У читателей среднего и старшего поколения нет-нет да всплывут в памяти воспоминания из детства. Вечер, вокзал, купе. Ночь под мерный стук колес, плывущие по стене вагона огни вокзалов и полустанков, утро, южнорусские мазанки под соломенными крышами за окном, Симферополь, встречающий сухим зноем. Поиски такси, серпантины дорог, перевал – и вдруг, как чудесное видение, перед глазами распахивается необъятная сверкающая синева моря, соленый густой воздух врывается в легкие и кружит голову. И на мгновение чувствуешь себя летящей в бесконечном просторе птицей. У кого не ёкнуло радостно сердце от такого волшебства? Крым всегда открывался приезжим как сказка, как древняя легенда, которую готов слушать и слушать, помня каждое её слово, но все равно ожидая продолжения с замиранием сердца. Кто не жалел бедную Медведицу-гору, пытавшуюся выпить море, кто не помнит павших моряков, и на дне морском останавливавших врага. Крым – край-легенда.

Веками и тысячелетиями приходили сюда и уходили отсюда народы. В Тавриде блистала красотой и умом Ифигения, искал пророчеств Улисс. Расцветал и умирал в упадке Херсонес, сменяясь Скифским царством со своим Неаполем – Симферополем. Грозные скифские воины несли смерть далеко за пределы Крыма, но и они пали под войсками Митридата. Царя, который приучил себя не бояться ядов и, проиграв римлянам войну, не перенеся измены, благодарно принял смерть от меча своего друга. Так и плавились здесь в большом котле войн готы, хазары, римляне, генуэзцы. Жили, умирали, давали свои загадочные названия городам, озерам, скалам и водопадам. Жили в пещерах монахи, бежавшие из Византии. А потом пришел Батый, и Крым надолго захватила Орда, трансформировавшаяся в Крымское ханство, которое перешло под контроль Турции. А в это время на севере крепла Россия, которая после долгих кровопролитных войн утвердилась в Крыму навсегда. Новые времена рождали новых героев – Кутузов, Нахимов, матрос Кошка… И новые легенды. Кровавым Молохом пронеслась революция, тоже рождая и своих героев, и свои легенды.

Когда мальчишки и девчонки в 60–70 годах, сидя у пионерского костра в Артеке, слушали легенды о Крыме, те давние времена представлялись сказочными и ушедшими навсегда. Крым, казалось, навечно пришел в гавань мира, спокойствия и безмятежной курортной жизни. Здесь, как сложилось за последние сто лет, собирались творческие люди, поэты, писатели, художники. Здесь на склонах Коктебельских гор открывали дорогу в небо ещё юные Туполев, Королев, Арцеулов. Полуостров летом был пересыщен знаменитостями. Сидя на пляже Нового света и наблюдая, как снимают фильм «Молчание доктора Ивенса», можно было и не догадаться, что рядом с тобой сидит Василий Аксенов и пишет свой знаменитый роман «Остров Крым». Можно было смотреть с тарханкутских скал за съемками «Пиратов ХХ века», слушая рассказы родителей об Ихтиандре. А вернувшись в промозглую осеннюю Москву, с нетерпением ждать, когда по телевизору покажут что-нибудь «про море и паруса», и мечтать о красивейшем из городов – Севастополе, въезд в который простым смертным был закрыт, что еще сильнее подогревало желание хоть когда-нибудь, хоть одним глазком взглянуть на корабли и бастионы… И взахлеб читать все, что попадется в библиотеке о великом городе – от Станюковича и Толстого до Крапивина и Черкашина. А потом до хрипоты спорить с друзьями: какому из городов присуще больше всего севастопольских черт – Зурбагану, Лиссу, Гель-Гью, и что случилось бы с русской литературой, если бы создателю этих городов все-таки удалось перелезть через стену и бежать из севастопольской тюрьмы…

«Остров Крым» – мне нравится повторять эти слова вслед за кумиром шестидесятых Василием Аксеновым. Дивный остров Крым – конечно, остров, он так отличается и от степной Украины, и, казалось бы, – рукой подать от пустынного Таманского полуострова, – желанная жемчужина Понта Эвксинского, яблоко раздора всех времен и многих, многих народов.

