Было около полуночи, когда на Плас де ля Конкорд

[1]

появился человек. Несмотря на роскошное меховое пальто, облекавшее его тщедушную фигуру, вид у него был какой-то жалкий.

Человечек с крысиным лицом. Не из тех, кто правит миром, как сказали бы некоторые. Однако столь поверхностное суждение повлекло бы за собой ошибочный вывод. Этот человек, такой ничтожный и слабый на вид, на самом деле был вершителем судеб. В Империи, где правили крысы, он был королем крыс.

Даже сейчас, в некоем посольстве, с нетерпением ожидали его возвращения, но он должен был сначала завершить одно неофициальное дело, о котором в посольстве не были извещены. Лицо его с чуть горбатым носом отчетливо белело в лунном свете. Отец человечка был польский еврей, портняжничал. Дело, которое заставило человечка выйти из дома этой ночью, пришлось бы его отцу по душе.

Он дошел до Сены

[2]

, пересек ее и, вступив в один из самых малопочтенных кварталов Парижа, остановился возле высокого, ветхого здания и стал подниматься на четвертый этаж. Едва он успел постучать, как дверь открыла молодая женщина, явно его поджидавшая. Не поздоровавшись, она помогла ему снять пальто и провела в гостиную, обставленную с дешевым шиком. Электрический свет, затененный грязными розовыми фестонами, немного смягчал грубо размалеванное лицо девушки, в котором было что-то монгольское. Ни профессия, ни национальность Ольги Демировой сомнений не оставляли.

— Все в порядке, малютка?

Седой господин неторопливо продолжал свой путь. Казалось, происходящее вокруг мало его интересовало. Он свернул направо, потом налево, время от времени что-то мурлыча себе под нос.

Внезапно он остановился и прислушался. До него донесся какой-то звук. Это мог быть хлопок лопнувшей — шины, а мог быть и выстрел. Едва заметно улыбнувшись, он постоял с минуту и так же не спеша двинулся дальше.

Завернув за угол, он добрался до оживленного места. Страж порядка что-то записывал в блокнот; Несколько запоздалых прохожих столпилось вокруг. У одного из них седой господин вежливо осведомился:

— Что-то случилось, не так ли?

— Mais oui

[4]

, мосье. Два бандита напали на пожилого американского джентльмена.

Руфус ван Олдин вошел через вращающуюся дверь отеля «Савой»

[7]

и направился к портье.

— Рад видеть вас вновь, мистер ван Олдин, — улыбнувшись, сказал портье.

Американец-миллионер небрежно кивнул.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да, сэр. Майор Найтон уже наверху, в номере.

Достопочтенная миссис Дерек Кеттеринг обитала на Керзон-стрит. Лакей, открывший дверь, сразу узнал ван Олдина и с дежурной улыбкой проводил его наверх, в большую гостиную на втором этаже.

Сидевшая у окна женщина бросилась ему навстречу:

— Наконец-то! А я весь день названивала майору Найтону, но он не знал, когда ты вернешься.

Рут Кеттеринг было двадцать восемь лет. Не будучи красивой и даже хорошенькой, она тем не менее была очень эффектна прежде всего благодаря ярким краскам. Ван Олдина в свое время называли «морковкой», или «рыжиком», у Рут же волосы были золотисто-каштановые. С ними прекрасно сочетались темные глаза и очень длинные черные ресницы — чье великолепие, правда, достигалось не без помощи косметики. Высокая, стройная, грациозная, она напоминала Мадонну Рафаэля

[13]

. Однако, присмотревшись, в ней можно было узнать и отцовские черты — тяжеловатая челюсть, волевой подбородок, весьма привлекательные в мужчине, но мало украшающие женщину; Рут ван Олдин с детских лет привыкла поступать по-своему, и всякий, кто попытался бы этому помешать, моментально убедился бы, что дочь Руфуса ван Олдина не уступит никогда и никому.

— Найтон передал мне, что ты звонила, — сказал ван Олдин. — Я полчаса как из Парижа. Что на этот раз учинил твой Дерек?

Едва Руфус ван Олдин покончил со скромным завтраком, состоявшим, как обычно, из кофе и пары поджаренных кусочков хлеба, в комнату вошел Найтон.

— Мистер Гоби внизу, сэр.

Миллионер взглянул на часы. Ровно половина десятого.

— Отлично. Пусть войдет.

Спустя минуту в комнату вошел мистер Гоби — низенький старичок в потертом костюме, с глазками, шнырявшими по всем углам, но упорно избегавшими глаз собеседника.

Джимми Тесиджер, молодой человек весьма приятной наружности, вприпрыжку сбежал по парадной лестнице замка Чимниз. Он так торопился, что налетел на дворецкого Тредуелла, который величаво шествовал через холл с очередной порцией горячего кофе. Все обошлось только благодаря невероятному хладнокровию и ловкости дворецкого.

