней для двух человек. Точнее говоря, для двух мужчин. Одеяла, которые, очевидно, служили покрывалами, теперь валялись на полу, заменяя коврики. И тем не менее, несмотря на кажущийся беспорядок, достаточно было посетить эти комнаты трижды, чтобы почувствовать себя как дома — все принадлежащие хозяевам предметы всегда ставились, вешались и клались в точности на свои места. Да, это можно было назвать порядком…
Комнаты принадлежали сотнику-коменданту Эрвы, одной из армектанских застав на севере, и его заместителю.
— Эй, Рават, ты спишь? — повторил комендант, высокий и крепкий светловолосый мужчина лет сорока. — Порой я думаю, что тебе и в самом деле пора стать во главе собственного подразделения, вместо того чтобы впустую торчать на посту заместителя.
Хорошо сложенный офицер, лет тридцати с небольшим, среднего роста, оторвал взгляд от окна. На нем была простая кольчуга, на ногах — крепкие сапоги, такие же, как и под столом. Кольчугу покрывала голубая накидка со знаками различия сотника легиона; рукава с белыми, вырезанными треугольными зубцами манжетами, а также нижний край накидки были отделены от общего голубого фона темно-серой полоской почетного гвардейца. И в самом деле, казалось несколько странным, что офицер такого ранга, вместо того чтобы добиваться самостоятельной командной должности, предпочитает торчать в Эрве и довольствоваться низким жалованьем.
2
Возвращавшихся на заставу приветствовали с нескрываемым облегчением и радостью. Уже издалека можно было заметить, что отряд не слишком пострадал. Когда тройки одна за другой въехали через ворота на плац, оказалось, что не погиб никто. Кони были страшно измучены, несколько солдат были ранены, но легко. Так или иначе, их раны свидетельствовали о состоявшемся сражении…
Комендант Эрвы появился на плацу, когда отряд, выстроившись в три ровные шеренги, был уже готов к смотру. Командир в звании подсотника соскочил с седла и снял шлем, из-под которого показалось усталое лицо двадцатитрехлетней девушки, не красавицы, но и не дурнушки. Повернувшись к подчиненным, она хрипло крикнула:
— Смирно!
Разговоры стихли. Всадники застыли; лишь изредка кое-кто слегка дергал удила, пытаясь заставить слушаться усталого коня, чующего воду и знакомое стойло.
Приблизившись к сотнику, командир отряда доложилась столь же коротко, сколь и не по-уставному:
3
Дорлот появился, когда солнце уже выглянуло из-за леса. Кот бежал, но явно не сломя голову.
— Времени у нас много, — объяснил он сотнику. — Я отправился в путь еще до рассвета и шел до тех пор, пока их не увидел. Сейчас они милях в двух от нас. В полумиле отсюда степь врезается в лес наподобие языка. Однако, даже если они пойдут по прямой, мы все равно успеем подготовиться.
— Передовой отряд?
— Ничего подобного нет.
Этого Рават не ожидал. Он рассчитывал сначала уничтожить передовой отряд из десятка или даже больше наездников — не такая уж сложная задача, поскольку в его распоряжении было восемнадцать конных и пеших лучников. Известие о том, что Серебряное Племя не выставило передовой стражи, было несколько тревожным. Подобных вещей серебряные воины не допускали.
4
Гарнизонные гонцы не принадлежали к какому-либо определенному роду войск; хотя они и ездили верхом, но не имели с армектанской легкой конницей ничего общего. Гонцы не пользовались доспехами, а оружие могли выбирать по своему усмотрению; чаще их вооружение состояло из лука, нескольких стрел и легкого меча. Как правило, гонцами были невысокие, хлипкого телосложения мужчины, но часто (значительно чаще, чем в боевых отрядах) среди них встречались и женщины, по самой своей природе более хрупкие и, следовательно, более легкие. От гонцов требовалось отменное умение ездить верхом, а также отличная память, поскольку многие известия им приходилось передавать устно; что же касается всего прочего, им даже не обязательно было уметь считать до трех…
Обычно гонцы использовали коней с Золотых Холмов, что в центральном Дартане, — кони эти были более крупными и быстрыми, чем их армектанская степная разновидность, но при этом более привередливыми и требовательными. Покрытый пеной гнедой конь, несший на себе маленького всадника, был как раз чистокровным дартанцем. Когда открылись ворота заставы, солдат спрыгнул с седла и бегом помчался в комендатуру. Извещенный о прибытии посланца, Амбеген приказал немедленно впустить новоприбывшего.
На плацу начали собираться солдаты. Они узнали одного из гонцов из Алькавы и теперь, разбившись на небольшие группы, делились соображениями и догадками. Двое конников Терезы, которым в тот день выпало дежурить по конюшне, занялись гнедым. Пить ему не дали, лишь увлажнили морду, обтерли сеном спину и бока, накрыли попонами и стали водить по двору. Прекрасное благородное животное, стоящее целого состояния, было заезжено почти до смерти.
Некоторое время спустя дверь комендатуры с треском распахнулась, и из здания вышел Амбеген в сопровождении гонца. Отпустив солдата, который тут же побежал к своему коню, комендант громко назвал имя. Повторять не пришлось. Один из гонцов Эрвы в мгновение ока появился перед ним. Получив запечатанное письмо, он выслушал несколько негромких указаний, ответил «так точно!» и помчался на конюшню.
Солдаты на плацу начали нервничать. Услышав из уст Амбегена: «Офицеров ко мне!» — дежурный легионер отправился искать подсотников. Комендант вернулся в кабинет. Все видели, что он сильно взволнован.
5
По мере того как легионеры приближались к мосту через ручей, накатывающаяся со стороны степи могучая волна алерских всадников становилась все гуще. Из леса тоже появились первые из преследовавших их воинов.
Пехота перебежала через мостик. Рават упорно держался в конце отряда, оседлав вьючную лошадь. Прямо перед ним сражались со своими конями двое раненых солдат. Животные боялись ступить на непрочный деревянный мост, только что громко стучавший под сапогами бежавших пехотинцев. Сотник уже понимал, что отряд не успеет, будет окружен и вырезан под корень у самой деревни.
И тут он внезапно увидел, что топорники возвращаются. Лучники, таща и поддерживая раненых, двигались дальше.
— Вперед! — рявкнул подбежавший десятник топорников. — Шевелитесь же!
Тяжелораненый щитоносец, едва держащийся в непривычном для него седле, получил помощь со стороны товарища: конный лучник с обмотанной окровавленными тряпками головой каким-то образом сумел успокоить своего коня, схватил под уздцы лошадь, на которой сидел пехотинец, и они вместе помчались к деревне. Рават хотел было пустить за ними свою вьючную лошадь, чтобы самому остаться с тяжеловооруженными пехотинцами. Но Биренета, бежавшая сразу за Дорвалем, решила иначе.