Вспомним племена и этносы, приходившие в Крым и обретшие там вечную славу. Оставшиеся в памяти человечества своей необыкновенной историей, борьбой за свою землю, подъемами и падениями, катастрофами и позорными страницами прошлого, а также взлетами и великими свершениями. Почему все эти народы так стремились в Крым? Почему именно Крым они считали своей заветной целью – светящимися воротами, которые откроют им дорогу к благоденствию и светлому будущему? Каково будущее сегодняшнего Крыма? Кто нам может ответить на все эти вопросы?

Вспомним тавров, принявших греческую богиню Артемиду как свою покровительницу. Их великого царя Фоапта, известнее и могущественнее которого не было в водах Эвксинских. Царя, пленившегося царственной красотой целомудренной греческой девы Ифигении, главной жрицы храма Артемиды. Научившей великого царя отправлять культ этой богини без человеческих жертв. Ифигении, спасшей своего брата и вернувшейся на его корабле в родной город. Ифигения, символ красоты, благородства и самопожертвования, о которой слагали стихи и пели песни, к ее образу обращались Овидий, Еврипид, Расин, Гете, Глюк, Гауптман.

Не забудем также и киммерийцев, среди которых когда-то нашелся отважный воин, бросивший вызов одноглазому великану – циклопу, а может быть, тепегёзу – жившему в жерле вулкана Кара-Дага и взимавшему дань с местных жителей в виде баранов и юных девушек. Вместе со своей красавицей-невестой он выманил чудовище из своего логова, и невеста отважного воина, прекрасная лучница, поразила великана в глаз отравленной стрелой. Долго кричал поверженный гигант, упавший в жерло вулкана, грохотал камнями, обрушивал утесы, выбрасывал лаву, плавил камни и погиб в конце концов.

Туриста, приехавшего в этот южный поселок, ждет неминуемое разочарование. Его утомленный, распаренный и застоявшийся внутренний взор ждет богатого бега рельефа, открывающихся просторов моря и буйных потоков зелени. Хочется, очень хочется, чтобы в нашей жизни все соответствовало простым и понятным идеалам – чтобы работа была творческой и высокооплачиваемой, квартира – многокомнатной, жена – красивой, доброй и послушной, а причерноморский поселок – тенистым и уютным.

Поселковый пейзаж, который впервые видит вышедший из автобуса турист, довольно бестактно сообщает, что надо забыть о своих камерных представлениях о счастье и из всех благ юга довольствоваться только жарой, чахлой и редкой запыленной растительностью, пересохшим руслом речки и плоским неприглядным пейзажем.

Турист приехал один. Он вздыхает и обращается к единственному своему собеседнику голосом, в котором он спрятал остатки своих теплых чувств: «Ну что, душа, принимаешь?» Душа не принимает. Что же делать? Тогда подвинься, душа… Одинокий путешественник помещает свое «я» немного в сторонке, а сам, в соответствии с рекомендациями модного тогда в полуинтеллигентной среде индуизма, решается окунуться с головой в окружающую его грязь и серость жизни.

Медленно и грустно бредет он по сухой, растрескавшейся и пыльной дороге – кто примет одинокого мужчину?

…нет, только семейных…

Семидесятые годы казались продолжением шестидесятых.

Каждый год мы с друзьями едем отдыхать в Планерское (до 44 года – Коктебель). Вокруг Дома-музея Волошина и Дома творчества писателей «Коктебель» постоянно собирается творческая молодежь. И далеко не молодежь. Актеры, режиссеры, литераторы.

