Долгую семейную размолвку, как порой случается, примирила смерть.

Когда в начале лета 1933 года Хильда Кастэнс овдовела, она в первый раз за тридцать лет замужества написала отцу.

Настроения их были созвучны — Хильда тосковала по родным холмам Уэстморленда, устав от мрачного Лондона, а одинокий старик мечтал перед смертью увидеть единственную дочь и незнакомых внуков.

Мальчиков на похоронах не было. В свой маленький домик в Ричмонде они приехали, когда начались летние каникулы в школе, а уже на следующее утро вместе с матерью отправлялись в дорогу.

В поезде Джон — младший из братьев — спросил:

Четверть века спустя братья стояли на берегу Лепе. Дэвид поднял трость и показал на склон холма:

— Вон они!

Проследив за взглядом брата, Джон засмеялся.

— Дэви, как обычно, задает темп, но бьюсь об заклад, что выносливость Мэри победит, и она будет Первой-На-Вершине.

— Не забывай, что она года на два старше.

К началу девятичасовых новостей Анна машинально включила Радио. Джон долго медлил со следующим ходом, хмуря брови поверх карт, и они никак не могли закончить третью партию. Роджеру и Оливии не хватало всего тридцати очков, чтобы выиграть роббер.

— Ну, давай, старина! — нетерпеливо сказал Роджер Бакли. — Как насчет того, чтобы наконец исхитриться с этой «девяткой»?

Роджер был единственным из старых армейских друзей Джона, с которым он поддерживал близкие отношения. Анна невзлюбила Роджера с первой минуты знакомства, да и потом просто терпеливо мирилась с его присутствием. Ей не нравилось его мальчишество и странные минуты жесточайшей депрессии. Но еще больше ей не нравилась необычайная твердость его натуры в сочетании с этими качествами.

Анна была абсолютно уверена, что Роджер знает о ее чувствах, и не обращает на них никакого внимания — так же, как и на многие другие вещи, считая их несущественными. Когда-то это еще больше усилило ее неприязнь, а одно обстоятельство послужило причиной, из-за которой она даже хотела отлучить Джона от его дружбы с Роджером.

Этим обстоятельством была Оливия. Вскоре после их знакомства Роджер привел довольно крупную спокойную застенчивую девушку и представил ее своей невестой. Несмотря на удивление, Анна была уверена, что это помолвка, как и несколько предыдущих, о которых рассказывал Джон, никогда не кончится женитьбой. Но она ошиблась. Сначала она думала, что Роджер бросит Оливию в затруднительном положении. Потом, когда свадьба уже не вызывала никаких сомнений, она искренне жалела Оливию и хотела защитить ее, будучи уверенной, что теперь-то Роджер покажет свое истинное лицо. Но постепенно Анна обнаруживала, что Оливия не нуждается ни в ее жалости, ни в ее покровительстве, а напротив — очень счастлива в союзе с Роджером. Да и сама Анна оказалась в большой зависимости от теплого спокойного участия Оливии. Поэтому, по-прежнему не любя Роджера, она более-менее примирилась с ним из-за Оливии.

Летом новости о пятой разновидности вируса Чанг-Ли все-таки просочились. Вскоре стало известно о беспорядках в районах Дальнего Востока, расположенных рядом с очагом заражения. Западный мир откликнулся благотворительной миссией. В пострадавшие районы отправляли зерно, но потребовались бронированные дивизии, чтобы сохранить его. Тем временем в лабораториях всего мира продолжалась борьба с вирусом. Фермерам под угрозой высокого штрафа было приказано держать в строжайшем секрете возможные признаки появления вируса, а за пораженные урожаи обещана хорошая компенсация. Обнаружилось, что «пятый», как и сам вирус Чанг-Ли, передается и по воздуху, и путем корневых контактов. Чтобы как-то приостановить распространение вируса до тех пор, пока не будет найдено верное средство против него, было решено применить тактику уничтожения зараженных растений и очищения земли вокруг них.

Однако, эта политика большого успеха не имела. «Пятый», как и его предшественники, распространялся по всему миру. Правда, на Западе все-таки было собрано около трех четвертых урожая. На Востоке же дела обстояли не так хорошо. К августу стало ясно, что Индия находится перед угрозой голода — вирус уничтожил почти весь урожай. В таком же критическом положении оказалась Бирма и Япония.

На Западе вопрос помощи пострадавшим районам неожиданно обернулся другой стороной. Весной, когда была оказана поддержка Китаю, резервные мировые запасы продовольствия сильно истощились. Теперь, когда и западный мир ожидала перспектива бедного урожая даже в наименее зараженных районах, вопрос отправки продовольствия стал предметом жарких дискуссий.

В начале сентября Палата Представителей Соединенных Штатов внесла поправку в президентский билль о продовольственной помощи, требуя Плимсольской линии для продовольственных запасов страны. Предполагалось сохранить в резерве определенную минимальную пошлину со всех без исключения продуктовых грузов для использования только в пределах Соединенных Штатов.

Анна не могла сдержать негодования:

Временное затишье продолжалось всю зиму. В западных странах были разработаны, а в некоторых — и применены программы нормирования продовольствия. В Англии исчезли пирожные и кексы, но хлеб был еще доступен всем. Пресса по-прежнему колебалась между оптимизмом и пессимизмом, правда, с менее резкими амплитудами. Самым главным и наиболее часто обсуждаемым вопросом стал промежуток времени, который потребуется для уничтожения вируса и возвращения жизни в нормальное русло.

Джон с беспокойством обратил внимание на то, что до сих пор никто не говорит о мелиорации зараженных земель в Азии. Как-то, в конце февраля, он упомянул об этом в разговоре с Роджером Бакли. Они обедали в «Сокровищнице» — клубе Роджера.

— Мы стараемся не думать о них, правда? — сказал Роджер. — Как будто отрубили весь остальной мир, кроме Европы, Африки, Австралии и Америки. На прошлой неделе я видел фотографии, сделанные в Центральном Китае. Они сделаны несколько месяцев назад, но до сих пор не опубликованы, и, похоже, не будут опубликованы.

— Что там?

— Цветные фотографии. Композиции в коричневых, серых и желтых тонах, выполненные с огромным вкусом. На всех — голая земля и глина. Ты знаешь, это намного страшнее всех жутких картин голода, которые были раньше. Подошел официант и, словно совершая старинный ритуал, поставил перед ними пиво. Когда он ушел, Джон спросил с сомнением: