Плыть под парусом к Секвойе – это не детская игра, это совершенно ясно, но никто не думал о ледяном дожде или шторме. Малейшая ошибка, и мы утонем в этой реке.

- Помогите! - кричу я, перенося весь свой вес на пятки и откидываясь назад, чтобы не дать такелажу соскользнуть.

Дождь хлещет отвесной стеной по нам и превращает палубу в ледяной каток. Лодка трещит, и ее борт все время качается. Мой кузен Сайлас, шатаясь, подходит ко мне и ловит трос. Он туго натягивает его, и я крепко завязываю конец, чтобы парус не надувался сильно, и мы не перевернулись.

- Такое в первый раз, - заключаю я. В порыве ветра мой голос почти не слышно.

Иногда мне хотелось верить в Бога, как люди до ухудшения. Уверенность. Быть частью большого плана и считать, что все-таки есть утешение. Но даже если сейчас мои родители в лучшем мире, Бог также не смог бы повернуть часы в обратную сторону. А именно этого я хотела. Возможности обнять своих родителей, вдохнуть их запах.

Я считала тоску по Квинну чем-то вроде брака во мне. Теперь это съедает меня изнутри.

Квинн, Джаз и я идем по старой погребенной под снежной слякотью железнодорожной трассе, которая ведет в центр города. Оттуда мы хотим пойти вдоль реки на запад. У меня есть старая географическая карта, которую Гидеон дал незадолго до бегства из Купола. И Джаз указала на место, где, как она думает, находится Секвойя. Нам приходится верить ей, так как у нас нет другого выбора.

Квинн кладет руку мне на плечо и обнимает меня.

- Наверное, нам нужно сделать паузу, - говорит он.

Уже два дня я заперт в своем собственном доме, и мое терпение практически лопнуло. После нашего возвращения с поля битвы, Джад Каффри просто засунул меня в машину с вооруженными солдатами и отправил домой, вместо того, чтобы позволить мне участвовать в усмирении восстания. Он думал только о моей безопасности, но от чего он хочет защитить меня, он не сказал. И я очень сомневаюсь, что любой из этих охранников смог бы лучше отразить атаку, чем я.

Если бы не моя сестра, я бы уже давно сбежал. Но я не хочу оставлять ее одну. Когда я вернулся, Ниам была по другую сторону Добра и Зла. Она и этот Тодд Соудзо были как раз в комнате, когда солдаты, маршируя, вошли. Заломив им руки за спину, их отвели в подвал и заставили там ждать, пока я не вернулся. Едва я появился в дверях, на меня набросились с вопросами: Где я находился? Что случилось? Когда нас выпустят на свободу?

Но я не мог ей рассказать. Уничтожение Рощи было засекречено. И даже если бы я мог ей ответить, то не хотел бы этого. Вместо этого я сразу прошел в свою комнату, сорвал с себя форму и грязные сапоги, кинув их в углу у стены. Это называлось борьба против террористов. И это была самой большой фигней, которую я когда-либо слышал.

Ни мой, ни Ниам IPad не подавали с тех пор признаков жизни. Ничего, кроме пустого монитора. Время от времени на улице слышны выстрелы или голос, говорящий через мегафон. И, как ни странно, никто не знает, где находится мой отец. Не то, чтобы я был его большим поклонником, но постепенно это становится странным.

- Вы женаты? - спрашивает Ниам нашего телохранителя, который как раз охраняет нас от опасностей на кухне. Она наматывает на палец локон волос, пока кончик не становится совершенно синим. Тодд находится на стадии погружения.

Пока Беа и Джаз отдыхают, я прочесываю вокзал в поисках извергнутых, поднимаюсь по эскалатору на верхнюю платформу, слегка затопленный стеклянный зал. Из-за ярко-синего неба можно было подумать, что на улице летнее утро.

В конце зала, где свет самый яркий, громоздятся аппараты для дыхания на солнечных батареях. Проклятье, даже извергнутые искали здесь защиту.