Из года в год увеличивалось количество знакомых. Однажды сразу по приезде в Планерское я столкнулся со своим приятелем, журналистом из Белоруссии. Решили выпить по стаканчику за встречу. И поговорить. Взяли в магазине несколько бутылок вина, стрельнули у кого-то стаканы и расположились на поребрике рядом с магазином. Вначале сухое, потом «Три топора» (777) и «Солнцедар». Мимо проходили знакомые, приятели. Присаживались ненадолго. Каждому наливалось по стакану. Благо, что магазин рядом. Поговорили о том о сем, двинулись дальше. На их место приходили другие. В то время мы одевались очень просто. Я, например, был во «вьетнамках», в засученных по колено брюках, в рубашке, завязанной на голом пузе.

На голове – полосатая тряпичная кепка. Так мы и сидели в окружении несметного количества порожних бутылок и выпитых стаканов. Пожалуй, ничего подобного у меня в жизни больше не было. Прокантовались вместе с этим парнем почти весь день. Кто-то из бомонда неодобрительно посматривал на нас. Что с того? Так ли уж это важно? Нам с белорусским журналистом было интересно друг с другом, было о чем поговорить.

Как мы проводили время? Купались, загорали. Поднимались на гору Волошина. Ходили к мысу Хамелеон. Посещали декорации, оставшиеся в Тихой бухте после съемок «Человека-амфибии». Может быть, это были декорации другого фильма. Ходили в Старый Крым, чтобы оставить памятную ленточку на могиле Александра Грина. Если была плохая погода, дождь, – собирались у кого-то дома и танцевали. Самыми интересными были прогулки через перевал Кара-Дага. Тогда этот потухший вулкан не охранялся. Заповедной зоной его сделали много позже.

Это произошло год назад в бархатный сезон.

Феликс путешествовал по Крыму. Чудесный, любимый Крым, исхоженный вдоль и поперек.

На полуостров добирался из Одессы. Вечером взял палубное место на пароме. Просто и недорого. Место… Никакого места это «место» не означало. Просто нашел уголок потише на деревянной палубе, завернулся в старое шерстяное одеяло. Не очень, конечно, удобно. Ночь была холодная, и одеяло не особо спасало. Немного поспать все же удалось. Утром был уже в Севастополе. Неделю провел в Крыму. Встретился со старым приятелем. Познакомился с тремя студентками из Молдавии. Девушки симпатичные, общительные, в общем – сугубо положительные девушки. Одна из них выказывала ему явное расположение. Феликсу она тоже понравилась – миловидная, «спортсменка, комсомолка» @ so on. Никаких душещипательных продолжений, однако, с ней не получилось. На второй день у девушки на губе выскочило огромное фуфло, она очень стеснялась, короче, все это не способствовало…

Потом неожиданное приключение в Алупке. Довольно опасное, между прочим… Скажу сразу, закончилось оно благополучно – как для Феликса, так и для всех остальных.

Феликс любил купаться в море на самой окраине города. Где ни набережной, ни парка, лишь отдельные жалкие хибары лепятся на крутом склоне, из года в год медленно, но уверенно сползающем в море. Не помогают бетонные тетраэдры – массивные, тяжеленные блоки, растопырившиеся четырьмя ногами в разные стороны. Глинистый склон, набитый картечью острых опасных камней, ждущих своего часа, чтобы в полной мере выказать наглым, крикливым людишкам свой злобный нрав, неуклонно ползет и ползет вниз, лениво поворачивая в сторону моря веер растущих на нем кипарисов – наподобие угловой решетки ленинградского Летнего сада. Это место называют почему-то Вторым ущельем. На ущелье оно не очень похоже, но пляжа там действительно почти нет, и прибрежная полоса завалена огромными, в человеческий рост, отполированными черными камнями, по проходам между которыми купальщик, утопая по щиколотки в крупной гальке, может пройти и погрузиться в хрустальную, зеленоватую зыбь моря. Но если волнение…