По направлению к нулю

Кристи Агата

Суперинтендант Баттл, чья работа в полиции связана с расследованием преступлений, имеющих тонкую политическую подоплеку, снова в деле! Ему предстоит расследовать «чисто английское убийство», совершенное прутом от каминной решетки…

«… Опустившись в кресло перед камином, мистер Тревис подвинул к себе поднос с письмами.

Мысленно он все еще продолжал развивать тему, кратко обрисованную им в клубе.

«Возможно, именно сейчас, – думал мистер Тревис, – некая драма… некое убийство находится в стадии приготовления. Если бы я решился написать одну из тех развлекательных историй о кровавом преступлении, то непременно начал бы с того, что некий пожилой джентльмен сидел перед камином и распечатывал свою почту… приближаясь, без ведома для себя, к той самой нулевой точке…»

Разрезав конверт, он извлек письмо и рассеянно смотрел на исписанный лист бумаги.

Внезапно выражение его лица изменилось. Он словно вернулся из мира фантазии в реальный мир.

– О боже, – сказал мистер Тревис. – Какая досада! Какое исключительно неприятное известие! После стольких лет!.. Да, придется менять все мои планы. …»

Пролог

19 ноября

Собравшуюся у камина компанию отличала одна особенность – все были правоведами, вернее, все в той или иной степени были служителями правосудия. Сию братию представляли здесь адвокат Мартиндейл, Руфус Лорд, заслуживший высшее звание королевского адвоката, и молодой Дениелс, сделавший себе имя на деле Карстайрза, а также судья Кливер Льюис из «Льюис и Тренч» и старый мистер Тревис. Мистеру Тревису было около восьмидесяти, но ему удалось сохранить к столь почтенному возрасту острый, живой ум и превосходную профессиональную память. Прежде он служил в известной конторе адвокатов и был одним из наиболее уважаемых представителей этой конторы. На его счету было множество полюбовных решений щекотливых судебных дел; он был криминалист высшего класса, а кроме того, знаток закулисных историй, и в этом отношении ему не было равных во всей Англии.

Легкомысленные люди поговаривали, что ему следовало бы написать мемуары. Но мистер Тревис был значительно мудрее. Он понимал, что знает

слишком

много.

Давно отойдя от дел, он уже не занимался частной практикой, но не было в Англии другого такого человека, чье мнение столь же уважали все члены его же братии. Где бы ни раздавался его отчетливый, высокий и тихий голос, там всегда наступала почтительная тишина.

В этот вечер разговор в клубе шел об одном нашумевшем деле, слушание которого как раз сегодня закончилось в Бейли. В результате этого процесса подсудимого, обвинявшегося в убийстве, признали невиновным. И собравшаяся у камина компания занималась тщательным критическим разбором данного прецедента.

Обвинение сделало ошибку, слишком положившись на одного из свидетелей – служанку, тогда как старине Депличу следовало учесть, что ее показания открывают прекрасные возможности для защиты. Молодой Артур ловко этим воспользовался. А Бентмор в своей заключительной речи постарался дать объективную оценку и представить дело в истинном свете, но тем самым он только окончательно все испортил – присяжные поверили молоденькой служанке. Надо сказать, что восприятие присяжных зачастую бывает исключительно странным – никогда не угадаешь заранее, на чью сторону они встанут, кому поверят. Но если уж у них сложилось определенное мнение, то убедить их в обратном практически невозможно. Итак, они поверили рассказу этой девушки, из коего следовало, что ломик не мог быть орудием убийства, и после этого дело можно было считать решенным. Заключение медицинской экспертизы оказалось выше их понимания. Все эти ученые молокососы с их заумными латинскими терминами и прочей научной тарабарщиной – чертовски плохие свидетели. Вечно мямлят да бормочут нечто неопределенное и никогда не могут ответить ни «да» ни «нет» на, казалось бы, элементарный вопрос. Они вечно твердят одно и то же: «При определенных обстоятельствах это, возможно, могло иметь место…» – и так далее в том же духе.

14 февраля

Единственным звуком, который нарушал тишину комнаты, был скрип пера, одинокая человеческая фигура склонилась над столом, покрывая лист бумаги четкими, аккуратными строчками.

Никому больше не суждено будет прочесть слова, написанные сейчас на этих листах. А если бы это все же случилось, люди, вероятно, не поверили бы собственным глазам. Ибо это было обстоятельное и подробное описание убийства, некий ужасный план, разработанный до мельчайших деталей.

Бывают моменты, когда человек осознает свои желания, контролирует их, когда он смиренно отказывается от всего злонамеренного и способен управлять своими действиями. Бывают другие, когда некая страсть полностью завладевает его душой и телом, и тогда он становится просто слепым орудием, покорно осуществляющим самые ужасные цели.