Я склоняюсь над одним из дыхательных приборов, он похож на мини-холодильник, и включаю его. Слегка покашливая, он начинает работать и затем ровно жужжит. Я тянусь к маске на лице, чтобы попробовать аппарат. Подаваемый воздух влажный, но для дыхания подходит безупречно, у меня падает камень с сердца, который я не замечал раньше.

По крайней мере, смерть от удушья нам не грозит. Перед Беа я стараюсь держаться уверенно, но только потому, что она нуждается в этом. Она потеряла намного больше, чем я, и все равно не отступилась. Во всяком случае, не совсем.

Я снова надеваю дыхательную маску и укутываюсь глубже в отцовское пальто.

Когда я просыпаюсь на холодном полу вокзала, я не нахожу Квинна.

- Петра, - Джаз начинает приходить в себя.

Она вскрикивает и снова оседает на полу. Я приближаюсь к ней и пододвигаю рюкзак Квинна ей под ноги, чтобы поднять их повыше и уменьшить кровотечение. Затем укладываю ее голову к себе на колени.

- Я думала, что это был кошмарный сон, - всхлипывает она снова, и в ее глазах я читаю, что боль является причиной этого.

Через несколько минут по вокзалу разносится шум.

Настойчивый стук в дверь хижины вырывает меня из сна. Я перекатываюсь на край кровати и открываю глаза.

— Хорошо выспалась? — спрашивает Макс. Он смотрит на мои босые ноги, а затем скользит ленивым взглядом по моему телу. Любому другому я бы за это влепила пощечину. Однако Макс – великан. А мы – только гости.

— Спасибо, хорошо, — я скрещиваю руки перед грудью и просто смотрю в ответ.

Он переводит взгляд от меня к другим.

— Ваня распорядилась о завтраке. Она хочет, чтобы вы поели с нами. Вам не стоило притаскивать ваших странных стариков. Ты еще помнишь дорогу к своей свите?

Три кремния, крышка от бутылки, металлическая значок и заколка. Я с бренчанием я роняю их в колодец.

Шесть объектов, но я практически уверена, что мы здесь больше шести дней. Может быть, я пропустила один день. Неужели я столько проспала?

Джаз хочет только спать, больше ничего, и есть тоже больше не хочет.

Я возвращаюсь к ней, опускаю на колени и трогаю ее лоб. Он еще горячее, чем раньше, а для того, чтобы сбить температуру, у меня нет ничего кроме мокрой одежды, которую я кладу ей на лоб.

Я не решаюсь посмотреть на ее ногу. Последний раз она начала опухать. Как долго все будет так? Неделю? Дольше? Или уже слишком поздно?

После нескольких часов беспокойного сна на рассвете мы отправляемся в сторону Секвойи. Джо и я гребем на одной лодке, а Абель на другой.

Мы боремся с течением и ветром, и уже через час мои руки адски горят, не говоря уже о той руке, которую я поранил вчера.

Мои штаны промокли от дождя и речной воды, и я уже собираюсь высказать все это, когда Абель кричит:

— Там наверху!

Он указывает на набережную, в то время как Джо сигнализирует ему, кивая, что поняла.

Улица — единая слякоть, украшенная блоками цемента. Осколки стекла и деформированный металлический столб. Я бы сфотографировал эти детали, но сейчас не время для художественных дум.

Едва Джад исчез, я позволил себе насладиться уединенностью. Я еще никогда не был один. Никогда мне не было так хорошо.

И было прекрасно: чувствовать свободу и небо. В Куполе сложно найти уединение от кого-либо, не далее чем на расстояние руки.

Но теперь я уже злоупотребляю этим чувством, хотя я всего один день нахожусь в одиночестве. На самом деле Пустошь не такое уж и мирное место, скорее кладбище.

Нет ничего, кроме человеческих костей, и всюду признаки упадка: разрушающиеся матрасы, помятые чайники, высохшие руки и сморщенные пни.

Медсестра, к которой меня послали, выглядит так, будто ее искусственно вытянули, сделав высокой и сухой. Даже ее нос необычно посажен.

Она протягивает мне бокал и три таблетки: белая овальная и две крохотные красные пилюли.

— Глотай, — приказывает она.

— Что это?

— Это настоятельно предписано.