— Простите. Неужели я последний, Тредуелл?

— Нет, сэр

[165]

, мистер Уэйд еще не спускался.

— Отлично, — обрадовался Джимми и вошел в столовую. В комнате, кроме хозяйки, никого не было. Под ее укоризненным взглядом Джимми почувствовал беспокойство. Такое же ощущение он испытывал в рыбном магазине, при виде неподвижных глаз мертвой трески, разложенной на прилавке. Но, черт побери, почему эта дама так на него смотрит? Здесь, за городом, на отдыхе просто нелепо требовать от человека, чтобы он являлся к завтраку ровно в девять тридцать. Ну да, уже четверть двенадцатого, это, пожалуй, чересчур… и все же…

— Боюсь, я немного опоздал, леди Кут?

— Так, а куда мы их поставим?

Ужин закончился, леди Кут безуспешно пыталась занять гостей. Сэр Освальд неожиданно пришел ей на помощь, предложив сыграть партию в бридж

[174]

. Правда, «предложил» — не совсем точное слово. После того, как сэр Освальд стал одним из капитанов нашей индустрии, ему было достаточно захотеть чего-либо, и окружающие беспрекословно подчинялись ему, государственному мужу.

Хорошо, что Руперт Бейтмен и сэр Освальд играли в паре против леди Кут и Джералда Уэйда. Сэр Освальд всякое дело умел делать отлично, и игра в бридж не составляла исключение. Ему необходим был достойный напарник, а Бейтмен не только успешно справлялся с обязанностями секретаря, но был и прекрасным партнером в игре. Оба понимали друг друга с полуслова и ограничивались лишь короткими репликами: «Два без козыря», «Контра», «Три пики». Леди Кут и Джералд Уэйд вовсю любезничали и играли неровно. Молодой человек не упускал случая похвалить свою партнершу, то и дело восхищенно вскрикивая: «Браво! Великолепный ход!» Леди Кут, непривычная к похвалам, теперь окончательно оттаяла. К тому же им обоим шла карта.

Остальным было предложено танцевать под радиоприемник в большом бальном зале, но они всей гурьбой направились в спальню Джералда Уэйда.

Слышались приглушенные смешки и громкое тиканье часов.

— Двенадцать часов, — упавшим голосом объявила Лакомка.

Шутка не удалась, хотя будильники сработали безукоризненно. Они зазвонили с такой силой, с таким усердием, что Ронни Деверукс буквально вылетел из постели, решив, что грянул Судный день

[178]

. Если такой звон стоял в соседней комнате, то что же творилась там, где они стояли? Ронни выскочил в коридор и приложил ухо к двери.

Он ждал, когда Джерри разразится проклятьями, но ничего не услышал, то есть не услышал того, что ожидал. Будильники, как им и полагалось, нагло и громко тикали, да тут еще очередной из них затрезвонил, да так резко, так оглушительно, что и мертвый услышал бы. В общем, не было никаких сомнений в том, что будильники не подвели, и мистер Мергатройд мог ими гордиться. Но Джералд Уэйд, однако, оказался крепким орешком.

Компания приуныла.

— Нет, хороший человек так не поступает, — пробурчал Джимми Тесиджер.

— Бестактность, вот как я это называю.

Лорд Кейтерэм говорил мягким, немного жалобным голосом и, похоже, был очень доволен найденным точным словцом.

— Бестактность вопиющая. Я давно заметил — все эти выскочки патологически бестактны. Может, именно поэтому они и делают такие сумасшедшие деньги.

Лорд скорбным взглядом окинул из окна просторы родового поместья: с сегодняшнего дня оно вновь находилось в его распоряжении.

Дочь лорда Кейтерэма, леди Эйлин Брент, которую в кругу друзей и знакомых называли просто Бандл, взглянула на отца ироничным взглядом и рассмеялась.

— Отец! — Бандл стояла на пороге кабинета лорда Кейтерэма — святая святых, где он скрывался от треволнений современной жизни. — Отец, я собираюсь в город на машине. Надоела мне здешняя скукотища.

— Но мы ведь только вчера вернулись наконец домой. — В голосе лорда Кейтерэма послышались плаксивые нотки.

— А мне кажется, прошла целая вечность. Я совсем забыла, какая нудная за городом жизнь.

— Ну, тут я с тобой не согласен, — заметил лорд Кейтерэм. — Здесь спокойно, а покой — это главное. И комфорт. Я так рад, что Тредуелл опять при мне. Он, как никто другой, знает мои привычки и умеет мне угодить. К примеру, не далее как сегодня утром явились какие-то субъекты — желают устроить у нас в поместье слет юных гидов-перевозчиц…

— Переводчиц, — поправила Бандл.