Склонившаяся над листом бумаги личность пребывала во втором из описанных выше состояний. Это было мыслящее, вполне разумное, хладнокровное существо. Но его умом завладели единственное желание и единственная цель – уничтожить другого человека. В итоге для осуществления этой цели был тщательно разработан и последовательно описан данный план. В нем учитывалось множество возможных случайностей и осложнений. В таком деле все должно быть основательно взвешено. Этот план, подобно любому добротному сценарию, не был сухой и строго ограниченной схемой. В определенных местах предусматривались возможные изменения и варианты. Более того, поскольку ум, вынашивавший этот замысел, был достаточно острый, то он понимал, что должна быть предусмотрена известная свобода действий на случай непредвиденных обстоятельств. Однако в общем и целом все было четко намечено и скрупулезно продумано. Означены время, место, способ и жертва!..

Наконец склоненная голова поднялась. Собрав исписанные листы, человек откинулся на спинку кресла и внимательно перечитал. Да, сценарий был просто идеальный.

8 марта

Суперинтендант Баттл, покончив с завтраком, сидел за столом и с суровым видом медленно и сосредоточенно читал письмо, которое ему только что передала огорченная жена. Выражение его лица практически не изменилось, ему вообще было несвойственно проявление каких-либо эмоций. Его лицо обычно напоминало деревянную маску. Оно было жестким и непроницаемым, но иногда очень впечатляющим. Суперинтенданта Баттла едва ли можно было назвать яркой личностью. Он явно не блистал остроумием, однако его медлительной натуре был присущ некий особый дар, трудный для определения, но тем не менее очень действенный и мощный.

– Не могу поверить, – всхлипнув, сказала жена. – Сильвия не могла так поступить!

В семье суперинтенданта Баттла было пятеро детей, и Сильвии, младшей дочери, уже исполнилось шестнадцать лет. Ее школа находилась неподалеку от Мейдстоуна.

Это послание пришло от мисс Амфри, директрисы вышеупомянутого заведения. Письмо было, несомненно, дружелюбным и исключительно вежливым. В нем черным по белому излагалось, что в школе с некоторых пор начали происходить разные мелкие кражи и перед педагогическим составом школы встали известные проблемы. Однако сейчас все уже благополучно разрешилось, так как Сильвия Баттл признала свою вину, и в связи с этим мисс Амфри хотела бы видеть мистера и миссис Баттл в ближайшее время, «дабы обсудить создавшееся положение».

Суперинтендант Баттл сложил письмо и, сунув его в карман, сказал:

19 апреля

Солнце щедро изливало лучи на дом Невиля Стренджа в Хинд-Хеде.

Такой чудесный денек – жарче июньских дней – случается в апреле разок-другой.

Невиль Стрендж спускался по лестнице. Он был одет в белый спортивный костюм из тонкой шерсти и под мышкой держал четыре теннисные ракетки.

Если бы некий избирательный комитет задумал отыскать среди англичан идеально счастливого человека, у которого есть все, что душе угодно, то Невиль Стрендж, несомненно, мог быть взят за образец. Всесторонне одаренный спортсмен и первоклассный теннисист, он был хорошо известен в британском обществе. Хотя ему никогда не удавалось выйти в финал Уимблдонского турнира, он нередко выигрывал несколько первых кругов в смешанных парах и дважды выходил в полуфинал. Возможно, если бы он не уделял слишком много времени другим видам спорта, то смог бы стать чемпионом в теннисе. Невиль прекрасно играл в гольф, был сильным пловцом и участвовал в нескольких сложных восхождениях в Альпах. В свои тридцать три года он имел отменное здоровье, приятную внешность, хороший достаток и исключительно красивую молодую жену, на которой женился недавно… В общем, жизнь его была прекрасной во всех отношениях – ни забот, ни тревог.

Тем не менее когда этим чудесным утром он спустился на первый этаж, на лице его блуждала тень мрачноватой озабоченности. Эта легкая тень едва ли была заметна для посторонних глаз. Но сам он осознавал ее существование, некие грустные мысли заложили складки на его челе, придавая лицу беспокойное и нерешительное выражение.

30 апреля

– Просто абсурд какой-то! – сказала леди Трессильян. Подложив под спину пару подушек, она поудобнее устроилась на кровати и обвела комнату возмущенным сверкающим взглядом. – Чистый абсурд! Невиль, должно быть, сошел с ума.

– Да, это кажется довольно странным, – сказала Мери Олдин.

У леди Трессильян был чеканный профиль и тонкий прямой нос, благодаря которому в минуты волнения она выглядела поразительно эффектно. В свои семьдесят лет она, несмотря на хрупкое здоровье, сохранила в целости силу и живость ума, которыми щедро одарила ее природа. Правда, она быстро уставала и порой подолгу лежала с полузакрытыми глазами, не проявляя никаких эмоций, однако после такого забытья она вдруг пробуждалась совершенно бодрой, все ее способности резко обострялись и язычок приобретал былую остроту и язвительность. Обложенная подушками, она гордо восседала в своей широкой кровати, стоявшей в углу спальни, и принимала гостей, как некая французская королева. Мери Олдин, дальняя родственница, давно жила в доме леди Трессильян, заправляя хозяйством и скрашивая досуг старой дамы. Эти две женщины отлично ладили друг с другом. Мери уже исполнилось тридцать шесть лет, однако по ее гладкому, спокойному лицу трудно было судить о возрасте. Такие лица обычно мало меняются с годами. Ей можно было дать как тридцать, так и сорок пять. У нее была хорошая фигура, благообразный вид, а в густых черных волосах белела серебряная прядь, которая придавала ей некую индивидуальность. Одно время это было модно, но у Мери эта светлая прядь была естественной и появилась лет двадцать назад.

Мери задумчиво читала письмо Невиля Стренджа, которое передала ей леди Трессильян.

– Да, – сказала она. – Все это кажется довольно странным.

Беляночка и Розочка

1

Выйдя из поезда, Томас Ройд заметил на перроне Мери Олдин, которая приехала в Солтингтон его встретить.

Он лишь смутно помнил ее и сейчас, увидев вновь, был приятно удивлен, отметив уверенную и доброжелательную манеру общения.

– Как я рада видеть вас, Томас, – сказала она, с ходу называя его просто по имени. – Давненько вы не бывали в наших краях.

– Я очень благодарен вам за то, что вы пригласили меня погостить. Надеюсь, я не слишком обременю вас.

– Совсем нет. Напротив. Мы с нетерпением ждали вашего приезда. Это ваш носильщик? Скажите ему, чтобы отнес вещи к машине. Она стоит прямо в конце перрона.

2

Поднявшись на второй этаж, Невиль нашел Кей в ее спальне. Единственная большая спальня в этом доме с широкой двухспальной кроватью принадлежала леди Трессильян. Заезжавшим в гости супружеским парам обычно предоставлялись две смежные спальни с маленькой общей ванной комнатой. Такие небольшие изолированные апартаменты находились в западном крыле дома.

Невиль Стрендж не стал задерживаться в своей комнате, а прошел прямо к жене. Кей лежала на кровати, уткнувшись головой в подушку. Подняв заплаканное лицо, она гневно выкрикнула:

– Явился все-таки? Какое счастье! Решил проявить внимание.

– Из-за чего, собственно, весь этот шум, Кей? По-моему, ты совсем помешалась.

Голос у Невиля был тихий и спокойный, но крылья его носа напряженно расширились, выдавая сильное внутреннее раздражение.

3

– Время не изменило тебя, Томас Ройд, – сказала леди Трессильян. – Ты выглядишь так же, как в семнадцать лет. Тот же совиный взгляд. И вероятно, не более разговорчив, чем в прежние времена. Я права?

– В общем, да, – рассеянно сказал Томас. – Дара красноречия у меня нет.

– Не то что Адриан. Твой брат был очень остроумным и приятным собеседником.

– Может, поэтому я и вырос молчуном. Всегда предоставлял возможность поговорить ему.

– Да, бедный Адриан. Он мог бы далеко пойти.

4

– Наконец-то мы все собрались, – сказала Мери Олдин.

Харстолл, старый дворецкий, вышел из столовой и вытер пот со лба. Когда он появился в кухне, миссис Спайзер, кухарка, обратила внимание на странное выражение его лица.

– По-моему, со мной действительно творится что-то неладное, – сказал Харстолл. – Я не знаю, чем это объяснить. Словом, все, что говорят и делают в этом доме в последние дни, как мне кажется, имеет какой-то совершенно иной внутренний смысл, отличный от прямого значения. Вы понимаете, что я имею в виду?

Миссис Спайзер, похоже, была несколько озадачена его словами, поэтому Харстолл продолжал:

– Вот, например, сейчас, когда все они сели ужинать, мисс Олдин сказала: «Наконец-то мы все собрались». А у меня перед глазами возникла странная картина. Я представил себе дрессировщика, который загнал в клетку диких животных и запер их на замок. У меня вдруг возникло тревожное ощущение, словно все мы пойманы в какую-то ловушку.

5

Мистер Тревис, смакуя, потягивал портвейн. На редкость приятное вино. Очень тонкий вкус. И ужин, надо отдать должное, был отлично приготовлен и сервирован. Очевидно, у леди Трессильян нет никаких проблем с прислугой.

Дом также содержится в прекрасном порядке, несмотря на то что хозяйка практически прикована к постели.

Жаль только, что дамы, как в былые времена, не удаляются в гостиную, когда выносят портвейн. Однако, возможно, он излишне привязан к старомодным традициям… Наверное, у этих молодых людей уже сложились свои собственные обычаи.

Его задумчивый, спокойный взгляд остановился на ослепительно прекрасной молодой женщине, которая была женой Невиля Стренджа. Сегодня она выглядела просто великолепно. Это был явно ее вечер. Яркая, сияющая красота Кей подчеркивалась живым светом свечей. Тед Латимер сидел рядом, склонив к ней свою прилизанную темноволосую голову. Он отлично подыгрывал ей. Сегодня она чувствовала себя совершенно неотразимой и счастливой.

Один вид такой неукротимой жизненной силы согрел старые кости мистера Тревиса.